Мы, монстры. Книга 3: Зверь

Глава 36. Рассвет

Йен присел на краю, всмотрелся в ползущую по кругу тьму внизу. Ухмыльнулся ей и многообещающе шепнул:

— Жди.

Так, будто он собрался ее побеждать. Так, будто мог победить.

Закрыл глаза.

Чтобы проснуться, ему не нужно было прыгать следом за Нивеном: проснуться легко, когда знаешь, что спишь, когда сон — твой.

Открыл глаза, и вот — он уже на оборотневой скале.

Поднял голову, распрямил плечи.

Подумал: “Странно, как это я с камня не свалился?”

Неспешно встал, подошел к краю скалы, глянул вниз, как смотрел только что во сне с утеса. Никаких водоворотов под ногами — только мягкий пушистый снежный ковер. Намело, пока спал.

Интересно, его самого тоже замело?

Йен повел плечами, встряхнул руками, сбрасывая пушистые снежинки. Проследил за ними, мерцающими в свете Рихан, падающими неспешно и мягко.

И прыгнул сам. Так же мягко коснулся ногами земли — только вновь взлетели вверх искристые брызги снега — и зашагал прочь. Ночь была светлой, застывшей в ледяной тишине, сверкающей, прозрачной.

Он будто заранее знал, что она будет такой, потому и проснулся раньше — пройтись. Без волков, без оборотней, без виверн. Чтобы были только он и эта ночь. И чтобы запомнить ее.

Правда, вряд ли он хоть что-нибудь будет помнить, как только свалится в небытие. Вряд ли он вообще будет, когда свалится. Утешало одно: его никогда и не было.

И Нивен, считающий, что некий мифический Шаайенн пытается остановить сейчас Затхэ, всё такой же дурак, каким был. Остановить Затхэ — решение здравое, потому верное. Не более того.

Ведь будь Шаайенн настоящим, ему было бы страшно сейчас, верно? Страшно, больно и тяжело.

А ему — хорошо. Ему впервые за долгое время — с тех пор, как всё вспомнил — не больно, впервые он не злится и не ненавидит. Ему легко. Он не идет — почти летит. И никогда так не дышалось, как сейчас, одному, посреди тихой морозной ночи.

Впрочем, нет.

Он не один.

Йен вдохнул слишком глубоко — и снова увидел всё.

И снова увидел чуть больше, чем надо, чем хотел видеть сейчас.

Оборотни шли следом. Клубился позади снег, выжидая нужного момента, чтобы принять волчью форму. Вдали неспешно перелетали со скалы на скалу виверны, будто просто так, крылья размять. Но все же — за ним.

“А вы куда, глупые?” — устало подумал он.

Но понял через мгновение: это не они. Это Затхэ идет вперед по своей земле, и его земля, все ее порождения, все ее — и его — дети, звери, духи, все тянутся следом.

“Хорошо, — подумал он. — Летите. Идите. Больше фигур под рукой — даже лучше. Удобнее. На случай непредвиденных обстоятельств, одно из которых сейчас, вполне вероятно, подбирается ко мне”.

Мелкие фигурки.

Разменные монеты.

Нивену, наверное, не понравилось бы такое определение. Его можно понять: он сам слишком долго был разменной монетой. Непонятно другое: почему он опять лезет на поле, если не хочет играть? Он же должен понимать, что так и не дорос до уровня сильной фигуры, более того — стал слабее.

Но все равно ему не сидится. Хочется влезть между богами. Кому-нибудь обязательно напакостить. Мешаться под ногами в момент, когда решается всё…

Йен остановил поток мыслей.

Если бы он верил, что существует отдельно от древней сущности, то решил бы, что сейчас в нем говорит Затхэ. Но Йен знал: говорит он сам, потому что больше никого нет. Ну и немного влияния Тейрина, вероятно. Два года прошло, а все сыгранные партии до сих пор в голове.

Еще одна проблема бытия полубога: ты не только видишь слишком много, не только знаешь слишком много, ты и помнишь слишком много. И каким бы пустым ты ни был, оно не помещается в тебе.

