На крыжах

ГАЗЕТА «СОВЕТСКАЯ БЕЛОРУССИЯ»

Март 1988 г.

Считая себя некоторым образом причастным к малопочтенной у нас категории «доморощенных реабилитаторов», о которых снисходительно упоминается в недавней статье Валентина Пепеляева («Советская Белоруссия» № 296 за прошлый год), я попытаюсь ниже объяснить существующую разницу в наших взглядах на основную проблему. Ради экономии газетного места лишь бегло коснусь других, как мне кажется, явно несостоятельных положений статьи, вроде толкования древних «дзядов» как религиозного и, стало быть, неприемлемого для советских людей обряда. Или призыва «освободиться от всех пут», внести в него (обряд. — В. Б.) некоторые современные элементы, тем более, что уже разработан и «ритуал, который учитывает всю силу и глубину народных традиций», а издательство «Беларусь» выпустило в свет несколько сценарных сборников. Согласно мысли автора, все оказывается хорошо и просто, беда лишь в том, что современная молодежь не очень-то прельщается новейшими «сценарными сборниками» и питает склонность отмечать полюбившиеся ей «дзяды» по-старому, хотя бы и «с налетом архаичности и религиозности». Но вряд ли возможно оспаривать данное пристрастие молодежи на том основании, что тех же «дзядов» «пытаются использовать в своих целях наши идеологические противники» за рубежом, а с ними, разумеется, и весь порочный западный мир. Нельзя не признать все-таки, что, несмотря на трогательную заботу о молодежи ревнителей «новых традиций», древние «дзяды», наверное, еще долго будут отмечаться по-старому.

«Дзяды — дзядамі», но сейчас многих людей нашей республики, разбуженной революционными идеями перестройки, занимает нечто гораздо более важное. Именно об этом свидетельствует активность народа в его извечном стремлении к правде и социальной справедливости, не задавленная даже в годы мертвящего застоя, его желание разобраться во многих вопросах нашего недавнего прошлого, заполнить истинным знанием «белые пятна» истории, в изобилии оставленные нам отечественной историографией. Самая активная часть общества, его молодежь, не перестает задавать вопросы вроде того: как могло случиться столь вопиющее нарушение социалистической законности, в результате которого погибли тысячи невиновных людей? Тысячи, а может, миллионы? Как явствует из большой статьи В. Пепеляева, помещенной в «Советской Белоруссии», ее автор, превосходно осведомленный в такого рода статистике, очевидно, почерпнутой из не для каждого доступных «спецхранов», скрупулезно подсчитывает потери гитлеровской Германии в прошлой войне, приводит весьма любопытную сводку наших потерь. Но при всем этом он странно умалчивает о количестве репрессированных в годы культа личности Сталина, словно бы эти цифры не заслуживают серьезного внимания советских людей. Но люди, в том числе и молодежь, ищут четких ответов на кардинальные вопросы того времени, важнейшим из которых, несомненно, является вопрос о палачах и жертвах. Сегодня уже становится бесспорным, что общество не в состоянии завоевать полное доверие молодежи, а следовательно, и осуществить сколько-нибудь эффективную перестройку духовной жизни народа без исчерпывающего освещения его исторического прошлого. Все усилия в данном случае будут обречены на бесплодное топтание на месте, бесконечную борьбу не только мнений (что само по себе естественно и правомерно в атмосфере демократии и относительного плюрализма), но и бескомпромиссное противоборство двух позиций, одна из которых заведомо не права. Не права уже потому, что отстаивает интересы вчерашнего дня и тех политических сил, которые определяли репрессивный характер его внутренней политики.

