На крыжах

ГАЗЕТА «СОВЕТСКАЯ КУЛЬТУРА»

Июнь 1988 г.

Переосмысление прошлого, каким бы оно ни было, — всегда благо в жизни общества, непременное условие его поступательного движения вперед. «Верное средство поумнеть — почувствовать себя глупым» — гласит народная мудрость. Но дело-то в том, что дурак никогда не посчитает себя глупым, а потому и не поумнеет, особенно если это ему и не требуется. Нередко дураку живется лучше, чем умному, последнего чаще настигает знаменитое «горе от ума». За много лет мы уверились в том, что работать плохо — выгоднее, чем хорошо, что инициатива наказуема, что если хочешь жить спокойно, то приспосабливайся и не высовывайся.

Времена, однако, меняются, и великий, поистине грандиозный сдвиг общества видится уже в том, что мы всерьез заговорили об очевидном, что еще лет десять назад было подсудной крамолой. Все, оказывается, относительно в этом мире. Может быть, это и хорошо. Но это и страшно. Да, страшно, если общество было вынуждено существовать в условиях безграничного релятивизма, с правом, которое нередко было направлено не на защиту интересов общества, а против него, и уж, безусловно, против гражданина, человека. Дегуманизация общественной жизни в недалеком прошлом стала делом привычным, повседневным, и это, конечно, самое горькое из всего нашего прошлого. Во имя неких, часто фиктивных либо спекулятивных идей жизнь, по существу, отвернулась от своего сознательного носителя — человека, что было изощренно использовано определенными силами — автократическими, тоталитарными, бюрократическими. Люди примолкли, подавленные и изверившиеся, временами благодарные уже за то, что стали меньше сажать, чем, скажем, в тридцать седьмом. Уже за одно это мы готовы были полюбить Брежнева и боготворить Хрущева, который вернул миллионы невинно заключенных из-за Полярного круга.

Как же порой немного надо для счастья, думаем мы сегодня. Но человек всегда стремился быть человеком. Каждый, кто родился человеком, уже фактом своего рождения приобретает право на высокую человеческую судьбу. Это доказывают огромные библиотеки философских и литературных трудов, десятки, если не сотни, деклараций, конституций народов мира. Человеку должно быть хорошо, тогда и от человека можно ждать доброты. Иначе дело безнадежное. Авантюрное дело.

Так это человек. А если целый народ?

Народ безмолвствует — это известно давно. Народ — чистый лист бумаги, на котором можно написать любой иероглиф, недавно еще самоуверенно вещал Мао Цзэдун.

Увы, подобные высказывания небезосновательны: каждый народ в своей истории немало и безмолвствовал, и немало на его спине писалось разнообразных иероглифов. Правда, случалось, что и народ проявлял крутой нрав, и у него находились защитники, преимущественно из числа «чудаков» или интеллигентов из народа, которые не безмолвствовали и самой своей жизнью перечеркивали всяческие претенциозные иероглифы.

Следует благодарить судьбу, которая одарила нас небывалым шансом, именуемым перестройкой. Общество всколыхнулось. Посмотрите, как поднялась духовная активность народа, как поникла привычная опаска «как бы чего не вышло». Какие письма идут в газеты, как оживилась молодежь и как умно, с полной отдачей стали работать лучшие представители нашей интеллигенции.

Однако надо признать, что демократизацию и гласность наша белорусская литература встретила не подготовленной ни в творческом, ни в нравственном отношениях. Более того, некоторые из нас склонны гордиться тем, чего по крупному счету следовало бы стыдиться. Так, чего стоит высказывание одного белорусского писателя и ученого, заявившего перед аудиторией, что, мол, не в пример русской литературе мы не создавали «подпольных» произведений, произведений «в стол». Что ни писали — все печатали. Услышав такое, я подумал: видно, оратор рассчитывает на аплодисменты. Но аплодисментов все же не последовало. Видно, аудитория все-таки поняла, что есть наша беда, чтобы обывательскую мораль не возвести в ранг национальной доблести.