Потому, наверное, так хорошо сейчас в морозной звенящей пустоте.

Было бы — исправил себя Йен.

Было бы хорошо, будь она и правда пустотой.

Слишком много всего шевелится вокруг, слишком много всего дышит, идет, ползет…

“Интересно, — подумал он. — Небытие — пустота?”

Но тут же отмахнулся от этой мысли, сосредоточившись на куда более важной: здесь, в его горах, он слышит и видит всех и каждого. Но не слышит Нивена.

И в то же время слишком хорошо знает его: раз ушастый куда решил добраться к рассвету — он доберется. И одним Мертвым известно, чего это будет ему стоить. Может, как раз парочки Мертвых и будет. Но он — доберется.

“Если эльф не в горах — а он не в горах — у него только один вариант, чтобы успеть: долететь”.

Йен развернулся. Двинулся спиной вперед. Выбросил руку в сторону, где чувствовал вдали шевеление виверн. Щелкнул пальцами: стая сорвалась со скалы и помчалась к югу. Оттуда Нивен будет идти. И где-то там, южнее Даара, его следует остановить.

***

Ух’эр возмущенно фыркнул, оказавшись в высокой траве посреди ливня. Даже задымился под струями дождя — но скорее, для красоты, чем на самом деле. Прошипел:

— Вы издеваетес-сь?!

Хлопнул в ладоши — и небо затянулось черным. Плотно-плотно, чтобы больше ни капли ни пролилось.

— Наконец-то, — раздраженно бросили за спиной, и Ух’эр подпрыгнул. Скорее, для видимости, чем от неожиданности. Всё ожидаемо: делаешь темно у себя дома — жди Тьму в гости.

Фиолетовые глаза сверкнули во мраке, и Лаэф сделал шаг к нему. Тонкие губы тронула улыбка. Казалось, брат изо всех сил старается ее сдержать, превратить в гримасу под стать Ух’эровской, старается казаться раздраженным, но чему-то так сильно радуется, что этого никак не скрыть.

Осталось понять, чему именно.

Вряд ли появлению Ух’эра. И уж точно — не темному полотну, демонстративно затянувшему небо. Оно ведь ненастоящее. Как всё здесь. Как все здесь.

Вот-вот прольется смоляными потоками.

— И на миг уже нельзя оставить без присмотра! — хмыкнул Ух’эр. Возмущенно топнул ногой — и трава вокруг рассыпалась серым пеплом.

— Рыжая пакость, — пожал плечами Лаэф.

Тон был такой, будто он говорил о назойливом насекомом, потому Ух’эр, сощурившись и подавшись вперед, уточнил:

— Которая?

Лаэф фыркнул. И снова будто бы сдержал — то ли улыбку, то ли смех.

На миг Ух’эр испугался, что пока его не было, они все что-то удумали, о чем-то сговорились, и теперь его ждет какой-нибудь очередной неприятный сюрприз. Ведь чему еще может так заметно радоваться брат? Брат, который вечно мрачен, серьезен и смертельно опасен, улыбки которого — насквозь лживы, слова — отравлены, движения — смертоносны…

И хотя умом Ух’эр понимал, что ему-то, да еще и здесь, бояться нечего, глубоко внутри было все равно не по себе.

— Эйра, — объяснил Лаэф.

И Ух’эр вспомнил, что есть еще одно объяснение, есть еще одна причина, по которой Тьма может так внезапно перемениться. Всего лишь одна.

Сорэн.

“Если они тут еще и миловаться начали, пока меня не было…” — возмущенно подумал он, но не закончил мысль. Это было бы слишком невероятным. Еще более невероятным, чем живой и чистый дождь в его царстве.

— Рыдала по детенышу, — пояснил тем временем Лаэф, и Ух’эр снова растерялся. Нахмурился. Брови сползли на нос, чуть не упали, пришлось снимать и заново цеплять на место: приложить ко лбу, быстро отдернуть одну руку и с размаху хлопнуть второй.