События 1 ноября 1987 года в Минске, а также некоторые публикации в республиканской прессе последнего времени как нельзя лучше свидетельствуют о такой ситуации, когда одна часть общества, обуреваемая «проклятыми» вопросами о прошлом, с неизменным упорством продолжает задавать их, а другая, не желая или не имея возможности правдиво на них ответить, уводит разговор в сторону. Испытанный прием в таком деле — непременная ссылка на наших идеологических противников с их готовностью использовать против нас любой наш недостаток и уж наверняка — любое наше признание в собственных ошибках. Все попытки что-то объяснить из драматических событий тридцатых годов авторы двух публикаций в «Советской Белоруссии» А. Майсеня и В. Пепеляев, по существу, сводят к доказательству того, что многие руководители, культурные и научные деятели республики были репрессированы вполне обоснованно, что веских причин для пересмотра их дел не имеется. Удивление вызывает то обстоятельство, что все это происходит в наше время, когда в общественной жизни страны на свое законное место возвращаются имена и произведения многих людей, репрессированных в годы пресловутого культа. Когда стала возможной широкая публикация наследия из запрещенной ранее, изъятой, т.н. эмигрантской, русской литературы, деятельность ряда партийных и государственных руководителей, уничтоженных в свое время, находит новое, объективное освещение. И мы узнаем, что Бухарин, Рыков, Рудзутак, Раскольников и другие вовсе не «враги народа», какими мы привыкли считать их в течение десятилетий, а верные сыны народа, для счастья которого они отдали свои кипучие жизни, хотя в сложной борьбе первых лет строительства социализма и допустили политические и другие ошибки. Но эти ошибки были ими признаны и прощены партией, во главе которой тогда стоял Ленин, эти люди отмежевались от своего прошлого и всей своей последующей деятельностью полностью себя реабилитировали. Теперь их имена — в ряду лучших сынов Родины. И это стало возможным благодаря новому ветру в общественной и политической жизни страны.

К сожалению, этот ветер справедливости и обновления общественного сознания слабо проникает на белорусскую землю, натыкаясь на старые догматические барьеры, в свое время осужденные партией, но на практике устраняемые с огромным трудом. Не так редки здесь настойчивые и довольно успешные попытки оставить все, как было, в полной неприкосновенности, не допустить никакой переоценки давнишнего и далеко не всегда справедливого по отношению к ряду лиц из числа творческой и научной интеллигенции прошлого. Правда, объективности ради нельзя утверждать, что здесь ровным счетом ничего не сдвинулось, — есть некоторые скромные результаты, едва ли оправдывающие гигантские затраченные для того усилия. Так, например, около семидесяти лет потребовалось для признания и реабилитации доброго имени одного из самых выдающихся поэтов начала века, соратника Купалы и Коласа — Алеся Гаруна, еще до массовых репрессий умершего своей смертью, но на которого тем не менее было наведено столько облыжных наветов и обвинений, что почти все послевоенное время он практически находился за рамками национальной культуры. Продолжается многолетняя борьба за партийную и общественную реабилитацию белорусского писателя, первого председателя СНК БССР Змитрока Жилуновича (Тишки Гартного), мотивы обвинений против которого нынче нельзя назвать иначе как смехотворными. Не вдаваясь в подробности биографий всех перечисленных в статье В. Пепеляева лиц, напомню только, что, например, тот же Я. Лесик, «требовавший», как пишет автор, «национально-территориальной автономии Белоруссии в составе Российского государства» и тем, по мнению автора статьи, совершивший непростительное преступление, на самом деле следовал популярному в то время ленинскому положению о территориальном самоопределении наций вплоть до полного отделения. Выйдя из Белорусской социал-демократической партии, Лесик сразу же после гражданской войны порвал с прежней деятельностью и с 1921 года работал преподавателем в вузах республики, публиковал повести и рассказы, издал «Граматыку беларускай мовы», по которой в школах и на ликбезах овладевали грамотой миллионы белорусов. В 1928 году он избирается академиком АН БССР и плодотворно работает в литературе и языкознании вплоть до ареста и расстрела в 1938 году. Легко, но вряд ли справедливо сейчас, с высоты нынешнего исторического знания обвинять бывшего президента Академии наук БССР В. Игнатовского, участника революции 1905 года, в неправильной оценке этой революции, упрекать этого члена партии большевиков с 1920 года в том, что он «в своих трудах не показывал всей сложности социалистического развития на разных этапах, не давал надлежащей марксистской характеристики эпохи», как это делает БелСЭ или академик И. Игнатенко в своей статье. Допустимо ли пренебрегать в таких случаях известным марксистским требованием о необходимости конкретно-исторического подхода в оценке сложных вопросов борьбы за власть, которая на Белоруссии сразу после Октября, в годы гражданской войны и иностранной оккупации, несомненно, оказалась более чем сложной — во всяком случае куда сложнее, чем это кажется сегодня. Многие наши национальные деятели, несомненно, стремясь к справедливому народовластию, в то время еще не владели в достаточной степени теорией марксизма-ленинизма, некоторые из них были выходцами из других, буржуазных и демократических партий и шли к своим целям не всегда верным путем, познавая истину методом проб и ошибок. Важно, однако, что эти ошибки рано или поздно были ими признаны. По крайней мере теми из них, кто порвал со своим прошлым и вернулся в Советскую Белоруссию, чтобы сознательно и активно включиться в строительство Советской власти. Многие из них стали впоследствии известными учеными, писателями, были избраны членами молодой Академии наук республики. И последующее их обвинение задним числом в грехах многолетней давности есть не что иное, как грубое попрание права и социалистической законности по отношению к этим людям, равно как и к тысячам других, погибших в заключении, ссылках, расстрелянных без всяких к тому оснований. Общеизвестно, например, что лишь по чистой случайности подобной участи избежали наши прославленные классики Янка Купала и Якуб Колас, вынужденные в 1931 году выступить с публичным саморазоблачением своей насквозь вымышленной контрреволюционной, националистической, шпионской деятельности. Янка Купала даже пытался покончить с собой, не вынеся унижения и позора, и если бы это ему удалось, вполне возможно, мы бы читали сегодня в той же статье В. Пепеляева или кого-либо другого страшный перечень его абсурдных преступлений, взятых из старых архивных дел, о которых, несомненно, позаботились бы его далеко не сентиментальные «следователи».

