На крыжах

ВЫСТУПЛЕНИЕ НА РИМСКОМ КОНГРЕССЕ ЛИТЕРАТОРОВ

Октябрь 1990 г.

Не берусь судить, закономерность это или исторический казус, но факт, что главной эмоциональной силой нашего общества, его своеобразной национальной религией стала ненависть. Воспитуемая и лелеемая на протяжении многих лет нашей истории, она достигла своего максимального, классического выражения в годы революции и гражданской войны, хотя и после них не обнаружила склонности убавиться. Ленинизм как идеология и политика с момента своего зарождения взяли ненависть в качестве главного и основного средства для скорого достижения разрушительных целей. Сталинизм великолепно развил это чувство в народных массах, сублимировал его в качестве универсального орудия осуществления неслыханной по масштабам тоталитарной политики. Ненависть стала почти органической составляющей в огромной всеохватной идее тоталитарного порабощения человека. На совершенствование и развитие этой зоологической идеи были направлены огромные материальные и духовные силы общества. Большевики очень рано и хорошо поняли всесокрушающее преимущество этого чувства и, захватив власть, устранили прежде всего религию, как главное моральное препятствие на пути торжествующей ненависти. И это понятно: большевизм и христианство оказались взаимоисключающими идеями, одна из них должна была исчезнуть. Становится все более очевидным, что более чем полувековое устранение из нашей жизни христианской религии — катастрофа, может быть, самая значительная из всех когда-либо постигших нашу страну.

С началом перестройки многое в стране изменилось, исчезает страх как могучее организующее и подавляющее чувство нации. Но ненависть осталась. Она разобщает народы, национальности, классы, лишает людей нравственных ориентиров, вселяет разброд и шатание в умы интеллигенции. И все это из-за нашей затянувшейся в истории несвободы, нашего застарелого рабства, которым мы жестоко придавлены на протяжении веков и не можем от него избавиться даже к концу XX столетия. И вроде не торопимся это сделать. Ибо где есть свобода, там о свободе много не говорят. А мы все — о свободе. Правильно: вся наша история есть стремление к свободе. Но в таком случае чего мы стоим как народ, как нация со своим бесплодным многовековым стремлением? Или наше подневольное положение нам нравится, потому что иное нам просто неведомо. Или потому, что у нас якобы особый путь, где все перевернуто с ног на голову. Лишенные морали и творческой свободы, мы утратили вкус к труду и, кажется, утрачиваем вкус к самой жизни. Наше сознание, освобожденное от древних христианских догматов, восьмое десятилетие порабощено античеловеческими догмами, в основе которых — все та же, едва прикрытая рабская ненависть. Именно наша ненависть, классовая, идеологическая, государственная, кроме прочего, давно и обильно питает мировое зло во всех его разнообразных современных видах и формах. Являясь проклятием для человечества, она угрожает самому существованию человеческого рода.

Может возникнуть вопрос, отчего так происходит? Не вздор ли это — наше проклятое чувство, как и причины его порождающие? Но все дело в том, что не вздор. Наша история и наше повседневное существование непрестанно генерируют питательную среду для всеразъедающей ненависти, все новые поколения захватываются в ее орбиты. Понятно, что в таких условиях не может существовать добро, оно просто не в состоянии прижиться.

Годы перестройки обнаружили новые закономерности нашего существования, когда одна, так сказать, общегосударственная ненависть распалась на множество других ненавистей — национальных, партийных, корпоративных, групповых. Ксенофобия, русофобия, антисемитизм... Оттого, что ненависть сделалась дробнее, лучше она не стала. Ненавидят все и вся. Народ ненавидит партию и партруководство, заведших страну в безысходный тупик. Утрачивая власть, партия готова возненавидеть переставший ее боготворить народ. Интеллигенция в извечном выборе между истиной и расчетом раскололась на два взаимоненавидящих лагеря. В условиях всенарастающих материальных лишений страну охватила суетная борьба за привилегии, эти скудные крохи с обнищавшего барского стола. Ветераны прошлой войны полны неприязни к молодым, издерганным военной авантюрой «афганцам», а те в свою очередь — к престарелым победителям немецкого фашизма. Всех вместе их тихо, но глубоко презирает современная молодежь, которую и те и другие тщатся воспитывать в духе і патриотизма. В отличие от давних времен, когда воспитанные люди старались скрыть это недостойное, нехристианское чувство, нынешние им откровенно гордятся. Как гордятся своей нетерпимостью ко всему, что не наше, что не так, как у нас. Потому, видите ли, что у нас свой особый исторический путь, своя мораль и своя своеобразная стать. Чужой, даже самый положительный опыт для нас — не пример, нам нужен свой. Но свой уже был, были десятилетия неслыханных экспериментов с их плачевными, трагическими результатами. Удивительно, что, будучи не в состоянии изобрести что-либо стоящее, мы с упорством маньяков отрицаем не только западный быт, образ жизни, культуру, но заодно и здравый смысл, лежащий в основе всех экономических достижений Запада.

Так что же — мы не созрели для разумной человеческой жизни в условиях демократии? Выходит, однако, что не созрели. По-видимому, нельзя сразу, когда это позволено, перескочить от тирании к свободе — слишком велика пропасть, их разделяющая. Ее не преодолеть за один прыжок. А за два тоже не получится. В этом весь трагизм переживаемого страной момента.

Гласность и многострадальная перестройка дала нам возможность чуть-чуть приоткрыть глаза и впервые за много лет незамутненным взглядом взглянуть на себя. Взглянуть и ужаснуться от нашего уродства. Ужаснувшись, некоторые тут же возопили: зачем? Так хорошо было жить в созданном партийной пропагандой иллюзорном мире, не видя себя, других, и бесконечно гордиться — своей национальностью, партией, армией, КГБ. Средства массовой информации разрушили нашу безмятежность, так что же теперь: отменить гласность? Сделать это проще простого: цензура упразднена, но цензоры все по местам, армия в постоянной боевой готовности, до поздней ночи горит свет во дворцах КГБ. Так что прежнее состояние можно восстановить в одно прекрасное утро, и многие из нынешних проблем исчезнут.

Но что будем есть?

Так что же нам делать? Если иметь в виду нас, здесь собравшихся, а также творческую интеллигенцию страны, то наши возможности в экономике равны нулю, нравственность также нам не подвластна. Воспитать будущие поколения, как нам хотелось бы, мы не в состоянии, ибо давно обанкротились в качестве воспитателей. Очевидно, следует начинать с малого: попытаться разбудить в себе совесть как первичный элемент нравственности. Без корысти, без эгоизма, без лукавства впустить в душу какую-то толику доброты и терпимости. Хотя бы к своему ближнему, к собрату-писателю. Даже если он думает и пишет иначе, чем ты, если он умнее тебя или тем более глупее. Если он другой крови и не может гордиться своей принадлежностью к великому народу. А, допустим, принадлежит к малому или малочисленному. Умерить свою воспитанную за десятилетия всененавистническую прыть, взглянуть друг другу в глаза и, может, попытаться устыдиться.

Все-таки стыд достойнее ненависти.