— Сеть, — сказал он, когда закончил с бровями.

Пока заканчивал — понял. Всё понял, кроме причины, по которой Лаэф так доволен.

И задумчиво спросил:

— Значит, Затхэ совсем из ума выжил? Решил прыгнуть туда, откуда так старательно бежал?

— Эйра так думает, — кивнул Лаэф. — Ей виднее, — и подмигнул Ух’эру, — она же мать!

Явно намекая, что мать из нее — так себе.

Пошутил, значит.

Каким шутником вдруг стал, а!

Ух’эр разозлился. На этот неправильный дождь, на неправильного Лаэфа, на глупого Затхэ и еще более глупую — всегда глупую — Эйру.

Придумала же, дурочка, детей заводить…

— Ты понимаешь, что это значит? — вкрадчиво спросил Лаэф.

— Что Эйре ничего нельзя давать в руки, — пробормотал Ух’эр. — Что не сгрызет и не сломает — потом само доломается.

— Это не ново, брат, — пожал плечами Лаэф. — Я о другом. Думай, — и протянул. — Ду-умай…

А Ух’эр подумал, как же они все надоели. И этот — в первую очередь. Избавиться бы…

— Нивен, — сказал он, вдруг додумавшись.

Эльфенок пролез в сон к Затхэ, наверняка прознал о его планах, наверняка попробует теперь ему помешать.

Только вот — где эльфенок, что с ним, Ух’эр не видел, не знал, не чувствовал. Как вышвырнули его из последнего сна — с тех пор и не знал.

Где и как тот проснулся, проснулся ли вообще, или бродит теперь еще одной тенью по его царству и скоро станет таким же надоедливым, как почти мертвый король Даарен… А если они еще и подружатся...

Ух’эр мотнул головой, отгоняя эту страшную мысль. Мысль отогнал, Нивена — так и не нашел.

Нивен, конечно, и раньше возводил стены, и раньше не подпускал, закрывался, защищался, но теперь — другое. Как будто нет его вовсе. Как ни тянись, ни зови, ни пытайся прокрасться в мысли — нет Нивена. Для них больше нет Нивена.

А Ух’эр так увлекся сетями — ну вылитая Эйра, и дурак такой же, — так заговорился с братом, что даже не вспоминал о нем, и лишь только что вдруг понял: Нивен больше не защищается, Нивен больше не борется, не закрывается и не спорит.

Нивен просто развернулся и ушел.

Лаэф пристально всматривался в лицо.

Лаэф не просто стал зрячим, он видел глубже, больше, дальше, он смотрел внутрь, и Ух’эр с каждым таким взглядом все лучше понимал Сорэн, выколовшую ему когда-то глаза.

— Ты потерял его? — спросил Лаэф так, будто даже не злился, будто просто жалел: то ли Ух’эра, то ли себя — которому достался такой вот нелепый брат.

— Я? — удивился Ух’эр. — Я только и делаю, что нахожу его! И уж если кого-то обвинять…

— Не время, — перебил Лаэф, качнул головой, и черные волосы не рассыпались по плечам от этого движения — поползли змеями.

— А? — задумчиво глядя на них, переспросил Ух’эр, протянул коготь и ткнул в одну. Та тут же повисла безвольной прядью — прикинулась, что Ух’эру привиделось.

— Не время обвинять, — объяснил Лаэф и положил ладонь на плечо. Ладонь жглась холодом даже через плащ. — Сейчас — тот самый момент, о котором ты твердил так давно. Я знаю Нивена, я знаю Затхэ в новом обличье, я знаю: никто из них не уступит. Сил Нивена не хватит, чтобы бороться с Затхэ. Но он не уступит.

— И что делать нам? — спросил Ух’эр, в очередной раз не успев придумать шутку.

Когда ожидаешь обвинений, а тебе кладут руку на плечо, когда делает это Лаэф, — трудно не растеряться.

— Ждать, — пожал плечами Лаэф и едва заметно улыбнулся кому-то за его плечом.