Так не в том ли состоит долг ныне живущих, наших научных кадров, интеллигенции, правоохранительных органов, чтобы объективно и беспристрастно разобраться поименно во всех жертвах прошлого с позиций нового, более высокого коммунистического сознания, с высоты наконец ставшего возможным милосердия, о котором мы с таким жаром принимаемся говорить сегодня. Вместо того мы видим в ряде публикаций республиканской прессы («Советская Белоруссия», «Звязда», «Политический собеседник») запоздалые и очень знакомые по прежним временам попытки реанимировать во многом забытые обвинения, заимствованные ныне из пожелтевших архивных дел, обвинительных заключений и приговоров пресловутых «троек», «особых совещаний», «военных трибуналов», клеветнических доносов стукачей, — обвинений, которые и теперь заставляют содрогаться неискушенных читателей. Следует ли удивляться, что в приснопамятные времена эти фантастические «сочинения» безошибочно приводили к расстрелу.

Как мне кажется, именно здесь мы подходим к самой болевой точке проблемы, которая таит в себе ключ к разгадке многих современных загадок.

Иногда даже в наше время трудно удержаться от недоумения: откуда такая нетерпимость к прошлому и его людям, идеям, влияние которых на нашу жизнь практически утратило свое сколько-нибудь заметное значение и стало в иных случаях лишь досадным фактом нашей истории (в смысле заблуждений и ошибок)? Откуда такой поразительный максимализм людей, не испытавших и десятой доли того, что довелось в силу различных, чаще всего исторических, причин испытать другим? Почему мы теперь, с высоты безусловно победившего правого дела не можем проявить элементарную терпимость или снисходительность к нашим предшественникам, общественным деятелям прошлого, пусть и в самом деле допустившим некоторые ошибки в своей общественной деятельности и лишенным за это жизни — тем самым разве не искупившим эти свои ошибки? Однако все дело в том, как мне думается, что, признав несомненную противозаконность репрессий 30-х годов, мы не можем уйти от настигающего нас вопроса: кто виноват? На тех самых "дзядах" 1 ноября 1987 года именно этот вопрос эмоциональнее других звучал в ломких молодых голосах выступающих, и, как видно, именно он более всего обеспокоил авторов публикаций в "Советской Белоруссии". Так, касаясь репрессий 30-х годов, Валентин Пепеляев пишет: "Непросты причины культа личности Сталина. Скоропалительность и однозначность оценок здесь неприемлемы. Не упростить бы, не скатиться в категоричность". Согласимся сразу и охотно: упрощать не следует, возникновению культа личности способствовал целый комплекс причин и следствий. Но вот категоричности оценок в таком вопросе, по-видимому, не 63