Да, малоподготовленными оказались мы, белорусские писатели, к духовной и творческой перестройке. Если бы не проза восставших из небытия Б. Микулича, А. Мрия, поэзия П. Панченки, некоторые стихи А. Бачилы, С. Граховского, так на почин перестройки нам не с чем было бы выступить перед читателем. Впрочем, оно и понятно. Долгие годы у нас ставили в пример тех, кто хлопал в ладоши, своим благозвучным талантом «литературно оформлял» рожденные в бюрократических недрах прожекты и постановления. Именно в такой атмосфере конформизма родилось и процветало поколение мастеров изящной словесности, которые неплохо устроились сами, не забывая и о детках, зятьях и невестках, внуках и правнуках. Этим не нужна ни гласность, ни перестройка, ни демократия. Им сгодится любой культ или застой, лишь бы заслужить начальственную благодарность, от которой всецело зависит собственное благополучие. И пусть не лицемерят от лукавого те поборники «высокой художественности», которые будто бы не «досчитываются» ее в «Детях Арбата», «Белых одеждах» и других, потрясших общество произведениях. Не дефицитом «высокой художественности» обеспокоены они, а крушением кровавого престижа Сталина. Теперь они воспылали последней, старческой любовью к «мертвому льву», потому что боятся разоблачения кое-каких малопочтенных поступков, совершенных некогда во имя «льва живого».

Да, в республике с трудом расстаются с традициями застойных лет, когда привычно творился «верняк», обывательское чтиво и хором пели аллилуйную власть предержащим. Когда литературой, по существу, руководили, определяя, как ей развиваться, не правление Союза писателей, не М. Танк, не Н. Гилевич — литературой, по существу, заправляли различные литературные специалисты в штатском. Именно под ними многие годы, угождая их вкусам и требованиям, ходили писатели и редакторы, литературоведы и критики. В самое застойное время нас всемерно отвращали от «негатива», упорно натаскивая на создание образа положительного героя, героя для подражания, у которого надлежало учиться, как делать жизнь. А в то же время агонизировал родной язык, рушились национальная культура, национальное самосознание, без которых народ превращался в некую абстрактную общность. Юг республики страдал от последствий Чернобыля, а на деревенских и городских кладбищах звучали нестройные залпы над цинковыми гробами молодых граждан республики, привезенных издалека. Но для многих из нас, литераторов, все это было несущественно или нетипично, мы старались не думать о том, не то чтобы писать.

Замшелый сталинизм, тоталитарная нетерпимость всегда стоят на пути воплощения национальной справедливости. От этого в одинаковой мерс страдают как большие, так и малые нации. Только в условиях демократического существования возможно подлинное уважение к интересам и правам всех наций. Даже самая малая из них, насчитывающая десять или сотню соплеменников, должна иметь равные права и возможности с великой, многомиллионной нацией. Интересы национальных меньшинств так же суверенны, как и интересы коренной национальности. Неуважение или пренебрежение в большом или малом оскорбляет не только того, кто стал ее объектом, но не в меньшей мере и того, от кого они исходят. Чтобы тебя уважали, сперва уважь ближнего, малого и слабого — таков исконный закон природы, который, к сожалению, еще не стал непререкаемым общественным законом.

И здесь я хотел бы заметить, что в той атмосфере, которая образовалась в республике вокруг знаменитого художника Марка Шагала, — дело вовсе не в художнической манере этого мастера, дело в ином: в нашем отношении к собственной национальной культуре. И еще — в степени толерантности к инородцам. Поэтому сегодня, в период перестройки, нельзя пренебречь теми принципами, с которыми мы относимся ко всему культурному достоянию, которое, как известно, создавалось далеко не в стерильных условиях национальной герметизации. И это естественно. Только в условиях взаимообогащения культур и течений возникает нечто ценное. И наоборот: национальная, цеховая и всякая иная нетерпимость, ограниченность неизбежно дают нежелательные, если не целиком негативные, результаты. И если сегодня мы допускаем бесовский шабаш вокруг Шагала, то где гарантия того, что завтра подобное не произойдет по отношению к любому другому художнику, тем более «нечистокровному», белорусу? Если руководство БелСЭ изгоняет с работы научного редактора за апологетику творчества Шагала, то вполне может статься, что другого редактора уволят за апологетику творчества Михаила Савицкого. «Был бы человек, а статья найдется» — постулат живучий, и всегда будут те, кто не прочь им воспользоваться.