Ух’эр привычно развернул голову назад, чтобы глянуть себе за спину.

Тэхэ осторожно шагала к ним — ступала медленно, сосредоточенно глядя под ноги, будто боялась, что сейчас то ли ноги сломаются, то ли земля под ней провалится. Ух’эр в общем-то мог устроить и то, и другое, особенно после дождей и трав, которые они тут развели. Хорошо, хоть ланей с оленями не успели завести…

Он подозрительно огляделся — прокрутил голову вокруг себя несколько раз.

Не успели же?

Ланей не нашел, зато увидел остальных.

С ближайшей скалы вприпрыжку спускалась Эйра.

Чуть поодаль, на пригорке, сидел подперев коленом локоть, а кулаком бородатую рожу огромный и мрачный Заррэт.

А еще — несмотря на затянутое черным небо — было как-то слишком хорошо всех видно.

Слишком светло.

А значит, Свет тоже где-то здесь. Просто прячется: камню легко затеряться среди скал, даже если он белый.

А Сорэн — как есть камень. Просто прикидывает живой.

Прикидываться они все хорошо умеют.

***

Мирт зарычал даже не обиженно — злобно, утробно, низко. Так он всегда рычал на врагов и никогда — на Рэя.

Но Рэй никогда раньше и не делал того, что сделал сейчас: взял из гнезда другую виверну.

Уговор ведь был, что он придет один, а с Миртом он — никогда не один.

Впрочем, дело было не в этом. Рэю просто казалось, что Мирту не понравится то, что он увидит. При любом исходе событий — не понравится. Мирту не нужно было этого видеть, он ведь — как ребенок. Огромный черный чешуйчатый ребенок, готовый разорвать врага в клочья при первой же возможности.

Кто станет ему врагом, когда закончится бой?

И если Рэй — что вряд ли, но все же — если Рэй победит, станет ли врагом он? Конечно, разрывать Рэя в случае чего Мирт не станет, но посмотрит так, как больше никто не сможет: что жить не захочется.

Мирт всегда был больше, чем ездовым зверем, иногда — даже больше, чем другом. Мирт был его частью, и сейчас — той частью, которая могла помешать.

Когда виверна взлетела, Мирт зарычал вслед во второй раз. Рэю показалось — пообещал съесть при первой же возможности. Его самого или виверну — не понял. Зато виверна все поняла: стремительно взмыла вверх и помчалась вперед.

“Какая ты мелкая”, — подумал Рэй, пытаясь поудобнее усесться. Перехватил поводья и оглянулся. Ему показалось, что расслышал третий рык.

Показалось, что Мирт сейчас разнесет гнездо, разорвет цепи и рванет следом за ними.

Этого даже немного хотелось. Совсем чуть-чуть хотелось. Чтобы кто-нибудь его остановил. Снегопада нет, небо чистое, и Ирхан наверняка будет ослепительным сегодня…

Рэй не закончил мысль. Во-первых, не очень хотелось. Во-вторых, его отвлекло какое-то движение в небе впереди. Дикие виверны небольшими стайками по трое-четверо мчались к южным границам гор.

Рэй пустил свою ниже: дикие не любят, когда кто-то болтается в небе над ними. Могут даже отвлечься от своих занятий — чем бы они там ни занимались — чтобы съесть нарушившего их порядки.

А занимались они явно чем-то серьезным: очень уж организовано шли к границам. Не по-своему организованно — дикие виверны не ходят такими группами.

Дело рук Йена?

Он, конечно, говорил о своих вивернах, но одно дело услышать и совсем другое — увидеть.

И когда огромные черные тени промчались над головой, Рэй впервые по-настоящему осознал, насколько серьезную угрозу представляет Йен. Не когда тот заявил о побежденном вражеском войске — когда виверны помчались югу в невозможном для них строевом порядке: три вдали, четыре ближе, три — сверху, и дальше группами — сколько глаз видит.

“К чему вообще этот глупый поединок?” — подумал он.

Это было неправильно.

Всё было неправильно.

Рэй легко ударил пятками в бока свою виверну — подгоняя.

Почему-то казалось, если она будет лететь быстрее, то и решится все быстрее.

Глупо, конечно. Рассвет придет вне зависимости от того, когда он прилетит. Ирхан поднимется в небо вне зависимости от того, когда он прилетит. Поединок состоится на рассвете, и от Рэя уже ничего не зависит.

А гнать виверну быстрее и быстрее…

Ну, это всё, что он мог сейчас сделать.

***

Рыжая богиня ускакала прочь уже давно, а Рен до сих пор не шелохнулся, глядел ей вслед. На щеке жглось: когда дождь утих, та напоследок впечатала туда поцелуй, хихикнула, как девчонка, и вприпрыжку умчалась.

Небо почернело.

И Рен подумал, что, пожалуй, пора. Давно на самом деле пора.

Он ведь уже знает, чем все кончится. Теперь он никак больше не сможет помочь. Его помощь и не была нужна. Они сами все сделают правильно.

Они всегда могли справиться сами.

Теперь ему нужно разобраться, что творится здесь.

Местные — явно хуже во всем разбираются.

***

— Принц Каарэй отправился на поединок с нашим главным врагом, — сказал Риирдал.

Дэшон стоял по правую руку от него. Ему казалось, это будет верным решением — стать по правую руку, пока звучит колокол, пока собираются охотники, пока Дал будет произносить свою речь. Ему казалось, мальчику нужна будет поддержка. Собьётся еще, когда будет говорить, сорвется или дрогнет голос, ну или просто — не примет его даарская армия. И так слишком часто менялось всё в последнее время. Люди нервничают, люди злятся, люди устали.

А тут — нате вам! — Риирдал.

Когда Дэшон, ударив в колокол трижды, встал рядом с ним, Дал и впрямь покосился на него с благодарностью, но после глядел только на собравшихся: переводил холодный взгляд с одного охотника на другого, и каждому — в глаза. Пристально, внимательно, твердо.

И говорил не просто тихо — намеренно тихо. Так тихо, что охотники, кажется, боялись лишний раз вздохнуть. Даже виверны, обычно нетерпеливо топчущиеся, то и дело порыкивающие, замерли.

Ночь была ясной, застывшей в морозном блеске, и Дал словно бы не хотел нарушать царившую вокруг тишину. Он и не нарушал: его голос казался продолжением тишины. И блестели, искрились, как свежевыпавший снег, в свете Рихан голубые глаза. Дал был частью этой ночи.

И, пожалуй, вполне мог обойтись без поддержки старого Советника.

Дети уже давно обходились без нее. Дети уже давно выросли.

— Каарэй будет драться со Зверем, — говорил Дал. — Один на один.

Легкий шепот, похожий на вздох, помчался было по рядам, но Дал вскинул руку в твердом властном жесте — и все вновь умолкли.

— Это решение принца, — сказал Дал. — Не нам спорить с ним. Нам — быть рядом. Вмешаются оборотни — вмешаемся мы.

— И зачем оборотням вмешиваться? — фыркнули из задних рядов. — Принц толком и тебя не побил, Риирдал, Зверь с ним точно…

Дал прервал тираду таким же взмахом руки.

— Тиинир, — назвал по имени говорившего. — Ты остаёшься.

Прозвучало, как приговор.

— Но… — Тиинир растерялся.

А Дэшон вспомнил: Дал не только сейчас пристально всматривался в каждого, он делал так всегда. И помнил теперь всех: лица, имена, голоса.

— Кто-нибудь еще считает так же? — Дал заговорил совсем тихо, и ряды охотников подались вперед, стараясь расслышать. — Я не буду никого наказывать, вы можете честно сообщить о своих опасениях. Все опасающиеся останутся здесь. Здесь тоже найдется достаточно работы. Но мы с Дэшоном…

Дэшон едва сдержался, чтоб удивленно не покоситься: его и так слушают, зачем ему имя Дэшона?