избежать, как бы этого кое-кому ни хотелось. Рано или поздно общество вынуждено будет вполне однозначно выразить свое отношение к каждому факту культа, к каждой его жертве и со всей категоричностью осудить методы такого рода "жертвоприношений". Напрасно автора другой статьи в той же "Советской Белоруссии" А. Майсеню настораживает"...требование публично назвать поименно не только тех, кто пострадал в годы репрессий, но и всех тех, кто в 30-е годы совершал "преступления". И далее в статье А. Майсени следует пассаж, достойный того, чтобы привести его целиком. "Возьметесь ли вы доказать, — пишет автор, — что все те, кто принимал участие в репрессиях в ту трагическую пору, были сознательными преступниками, то есть шли на это, в полной мере осознавая, что чинят произвол и беззаконие в отношении невинных людей? Нам сегодня с позиции времени достаточно видно, что многие из тех, кто осуждал, обвинял, совершенно искренне верил, что их действия — не что иное, как торжество правосудия от имени всего трудового народа, что это продолжение революционного насилия (это спустя двадцать лет после революции, в условиях победившего социализма? — В. Б.), совершенно необходимого и неизбежного во имя победы социализма, во имя претворения в жизнь извечной мечты о равенстве и справедливости? Да, они не понимали и не могли понять, что 30-е годы отличались коренным образом от послереволюционной ситуации, когда беспощадная борьба за политическую власть, за диктатуру пролетариата, борьба не на жизнь, а на смерть, требовала применения революционного насилия к классовому врагу. Да, они заблуждались, уверовав в сталинский тезис об обострении классовой борьбы по мере построения социалистического общества, послуживший оправданием гибели сотен тысяч невинных людей. Да, они жестоко ошибались, когда считали Сталина достойным преемником Ленина, а сталинизм — продолжением ленинской политики. Но ведь многие из них были искренни в своем заблуждении..." и т. д. Надеюсь, однако, странная логика данной цитаты знакома читателю, поэтому позволю себе воздержаться от комментария этого поразительного по своей откровенности текста, в котором желание во что бы то ни стало "оправдать подзащитных" опережает элементарную логику мысли. Странно видеть в современной газете этот поток умилительного добросердечия к тем, кто губил или способствовал гибели тысяч, и при этом повсеместно натыкаться в статье на трудно объяснимую непримиримость к посмевшим выразить свои, пусть даже ошибочные, взгляды. Все дело, однако, как мне кажется, в плохо спрятанной обеспокоенности за честь "подпачканного мундира", намерении утопить в мутной воде велеречивых рассуждений неблаговидные дела прошлого и избежать возможных последствий. Что ж, в общем это удается. При огромной массовости жертв прошлого достоянием гласности стало неадекватно ничтожное количество имен, с ними связанных. Лишь в последний год мы узнали фамилии клеветников, сгубивших гордость отечественной науки — академика Н. Вавилова: всей стране стал известен истязавший его на четырехстах (!) допросах полковник госбезопасности Хват. Газета "Московские новости" в номере за 3 января 1988 года сообщила потрясающие подробности о недавней реабилитации Верховным судом СССР группы московских девушек, осужденных в 1939 году за "контрреволюционную деятельность", которая, конечно же, была инспирирована определенными лицами, тут же и названными в газете: сержант органов госбезопасности Макеев, некто Кабулов, лейтенант Якушин. Примечательное сообщение! Пленум Верховного суда СССР не только реабилитирует жертвы, но и называет палачей. Но это в Москве. А что же у нас, в Белоруссии? Где имена людей, сгубивших в своем «искреннем заблуждении» партийных и государственных руководителей республики Червякова, Голодеда, Шаранговича? Писателей Тишку Гартного, Платона Головача, Максима Горецкого, Михася Зарецкого, Владислава Голубка и многих, многих других? Какие конкретные условия и причины породили массовое уничтожение национальных кадров, кому это было на руку и кто столько лет радел о том, чтобы все концы были надежно спрятаны в воду? Можно пересмотреть все писательские справочники, 12 томов БелСЭ и не обнаружить ни намека на драматические события 30-х годов, а массовую смертность общественных деятелей в 1937-38 годах скорее отнести на счет непонятной массовой эпидемии. Множество вопросов в этом смысле вызывают упомянутые авторитетные издания, только ответа на них не будет. И, как показывает энергичное выступление республиканской печати с оправданием происходившего, никто на них отвечать не собирается.

Мне думается, однако, что такое положение совершенно аномально для нашего времени и на все эти вопросы ответить придется. Так долго и тщательно оберегаемые от стороннего взора «спецхраны» и другие архивы в конце концов придется открыть, как это уже делается в Москве и других городах. И будут написаны новые статьи, в которых назовут имена, приведут настоящие факты и иные цитаты, способные пролить свет на все темные пятна прошлого. И все это будет сделано не по чьей-то злой или доброй воле, а в силу объективных законов истории, развивающейся в направлении разума и справедливости. И потому напрасны любые, самые научно-изощренные попытки затормозить этот ход в наше время, тем более повернуть его вспять.

История обратного хода не имеет.