Самое пагубное из многочисленных человеческих заблуждений — считать, что враги — все, кто не такие, как мы, кто чем-то от нас отличается. Чем — всегда найдется: классовой или расовой принадлежностью, различием вероисповеданий или мировоззрения, даже художественной манерой. Мало ли нам было преподано подобных уроков, мало ли ущерба нанесла нашей культуре (а также науке, технике, экономике) многолетняя изолированность от зарубежной науки, культуры, технологии только на том основании, что они буржуазные и, стало быть, для нас неприемлемы. Теперь потребуются усилия не одного поколения, ломка сознания, чтобы преодолеть это.

Поэтому только широкий социалистический плюрализм и демократизация — безусловна, на всю глубину общественной жизни, по всему фронту. Демократия не может осуществляться на четверть либо наполовину с прагматическим ограничением под определенный исторический момент. Она может животворно служить обществу, лишь когда охватывает его целиком. Иначе демократия погибает от малокровия, если ее не задушат в колыбели. Душителей демократии хватало во все времена.

В стране совершаются грандиозные по своей революционной сущности перемены. Центральная печать полна материалов, утверждающих социалистическую справедливость, которая сегодня невозможна без реабилитации жертв сталинщины. Народу возвращены десятки имен известных деятелей культуры, науки, государственных и военных деятелей. Это приветствуют массы, воочию убеждаясь, что перестройка не очередная словоговорительная кампания, а всерьез и надолго.

А у нас, в Белоруссии? Что делается у нас в этом важнейшем деле перестройки, выработки нового общественного сознания? Или у нас некого реабилитировать? Или у нас мало было расстреляно, замучено в тюрьмах, вывезено на Соловки, выслано за 1001-й километр от Белоруссии? Конечно, есть сдвиги и у нас: вернули литературе замечательного поэта Алеся Гаруна, в республиканской печати появились публикации о бывшем Председателе СНК БССР А. Ковалеве, академике А. Жебраке, В. Шаранговиче. Что еще? Не сразу и припомнишь. Зато на памяти у всех серии крупноблочных статей в «Советской Белоруссии», «Политическом собеседнике», «Вечернем Минске» — статей, которые иначе как открыто перестроечными не назовешь. Столько в них охранительно-реставрационных пассажей, стремления оправдать репрессии и тех, кто их осуществлял, желания обмазать грязью лучших современных писателей, активистов перестройки. И явление совсем уж невероятное для нашего времени — вновь возводятся ежовско-бериевские обвинения против ряда белорусских деятелей культуры и науки, уничтоженных в 30-е годы и полностью реабилитированных после XXII съезда. При этом сам факт их реабилитации до сих пор держится в секрете. На всякий случай? Или на определенный случай, так недвусмысленно подсказанный известной статьей «Советской России», которая, кстати, не без энтузиазма была встречена партбюрократией Минска.

Можно быть признательными редакционному коллективу газеты «Знамя юности», который не допустил перепечатки этого манифеста антиперестройщиков на своих страницах. Но вот я думаю: а может, и зря не допустил? Пусть бы перепечатали, тогда, возможно, выплыли бы на поверхность некоторые кабинетные тайны, и мы бы узнали подлинных режиссеров антиперестройки. А так в который раз они оказались в тени и продолжают действовать методом звонков и намеков, как известно, не оставляющих следов в архивах.

Иначе, как подрывом трудного процесса демократизации, ударом по перестройке, нельзя оценить и публицистический залп «Вечернего Минска» против митинга в защиту Верхнего города и его организаторов из неформального объединения. К сожалению, я не информирован о целях и структуре этого молодежного объединения и не знаком ни с кем из его членов. Но я знаю, что угрожает Верхнему городу, заповедному уголку нашей столицы, и достаточно осведомлен о методах хозяйничанья печально известного ГлавАПУ и метростроевцев. И я не могу не разделить законной обеспокоенности молодежи: ведь им жить в Минске, когда уже не будет на свете никого из ГлавАПУ, ни сегодняшних руководителей города, когда за их хозяйничанье слона в посудной лавке и спросить будет не с кого. В таких условиях нетрудно понять, что борьба молодежи за наше историческое наследие — дело справедливое и своевременное, ибо собор XVII столетия и другие исторические здания Минска все-таки под угрозой разрушения по той причине, что под ними на малой глубине проложили линию метро. (Чтобы не создать угрозы «очень ценному» административному зданию неподалеку, как разъяснил читателям тот же «Вечерний Минск». А собор можно и порушить — мало ли их уничтожено на нашей земле.)

Да, антиперестроечные силы не дремлют, в культуре и идеологии они действуют активно и небезуспешно. Об этом свидетельствуют многочисленные факты, равно как и многочисленные людские судьбы. Пример тому — судьба нашего Алеся Адамовича, этой светлой головы в нашей отечественной литературе. В то время как он действовал открыто, средствами литературы и публицистики, на него воздействовали иными методами. И вот, прожив здесь всю жизнь, он покинул республику, уехал в Москву, где возглавил Всесоюзный научно-исследовательский институт киноискусства. Или еще пример. Недавно уехал из Белоруссии третируемый здесь годами замечательный ученый Вячеслав Степин, который в столице не только стал руководителем института, но и был избран членом-корреспондентом АН СССР. Примеры такого рода можно продолжить. Уезжают люди, достойные во всех отношениях, авторитетные ученые, люди с высоким уровнем совести. И если «утечка мозгов» — дело в общем понятное, то утечка совести — это уже что-то новое для Белоруссии. Зато по-прежнему здесь процветают и задают тон в науке и общественной жизни люди иного склада и иных жизненных принципов, о которых достаточно писала всесоюзная пресса, в том числе и «Советская культура». Кто измерит вред, который они нанесли нашей национальной науке, ее нравственной репутации? Милостью этих и еще некоторых «деятелей от науки» в конце XX столетия, на семидесятом году суверенного существования, республика не имеет своей историографии, ибо почти все, что издавалось под грифом Института истории АН БССР, является по существу профанацией исторической науки. Вульгарный социологизм, пренебрежение фактами, подлаживание под модные в разные времена официальные концепции обесценивают даже лучшие исторические труды. И если мы все-таки что-то знаем о нашем давнем и недавнем прошлом, то в этом заслуга писателей-энтузиастов: покойного В. Короткевича, К. Тарасова, Э. Ялугина, В. Якутова, некоторых профессиональных историков, в душной атмосфере догматизма самоотверженно отстаивавших объективность и честь своей науки: братьев Грицкевичей, Г. Галенченко, В. Круталевича, З. Позняка, М. Ткачева. Теперь на них наша надежда.

Мы переживаем самый важный, судьбоносный период нашей истории, время, которое определит дальнейший путь страны, будущее народов. То, в каком направлении пойдет развитие общества, во многом, если не полностью, будет зависеть от нашей готовности к широкой демократизации жизни, радикальной перестройке устаревшего сознания. Я хочу уточнить: хотя бы готовности, которую мы, писатели, все еще не засвидетельствовали в достаточной степени. За годы приспособленческого существования даже лучшие из нас стали чересчур по-житейски умудренными, научились глубокомысленно рассуждать и выжидательно бездействовать. И это, несомненно, пошло во вред обществу. Но ведь народ смотрит на нас, и отступать нам некуда. Другого шанса история нам не предоставит. Ни развития родного языка, ни обеспеченной жизни, ни достойной нашего прошлого историографии нам не подарит никто. Все надо добывать самим. Вместе со своим народом, в условиях подлинной, не бумажной демократии, за которую еще предстоит долго и упорно бороться.