На крыжах

ЖУРНАЛ «РОДИНА», № 6

1991 г.

Теперь это общепризнанный факт, что не только страна, но и ее руководящая сила — партия большевиков вступила во вторую мировую войну неподготовленной во всех отношениях. Впрочем, иначе и не могло быть. Сделав ставку на вечную дружбу с Гитлером, Сталин всю партийную пропаганду ориентировал на подготовку противостояния с «англо-американским империализмом». С началом войны в Европе освещение ее в нашей прессе велось только по сообщениям немецкого информбюро (по типу которого было создано и Советское информбюро), газеты и радио сообщали о блистательных победах славного вермахта во Франции, Югославии, Норвегии. Красноармейцы воспитывались в атмосфере дружбы с немецкими солдатами, а на гарнизонных стрельбищах маячили мишени с характерным силуэтом английского солдата в каске-шляпе, к которому должен был привыкнуть глаз стрелка. Вся эта огромная организационно-пропагандистская система, не лучшим образом ориентированная на случай войны, рушилась в одночасье 22 июня 1941 года, как, впрочем, и вся наша наивная и ошибочная военная доктрина. Говорят, Сталин растерялся, и было отчего. Следовало все перестраивать, переиначивать и делать это под огнем, под бомбами, под гусеницами наступающих немецких танков. И тут, надо отдать ему должное, Сталин в трудный для него час проявил нужную гибкость и способность учиться прежде всего у его соперника Гитлера.

Как известно, Сталин держал партию, что называется, в черном теле, безжалостно расправляясь с малейшими зачатками оппозиции. И в то же время он сам являлся пленником этой партии и без нее не мог ничего. С началом войны почти вся партбюрократия мужского пола влилась в армию, разумеется, на руководящие, комиссарские должности. Недавние парторги и партийные секретари, никогда прежде не служившие в армии или служившие в ней в должностях младших командиров, привинтили в петлицы шпалы и ромбы и наравне с кадровыми командирами принялись руководить войсками. Какое это было руководство, обнаружилось уже в первые месяцы войны. Существует немало свидетельств о той чудовищной обстановке неразберихи, сумасбродных решений, патологической подозрительности и доносительства, которую нередко создавали именно политические комиссары, ставленники партии в войсках. Многие командиры и генералы явились жертвами именно такой обстановки или прямых репрессий со стороны бериевских органов, у которых были свои помощники и инициаторы. Стоит упомянуть хотя бы одного из них, наиболее известного и властного в партии и в войсках, армейского комиссара первого ранга Льва Мехлиса.

Нападение гитлеровской Германии явилось для страны полной неожиданностью, однако не понадобилось ни много времени, ни большой разъяснительной работы, чтобы народ со всей очевидностью понял, что Родина в опасности. Это осознание пришло, наверное, уже на третий день войны, именно оно вынудило сплотиться в едином порыве — отстоять Родину. Единственно, что требовалось для того, так это умелое руководство страной и войсками и материальное обеспечение их. Увы, ни того, ни другого как раз и не хватало.

Немецкий вермахт, как известно, не имел политического аппарата, все управление на всех уровнях осуществлялось высокоподготовленным кадровым командным составом. По всей видимости, Гитлер не терпел в армии политиканов, болтунов, людей некомпетентных в своем деле. Не сразу, но и Сталин наконец понял, что пресловутый институт политкомиссаров победы ему не принесет, что эффективно управлять войсками может лишь командный состав на основе традиционного для армии принципа единоначалия. Именно это обстоятельство вынудило его в труднейший период войны летом 1942 года ликвидировать институт политкомиссаров. Огромное количество партийных функционеров, разумеется, не имело никакого желания расставаться с «авангардной ролью» и вливаться в стрелковые цепи, где жизнь, как известно, была короче заячьего хвостика. И Сталин понимал это. Именно поэтому прежний институт он заменил новым, впрочем, мало чем отличавшимся от предыдущего, институтом заместителей командиров по политической части. Шпалы и ромбы в петлицах остались прежние, только вместо нарукавных комиссарских звезд в уголках петлиц появились эмблемы родов войск, специалистами которых в одночасье стали недавние политработники. Ну и, разумеется, специалистами по пропаганде и организованности, которой, впрочем, нам никогда достичь не удалось. Единственно, в чем преуспело военное (в том числе и партийное) руководство во время войны, — так это в безоглядной требовательности, нередко доходящей до слепой жестокости. Именно она, эта жестокость, явилась одной из главных причин наших неви данных в истории потерь, когда жизнь солдата стоила меньше цинкового ящика винтовочных патронов, когда только гибель (безразлично, бойца или соединения) могла стать уважительной причиной невыполнения спущенного сверху приказа, далеко не всегда обеспеченного хотя бы элементарной целесообразностью. И гибли. Миллионы людей, десятки и сотни частей и соединений. Иные из командиров начинали заведомо безнадежную операцию в полной очевидности ее гибельного исхода. Но альтернативы не было. На страже строгого выполнения приказа стояли, кроме вышестоящих командиров и штабов, также военная прокуратура, смерш, вездесущие политорганы. Это было их одной из главнейших обязанностей.

Ну, а как другие обязанности этой многочислен ной, разветвленной всеохватной системы? В чем они заключались на практике?

Немаловажной обязанностью была также работа с массами, митинги и доклады, беседы и политинформации — все то, что на солдатском языке называлось «толкать мораль». Вот, пожалуй, и все, если не считать еще рутинно» партийной обязанности — вовремя оформлять и пуще глаза хранить партдокументацию. Не маловато ли для могучей, тоталитарной партии в войсках? Да и эти обязанности, насколько они были нужны и обоснованны? Примитивные, импровизированные на ходу политбеседы и политинформации практически никого ни в чем не убеждали, так как строились по типу агитации полуграмотной красноармейской массы времен гражданской войны. В Отечественную же основной контингент бойцов, особенно из молодежи, был уже гораздо выше в своем политическом развитии, чем их предшественники послереволюционных лет, а главное, вовсе не нуждался в надобности убеждать себя воевать за свободу родной земли. Необходимостью того было изначально проникнуто сознание всех — от командующего до последнего повозочника транспортной роты. Другое дело — как достичь победы над сильным, организованным, отлично вооруженным врагом? Но тут штатные партийные пропагандисты в офицерских погонах ничего нового предложить не могли, привычно агитируя солдат бесстрашно отдавать жизнь за Родину. И отдавали. Но вовсе не потому, что к тому их вдохновили беседы замполитов.

Из этого, разумеется, не следует, что в среде политорганов не было людей честных и храбрых. Были разные, как и везде. Но вся эта система была и остается чуждой для армии, бесполезной как в мирное время, так и на войне. Лучшие, может, самые совестливые из политработников давно осознали собственную далеко не блестящую роль в войне. Еще летом 44-го великий Александр Твардовский сравнил воюющего солдата с образом взмокшего от напряжения дровосека, глядя на которого агитаторы из политорганов сочувственно хакают, воображая, что тем помогают ему. Другой всемирно известный писатель, участник войны как-то съязвил, что советская литература о войне свелась в конце концов к доказательству того, как русский солдат торопился отдать жизнь за Родину и как трудно было генералам водить пальцем по карте. Сарказм этой мысли очевиден. Как всякий сарказм, он содержит известное преувеличение, но также и известную истину.

В эту нелегкую пору в жизни страны, когда из нашей недавней истории исчезают многие белые пятна, когда развенчиваются многие пропагандистские мифы, настало время разобраться и с одним из самых распространенных и устойчивых заблуждений прошлой войны.