— …ведем воинов за Каарэем, — продолжал Риирдал. — Каждый, кто идет сейчас за нами, идет за Каарэем. Кто пойдет?

Охотники выдохнули, переглянулись, будто спрашивая друг у друга, отвечать — тоже тихо?

— Кто пойдет? — неожиданно рявкнул Дал, и получилось хорошо. Окна, конечно, не звенели, площадка под ногами не дрожала, но получилось хорошо.

Охотники радостно взревели в ответ.

Дал коротко кивнул.

Взмахом призвал смотрителя — тот подвел виверну.

— Дэшон, — тихо сказал Дал, развернувшись так, чтобы никто не видел, никто не слышал, что он сейчас скажет — они, впрочем, шумели так, что он и прокричать мог. Радостно бряцали сбруей и оружием, отойдя наконец от гипнотического транса, в который их ввели.

Даарцы долго в трансе не могут. Они если пять минут не побряцают и не поорут, их просто изнутри на части разорвет.

— Когда подойдем поближе, я уйду в сторону со своими. Ты — поведешь остальных.

“Так вот зачем тебе мое имя, — мысленно вздохнул Дэшон. — За тебя еще и войско вести? А сам? Слабо?”

Это было странно. Это было глупо. Дэшон знал Дала, знал, что тот готов к битве лучше всех, знал, что он не то, чтобы рвется в бой, но любой бой всегда может начать и отработать оптимально. И глаза у него будут сверкать поярче, чем сейчас. И голос будет тверд. И решения — верны.

Более того — Дал тоже знал это.

Почему решил оставить всё Дэшону?

— А ты? — тихо спросил Дэшон.

— Я прикрою Рэя, — прошептал Дал.

— Но он сказал…

— А я сказал, — жестко перебил Дал, — что прикрою Рэя. Будем спорить сейчас, Дэшон, или попытаемся успеть ему помочь?

— Может, стоит ему не мешать? — в тон ему спросил Дэшон.

— Может, — легко согласился Дал. — Но чтоб оценить ситуацию, нужно оказаться поближе, чем мы сейчас, не так ли?

Запрыгнул на виверну, перехватил поудобнее поводья, развернул. Все так же тихо заговорил — и войско сейчас же стихло.

— Отправляемся сейчас. Проверьте стрелы, яды, пращи, арканы. Всё должно быть при вас. Грядет не битва — охота. Добыча уже заждалась. И…

Осекся, услышав низкий утробный рык со стороны гнезд.

“Мирт”, — понял Дэшон.

Дал бросил короткий взгляд на гнезда. Тоже понял.

“Ты же не собираешься…” — подумал Дэшон, но тут Дал заговорил, прерывая мысль на середине:

— И дайте мне еще миг.

Развернул виверну — и Дэшон точно знал: не вверх ее сейчас направит, вниз к гнездам.

Дэшон решительно шагнул к нему, перехватил поводья, прошептал:

— Это неприемлемо!

— Так я буду быстрее, — ответил Дал.

— Или тебя сожрут, — прошептал Дэшон. — Не Мирт, так остальные. Все знают, кому Мирт принадлежит, и взять его себе сейчас…

— Так я буду быстрее, — с нажимом повторил Дал. — Потом — пусть жрут.

Дэшон отпустил. Риирдал бросил виверну вниз. Та расправила крылья, пошла на плавное снижение.

“Надеюсь, Мирт не голоден”, — мысленно вздохнул Дэшон.

***

Грифон едва дышал.

Силы леса не хватало на двоих, как Нивен ни старался. Грифон все еще летел вперед, но едва дышал. Горы были больше и ближе, но небо — светлее.

А еще было дико, жутко, запредельно холодно. Северное небо словно говорило ему: ты здесь лишний.

И повторять про себя: "А я везде лишний" — Нивен больше не мог. Не до того было. Грифон тоже замерзал и держался только на той силе, которой все еще хватало у Нивена, чтобы делиться. Стоило убрать руку с холки, стоило на миг отпустить — упадет.

“Никуда ты не упадешь, — упрямо думал Нивен. — И я не упаду. И Йен. Остались бы еще силы на Йена...”

А потом, когда поднял птицу над предгорьями, когда понял, что уже совсем близко, и снова почти поверил, что справится, что долетит — увидел вдали черные точки. Точки мчались вперед, принимали очертания. И вскоре их можно было рассмотреть: огромные, похожие на Мирта, виверны, шли сразу с двух сторон, наперерез.

— Ла-адно, — протянул Нивен.

Всё было так плохо, что стало даже немного смешно.

Грифон сейчас упадет. Он сам сейчас упадет. А тут еще с десяток черных тварей… Ну, может меньше, но кто их будет считать? Отвлечется на пересчет чужих птичек, отпустит свою — и всё, рухнет.

Вот птички удивятся. Так грозно летели, что противник предпочел упасть сам.

Нивен вдруг понял, что улыбается.

“Ага, — подумал он. — Сейчас я их улыбкой распугаю”.

***

Вершина Гъярнору пряталась за облаками. Те укутали ее, словно Снежные волки легли вокруг плотным кольцом — и грели, и защищали.

Снег снова было шевельнулся у ног, но Йен отмахнулся. Не нужно его защищать, он просто рассматривает облака.

“Хорошо, что утес — сплошной камень, — подумал он. — Если волки рванутся, то рванутся не из-под ног. Успею остановить. А как меня не станет — их тоже не должно. В конце концов, они — часть меня, в них дух Затхэ, а значит без духа они — просто снег”.

Ирхан поднимался медленно. Будто намеренно оттягивал рассвет.

Рэй и не думал тянуть: появился вовремя, стоило облакам у вершины едва заметно порозоветь. Йен, правда, не сразу поверил, что это Рэй. Он знал, что это Рэй, видел, что это Рэй, чуял, что это Рэй. Но человек летел на какой-то мелкой, хилой виверне. А Рэй всегда — всегда! — летает только с Миртом.

Остальные его не выдержат, поломаются — так шутил Йен.

Как оказалось, не совсем и шутил — эта вот, мелкая в сравнении с Рэем тварь, тащилась на последнем издыхании.

— Потерял Мирта? — весело крикнул Йен, задрав голову.

Рэй спрыгнул, не дожидаясь, пока его животное опустится. Может, боялся раздавить при посадке?

Тяжелые сапоги ударились о темный камень. Йену показалось, утес треснет. Может быть, ему даже немного захотелось этого: чтоб утес треснул.

— Это надо иметь особый талант, чтобы что-то такое большое и громкое потерять, — продолжил он.

Рэй шагнул вперед, окинул его тяжелым взглядом.

— Вот эльф, например, бабу потерял, — продолжал Йен. — Но тут еще можно понять, она эльфийская, за дерево спрячется или в куст упадет — и всё, и только по торчащим ушам найти можно. К тому же Нивен баб боится, так что может он специально потерял…

— Шаайенн, — строго и очень спокойно сказал Рэй.

— А? — тут же с готовностью спросил Йен.

— Хватит, — попросил Рэй.

— А то что? — фыркнул Йен. — Убьешь?

Рэй снял ножны. Их у него оказалось больше, чем надо: вторые остались на поясе.

— Ты без оружия, — сообщил он очевидное и швырнул Йену те, что снял. Из оставшихся вынул меч.

Йен перехватил брошенное оружие, осторожно извлек. Прокрутил в руке. Обычный меч, не легкий, не тяжелый, такой у каждого охотника на поясе висит.

— На-адо же! — восхитился он, подбросил, проверяя, сколько тот весит, поймал, взмахнул, на пробу рассекая воздух. — Меч мне принес! А что я тебе буду должен?

— Я могу попросить поменьше говорить? — спросил Рэй.

— Можешь, — кивнул Йен. — И я могу даже послушаться. Но тогда мне станет скучно, и я быстро тебя убью.

Рэй пожал плечами, улыбнулся и все так же, тихо и спокойно, предложил: