Мы, монстры. Книга 3: Зверь

Глава 30. Руководство к выживанию

Йен всегда умел отлично прикидываться. И сейчас — сделал то же самое.

Руководство к выживанию он помнил. Чувствовать и быстро вращаться. Так делал Нивен. И раз уж он почувствовал — и сделал глупость, как всегда делал Нивен, — осталось вращаться. Так, чтобы если по нему и попали — то вскользь.

Все-таки великаны — это великаны. Любой прямой удар может оказаться смертельным.

Как Рэй вообще против них дрался? Рэй сам такой же неповоротливый, но мельче, слабее… Всего лишь человек.

Впрочем, какая разница, как дрался Рэй? Йен знал, как драться сейчас ему.

Перехватил огромную руку с мечом, ударом ноги в корпус заставил согнуться. Рванул из-за пояса великана кинжал — размером как Нивенский меч — и коротко всадил в корпус между пластинами. Ударом ноги не отбросил — но заставил шатнуться, чтобы с разворотом скользнуть прочь. Оказался возле второго, упал на колено — и тяжелый меч рассек воздух над головой — вместе с падением всадил противнику в ногу все тот же кинжал.

Великан взвыл, попытался ударить еще раз, но Йен уже откатился, сорвав с пояса пращу. Швырнул — снизу вверх, в лицо. Откатился еще, выбросил руку вперед, направляя поток снега следующему противнику в лицо. Прыгнул следом.

И снова ушел вниз в последний момент, провернулся на согнутой ноге, подсек.

Еще один противник попытался обрушить удар сверху вниз на голову, пришлось снова откатиться. Свистнул над ухом камень, и Йен подумал, что двигаться надо еще быстрее. Этого броска он не увидел, и камень пролетел мимо по счастливой случайности — потому что они еще не научились предугадывать его движения.

Скоро научатся.

Значит, нужно еще легче, еще быстрее. Пока не научились.

Не добивать — добьют Снежные. Ранить, вывести из равновесия, заставить растеряться, сделать немного больно, отвлечь внимание на себя. Быстро, вращаясь. Подсечка, удар — такой же скользящий, как приходится и самому Йену в плечо, рассекает плащ, и чуть задевает кожу, не более — прыжок, удар в колени, праща на поясе, выхватить, швырнуть с разворота, уйти. И подсечка, и удар. И кувырок.

Позади — рев, рык, вой: Снежные доделывают работу.

Впереди — ущелье.

“Обратиться бы…” — с легкой тоской подумал он, прыгнув, развернувшись с новым огромным кинжалом в руках. Только что сорвал с очередного пояса.

Раз разворот, два, три, и — отпустить.

Кинжал, чиркнув несколько раз по латам, зацепив чью-то руку, метнулся прочь — в лицо очередному противнику. Но Йен уже не смотрел туда — Йен кувыркнулся вперед.

Обратиться бы.

Но Затхэ и так трясет: от звериной ярости, от запаха крови, от ненависти, которая волнами захлестывает его противников — и заряжает его. От их же страха. И если он сейчас станет монстром окончательно — вернется ли в свою форму? Вернется ли собой?

Слишком огромна, слишком велика сила Затхэ. Обратиться — не вариант, не сейчас.

Впрочем, эту силу можно использовать иначе.

Йен не увидел того броска. Но теперь — увидит остальные.

Ему нужно всего лишь мгновение. Собраться, закрыть глаза.

Увидеть всё.

Он — Затхэ. Это его горы. Он видит всё. И немного больше. Снег расскажет — нужно лишь остановиться в череде нескончаемых прыжков и ударов, найти мгновение, чтобы услышать.

Еще разворот, и два, и три, праща в руке, бросок, прыжок.

Подсечка — и кинжал противника в его руках. Еще одна — и во второй руке тоже кинжал.

Как мечи Нивена.

А вот и гномы. Небольшой отряд, втиснувшийся за спины первых рядов великанов — протащили свое неповоротливое метательное орудие. Ощетинились мечами и секирами.

Ладно. У него неплохо выходит крутиться, как Нивен. Осталось вспомнить, как Нивен крутится со своими ножиками.

Шаг, уход от секиры, вниз, на колено. Разворот на колене, выбросив мечи в стороны, еще разворот — подняться. Мечи продолжают вращаться, он продолжает вращаться. И вместо следующего шага — снова вниз. И кувырок. И — нырнуть под массивное гномье орудие.

Кажется, этого они не ожидали.

Даже среди воя, рыка и скрежета боя было слышно — или ему показалось, — как гномы озадаченно замолчали.

Йен закрыл глаза.

…Вдох…

У него времени — только на вдох. И увидеть всё. Да, он не хочет видеть. Да, ему не нравится кровь на снегу. Но ему нужно выжить. Сейчас — обязательно. Он еще не закончил.

Йен видит.

Первые ряды великанов — пали.

Снег затягивает красную кровь светлой пеленой, но та тает: кровь еще теплая. Снежные добивают оставшихся.

Чуть дальше в ущелье — крови больше: оборотни не умеют рассыпаться снегом. Не умеют и их противники. Еще дальше — все еще бьются. Оборотни не умеют не только рассыпаться, они не умеют ничего. Но берут количеством. Снова и снова прибывают на вивернах, снова валятся на головы противников. И вот уже кто-то из них умудрился выбить оружие, кто-то подхватил окровавленную гномью секиру с земли. И шансы — почти уравнялись.

За ущельем… Вот там надо будет поработать. Виверны легко сломят механизмы, раскидают гномов, но с великанами — труднее. Великаны способны устоять против огромных диких животных, потому что сами такие — огромные и дикие.

Значит, туда. И видеть, не терять из виду ничего. Снег будет шептать ему. А он — будет идти.

Ну и… одну виверну позвать.

…Выдох…

Гномы додумались откатить орудие. Но стоило ему сдвинуться, выкатился и Йен — им в ноги. Несколько раз чиркнули тяжелые секиры, одна, кажется, зацепила. Несильно, по касательной. А потом сверху метнулась виверна, и Йен ногой отшвырнув ближайшего гнома, вскочил, прыгнул — и снова ветер лег под ноги, и смог подбросить чуть выше — как раз, чтобы достать, чтобы запрыгнуть на спину. Виверна рванула вверх — а на гномов прыгнули сразу с двух сторон: с одной — Снежные, с другой — вооруженные уже, измазанные своей и чужой кровью, оборотни.

Йену не нужно было оборачиваться, чтобы знать об этом.

Йен теперь видел всё.

Плечо тянуло, тупая боль, такая же волнообразная, как ярость Затхэ, что накатывала снова и снова. Но к ярости Йен не прислушивался, а что до боли… На снегу в ущелье была теперь не только их кровь — его тоже. И от этого было легче.

Виверна мчалась вдоль ущелья над головами тех, кто еще остался на ногах. Тех, кто еще бился.

Оборотней оставалось совсем мало. Потому Йен заставил ее идти еще ниже — чтобы помогать своим, насколько выходит. Расшвыривать окружавших противников. Ногой, лапой виверны, хвостом. Схватить за шкирку гнома и швырнуть о стену. И даже успеть ухмыльнуться, подумав: “Давно хотел так сделать”.

Двое великанов — у самого входа в ущелье — отбивались от окружившей стаи. Несколько десятков оборотней уже лежали на снегу, оставшиеся — снова и снова пытались нападать.

— Прочь! — рявкнул Йен на подлете, и оборотни послушно отпрыгнули.

Прыгнул и Йен — с виверны на плечи одному из противников, обхватил за голову и крутанул, сворачивая шею. Спрыгнул, пока тот падал, рванул из-за пояса пращу. Виверна тем временем — одним ударом хвоста отбросила второго великана, вторым — впечатала его в скалу. Взлетела — и оборотни прыгнули добивать.

Йен снова взмыл в воздух, снова — ей на спину. Теперь — вооруженный.

Всё видеть оказалось непросто.

Всего оказалось слишком много. Слишком много движений, ударов, перемещений. Собрать это в единую картину, удержать единой картиной — требовало нечеловеческих усилий.

“Ну так и я — не человек”, — упрямо напоминал себе Йен.

Но голова кружилась, кружилось небо над головой и земля внизу. Нужно было заканчивать, поскорее заканчивать. Пока не рухнул с виверны. Или не обратился все-таки в рогатого монстра. Или не взмыл в небо птицей. Прочь. Подальше.

Может, даже в Даар, черт с ними.

Йену никогда раньше так этого не хотелось: сбежать. Вот прямо сейчас бросить все — и сбежать.

Он ведь и так уже много сделал, правда?

Сделал все, что в его нечеловеческих силах. Так может, уже можно сбежать?

Но знал: бежать нельзя. Во-первых, сколько можно бегать? И во-вторых — врать себе не надо. Он не все сделал. Еще не все.

Виверна вылетела из ущелья. Йен взмахнул пращей.

Дальше всё просто. По удару на противника. Он видит всех. Он знает каждое их движение, каждое перемещение. И они не готовы к нему.

Раз удар, два удар — несколько стрел проносятся мимо. Гномьи арбалеты, мощные и опасные, но ни одна из стрел не зацепит: Йен знает, Йен их уже увидел. И заранее уводит виверну в сторону, потому что в них летят и камни.

Три удар. Четыре.

Они несутся между бьющимися врагами и соратниками, и Йен наклоняет виверну в стороны, выводит на резкие развороты, взмывает в небо и ныряет вниз.

И спешит, очень спешит, потому что надо быстрее.

Голова кружится сильнее, и он больше не думает вообще ни о чем — все силы на то, чтобы видеть. Все силы на то, чтобы попадать в цель.

Перед глазами все плывет окончательно, когда остается всего один отряд гномов. Всего один отряд.

Последнее, что он видит прежде, чем потерять всю картину: из ущелья, хромая, идут к ним несколько испачканных в крови Снежных волков. За ними — раненные оборотни. Два, три… Может, позади кто-то еще, но дальше — все плывет.

“Значит, в ущелье больше никого, — думает Йен, — больше никого…”

А впереди, окруженные вивернами, с десяток гномов.

Всё.

Йен отпустил наконец мир, отпустил виверну — та даже не села, упала, вздымая снежные брызги. Йен тяжело спрыгнул.

Мотнул головой, возвращаясь в тот мир, где видно лишь то, что перед глазами. Твердо двинулся вперед.

Головокружение ушло, но навалилась усталость.

“Я разве могу уставать?” — с легким удивлением подумал он.

— Брысь… — бросил птичкам, слабо отмахиваясь.

Виверны, окружившие гномов, послушно вспорхнули, но далеко не улетели, остались в небе над головой.

Гномы перехватили свои секиры, мрачно смотрели, ждали. Один из них вдруг изменился в лице. Конечно, по лицу гнома трудно понять, когда он в нем изменяется, но этот -- очень явно побелел и распахнул мелкие глубоко посаженные глаза так широко, как, Йен думал, гномы вообще не умеют распахивать.

Гном шагнул вперед, жестом приказал остальным оставаться на месте.

“Глупец, — равнодушно подумал Йен. — Ты лицо мое знаешь. Меня — не знаешь”.

— Шаайенн, — не спросил — утвердительно сказал гном. — Значит… Правда?

Йен остановился, наклонил голову набок. Потом понял: он все еще повторяет за Нивеном, теперь — этот жест. Или — за Ух’эром? За Лаэфом? Кто из создавших его первым начал так делать?

— Каарэй не убил тебя… — со странной интонацией сказал гном. Впрочем, это же гном, у них все интонации странные.

— Не-а, — ухмыльнулся Йен. — Не скажу, что не пытался, но, как видишь, это в принципе непросто.

— И теперь ты… что? Спасаешь Даар?

— Можно и так сказать, — Йен ухмыльнулся еще шире, еще злее и двинулся вперед.

Гном попятился и выпалил:

— Я — Говр!

Будто это спасет его.

— Молодец! — похвалил Йен, не остановившись.

— Мы не знали, что ты жив!

А это что? Попытка оправдаться?

И совсем уже испуганно:

— Мы можем договориться!

— Не-а, — повторил Йен.

Он все еще ухмылялся.

Он так и не остановился.

Договариваться нужно было раньше. И не с ним. Договариваться нужно было до того, как додумались переть на Даар. И вот это “значит, правда”… Они догадывались, что он может быть жив. И что, они думали, он будет делать, когда их войско попрет на Даар? Стоять в стороне? Прятаться в оборотневых пещерах? Бежать?

Так?! Так он должен был сделать?!

Хватит! Набегался!

Наверное, от того, что он слишком устал, ярость Затхэ все-таки взяла верх.

Йен провел легкий обманный удар.

“Раньше!”

Перехватил секиру на ответном взмахе.

“Надо!”

Коротко ударил коленом под дых.

“Было!”

Рванув за древко, другим его концом — наотмашь по лицу.

“Договариваться!”

А потом — разворот.

Секира снесла гному голову.

“Не со мной”.

Оставшиеся в живых бросились врассыпную. И правильно сделали: остались бы стоять столбами — Йен не остановился бы. Просто не смог бы. А сейчас — немного растерялся, не найдя следующего противника. Успел вдохнуть и выдохнуть, успел взять под контроль ярость. Боль. Обиду.

— Эй! — крикнул им вслед и услышал, как странно звучит его голос: напряженно звенит на грани срыва. Не так, как обычно, когда ему просто весело, когда он прячется за этим весельем, нет, теперь ему весело на самом деле. И голос на самом деле вот-вот сорвется. Он сам вот-вот сорвется.

— Эй! — повторил Йен. — Вы раненых забыли! Это такие, у которых еще есть головы, и которые шевелятся…

Оглянулся, будто в поисках. Увидел, как странно смотрят на него подошедшие оборотни. И, кажется, волки тоже. Может, даже виверны подозрительно косились с небес.

"Вы не знаете меня!"

Ярость. Боль. Обида.

Остановиться. Отдышаться. Прийти в себя.

— И механиз… — он снова перевел взгляд на гномов, те были уже далеко и вряд ли слышали. Но Йен продолжил, разве что осекся и исправился. — И обломки свои заберите! Разбросали тут…

Скупо шевельнул раненой — как оказалось, только сейчас почувствовал — рукой, останавливая нескольких волков, рванувших было вдогонку.

— Не надо, — тихо сказал им, несмотря на очередные недобрые взгляды в свою сторону.

Да, противника нужно добить. Но Йен устал. И слишком близко была ярость Затхэ — стояла в горле. Еще капля крови на снегу — вырвется снова.

— У нас тоже много раненых, — объяснил он своим. — Им нужна помощь.

Оборотни — сильны. Они выживают, когда кажется, что выжить невозможно. Он знает: это у них от него.

Раны оборотней мгновенно зарастают.

Если, конечно, они не смертельны.

***

Падая с облака, Ух’эр взмахнул рукой — якобы, чтоб удержать равновесие. На самом деле — незаметно накинув пелену на Даарена, которого и без того спрятал лучше некуда.

К назойливому человеку у него потом будет отдельный разговор. Человек будет страдать, долго и много, но для этого Ух’эру нужно набраться сил. И найти время. И желательно спровадить таки родственников подальше.

Живут они здесь или помирают — а все тянут из него силы. Так, что и не разберешь, кто из них больше.

Впрочем, наверное, все-таки Лаэф.

И теперь вопроса о том, не познакомить ли человека с братьями и сестрами, даже не стоит. Во-первых, им может понравиться с ним играть, и тогда они задержатся тут в ожидании новых игрушек, скажут что-то вроде: “зачем нам наверх, если и тут, внизу, есть из кого пить кровь и обращать в свою веру?” Во-вторых, он твердо решил: человека казнит сам. Медленно и с наслаждением: человек должен узнать, ощутить на себе в полной мере, что значит невыполненный договор.

А пока — пусть сидит в своей комнате. Смотрит на ненастоящую семью. Он-то знает, что семья — не настоящая.

— Подкрадываешься? — насмешливо возмутился Ух’эр и поднялся с земли.

Лаэф стоял в нескольких шагах, смотрел пристально, строго, у его ног змеями вились тени, поднимались дымными струями к коленям, тянулись к поясу, окутывали, словно обнимали. И может, из-за тьмы в ногах, лицо Лаэфа казалось слишком бледным.

— Да ты белый! — тут же радостно сообщил Ух’эр. — Покажись Сорэн, может, теперь за своего примет?

— Покажусь, — Лаэф ухмыльнулся по-своему, по-змеиному. — Когда придет время.

Ух’эр, хромая, подошел ближе. Ткнул пальцем Лаэфа в щеку, задумчиво поскреб, прищурился.

— Намазался, что ли, чем-то?

— Давно когти вырывали? — спросил Лаэф холодно.

Ух’эр мгновенно отдернул руку, отпрыгнул и звонко расхохотался в ответ.

— Говори с Нивеном, — приказал, оборвая его смех, Лаэф.

— Да он не слушает! — пожаловался Ух’эр. — Ты же знаешь! Вот ты как никто другой знаешь! Ты его, можно сказать, взрастил, воспитал, а мне теперь мучиться!

— Говори, — снова перебил Лаэф, снова жестко и холодно. — Тебе не нужно, чтоб он слушал. Тебе нужно, чтобы слышал. Чтоб не уснул. Делай что хочешь. Пой песни, кричи, рычи. Ты умеешь быть шумным, как никто другой, брат, — и снова впустил в голос немного меда, и снова ухмыльнулся. — Нам нужно, чтоб он удержался.

“А ты откуда знаешь, что с ним?” — мысленно возмутился Ух’эр.

Неужто набрал так много сил? Уже и сам способен дотянуться до своего эльфенка?

“Вот сам и говори!” — чуть было не ответил злобно, но потом передумал. Да, Лаэф показывает, как силен. Да, это неприятно, но ссориться, особенно сейчас — глупо. В конце концов, у них все еще есть общая цель. Которая совершенно никого не слушает, пакость такая.

Потому в ответ Ух’эр только обиженно фыркнул:

— Будет держаться — так и до Даара дотянет! А дотянет — глядишь, и без нас разберется…

— Он человек, — холодно напомнил Лаэф. — Не дотянет.

Подумал, хмыкнул и решительно припечатал:

— Грифон точно не дотянет. И когда он начнет падать — Нивен должен быть в себе. Если потеряем его…

— Знаю-знаю, — отмахнулся Ух’эр. — Другой такой эльфийской пакости потом днем с огнем не найдем. Да и у нас тут не очень день. И не то, чтобы огонь был…

— Говори, — в третий раз приказал Лаэф, развернулся и двинулся прочь.

Ух’эр, глядя ему вслед, скривился и передразнил одними губами:

— “Говори!”

Тонкая тень, до боли похожая на Эрхайзу, свернувшаяся на плечах брата, поднялась и — Ух’эр готов был поспорить — пристально уставилась на него.

Он расплылся в широкой улыбке — такой широкой, что аж уши съехали на затылок, — помахал когтистой лапой тени, а вместе с ней и Лаэфу, который, конечно же, видел, всё видел, гад такой.

Но никак не ответил.

Ушел, унося за собой своих змей.

А Ух’эр еще долго глядел ему вслед.

Брат все сильнее. Здешние тени уже не просто ручные — они уже и форму приобрели ту, к которой Лаэф привык. Ту, которую он им придал.

Тьме, как оказалось, очень удобно существовать во владениях Смерти. И пока Тьма не обосновалась тут окончательно, ее надо вышвырнуть подальше.

“Нивен”, — вспомнил Ух’эр, тряхнул головой — и полетели в разные стороны брызги смолы. С громкими чавкающими звуками упали за землю, превратились в жаб и, продолжая чавкать, попрыгали в разные стороны.

А Ух’эр закрыл глаза, щелкнул пальцами и мгновенно оказался рядом с Нивеном.

Тот летел на грифоне, Ух’эр — рядом с ним, на грозовой туче. Туча ворчала и тоже немного чавкала. Или он случайно прихватил с собой какую-то из жаб?

В любом случае, учитывая, как легко, как просто удалось ему оказаться рядом — мальчик с косичками уже крепко спал.

“Сейчас меня опять вышвырнут…” — с тоской подумал Ух’эр.

А когда-то ведь ему поклонялись… Когда-то ему приносили кровавые жертвы, пели песни, молились…

Что он теперь? Бегает из одного сна в другой и не может справиться с одним-единственным насекомым? Впрочем, нет, с двумя. Или — с тремя… В общем, Ух’эр начинал подозревать, что сколько народу ему сейчас ни дай, чтобы с ними справиться — он не справится вообще ни с кем.

“Лаэф в общем-то тоже, — вспомнил Ух’эр, — не очень справлялся. Да и Сорэн со своим мальчиком… С сущим ребенком — и то не смогла”.

Что-то произошло. Мир изменился. Ух’эр понял это только сейчас. Остальные — скорее всего, вообще еще ничего не поняли. Именно потому нужно поспешить избавиться от них. Пока они не поняли, насколько мир изменился. Пока не заметили, что то ли люди перестали чтить богов, то ли боги, пока были мертвы, забыли, как это — заставлять себя чтить.

“Но это там, наверху, — подумал Ух’эр. — А тут — я уж как-нибудь справлюсь. И всем напомню, что такое Смерть”.

И тут же добавил с невеселым смешком, потому что шутка-то получалась, но ему она не нравилась: “Только еще раз эльфенка спасу…”

Нивен как раз опасно наклонился, и Ух’эр прекратил думать. Свесился с тучи так, чтобы оказаться поближе, громко хлопнул в ладоши над острым эльфийским ухом и рявкнул:

— Не спать!

Ухо услышало — Нивен резко выпрямился, быстро зыркнул в его сторону и…

Естественно.

Ух’эра тут же швырнуло о серую землю царства мертвых.

Он тихо выругался сквозь зубы и осторожно сел, вправляя в очередной раз хрустнувшее колено.

— Ушибся? — сочувственно спросил сверху Рен.

— Вот не сидится тебе в своей комнате? — прошипел Ух’эр, поднимая недобрый взгляд.

Рен пожал широкими плечами и жестко ухмыльнулся в ответ: