На заработках

XVII

День клонился къ вечеру, а нанимать рабочихъ, ожидающихъ заработка, никто не приходилъ. Только носильщика наняли за двадцать копѣекъ отнести куда-то большую корзину съ посудой изъ лавки Никольскаго рынка. Подъ навѣсомъ распространилось уныніе. Это уныніе особенно было замѣтно среди женщинъ. Нѣкоторыя, впрочемъ, бодрились и утѣшали себя, что наймы происходятъ главнымъ образомъ утромъ.

— Судите сами, милыя, кто-жъ пойдетъ на вечеръ глядя народъ нанимать. Утромъ это дѣло дѣлается, говорила женщина городскаго типа, одѣтая чуть не въ рубище, съ грязнымъ подоломъ ситцеваго платья и съ синякомъ подъ глазомъ.

— Ну, не скажи. Задастся день, такъ и утромъ ничего не наклюнется, откликнулась баба съ головой, окутанной байковымъ платкомъ. — Вотъ я съ шести часовъ утра здѣсь сижу, а только четырехъ женщинъ въ поломойки взяли. Плотниковъ утромъ нанимали — это точно, а насчетъ женщинъ просто умаленіе. Приходила еще жидовка прислугу за три рубля въ мѣсяцъ нанимать, но кто-же къ жидовкѣ пойдетъ, да къ тому-же и за три рубля! Конечно, это передъ праздникомъ, оттого оно такъ и выходитъ, но все таки…

Кой-кто изъ ожидающихъ найма стали ужинать, покупая себѣ хлѣбъ и астраханскую селедку или треску, или пару соленыхъ огурцовъ. Все это продавалось тутъ-же подъ навѣсомъ съ лотковъ, поставленныхъ на разноски, и съ ларьковъ. На нѣкоторыхъ ларькахъ задымились корчаги щей, вареный картофель, горшки каши, но горячую ѣду, какъ болѣе дорогую, ѣли не ожидающіе найма, разумѣется, очень стѣсненные въ денежныхъ средствахъ, а заходившіе подъ навѣсъ прохожіе. Акулина и Арина, прицѣнившись къ щамъ, и узнавъ, что они стоятъ по пяти копѣекъ чашка, купили себѣ только на три копѣйки картофелю и стали его ѣсть съ оставшимся у нихъ еще отъ обѣда хлѣбомъ. Оставшагося хлѣба было, впрочемъ, мало и пришлось прикупить еще на три копѣйки. Повсюду слышались разговоры о ночлегѣ.

— Еще милость Божья, что у меня уголъ есть и за него до послѣзавтраго впередъ заплачено, а то была-бы просто бѣда, продолжала баба съ головой укутанной платкомъ.

— Тоже, должно быть, издержалися, милая? поинтересовалась Акулина.

— Да вѣдь, почитай, недѣлю безъ работы живу, такъ какъ-же… Останусь на Пасху безъ мѣста, такъ ужъ не знаю, что и дѣлать. Есть у меня, кромѣ этого платка, еще одинъ платокъ на квартирѣ, этотъ платокъ можно и по боку, но за него больше полтинника никто не дастъ, потому платокъ дыра на дырѣ. Развѣ что ужъ на подушку придется жить, потому, разсуждаю я такъ, что можно и безъ подушки спать, а платье подъ голову.

— Наймешься еще къ Пасхѣ-то. Полно тужить, тетенька, успокоивала ее Арина.

— Ну, не скажи. По вчерашнему и по сегодняшнему найму просто колодой заколодило. Идти въ контору и тамъ записаться на наемъ — сейчасъ деньги потребуютъ за записку. А гдѣ ихъ взять? Бѣда, чистая бѣда.

— Акулинушка, гдѣ-же намъ сегодня переночевать-то, ежели не наймемся на мѣста? спрашивала свою землячку Арина.

— Да ужъ теперь какіе наймы! отвѣчала та. — Дѣйствительно надо о ночлегѣ подумать. — Милушка, а гдѣ-же здѣсь, къ примѣру, постоялый дворъ, коли ежели переночевать намъ? отнеслась она къ бабѣ съ головой окутанной платкомъ.

— Да переночевать-то можно и у насъ въ углахъ, коли ежели у васъ паспорты въ порядкѣ.

— Въ порядкѣ, въ порядкѣ, милая.

— Ну, такъ хозяйка пуститъ. Пойдемте со мной. По пятачку она пуститъ.

— По пятачку съ каждой?

— Ну, да.

— Фу, какъ дорого!

— Какъ дорого? Да ты, умница, должно быть, цѣнъ питерскихъ не знаешь. Въ ночлежномъ домѣ — и то берутъ по пяти копѣекъ съ носа.

— Въ ночлежномъ домѣ за пять копѣекъ съ угощеніемъ, откликнулась женщина съ синякомъ. — Тамъ вечеромъ кружка чаю съ кускомъ сахару и съ кускомъ хлѣба полагается.

— Такъ вѣдь въ ночлежный-то домъ, гдѣ съ угощеніемъ, не всегда и попадешь, коли попозднѣе придешь. Тамъ, милая, спозаранку мѣста караулятъ — и всегда всѣ мѣста заняты, особливо на женской половинѣ, отвѣчала баба съ головой окутанной платкомъ. — Женское отдѣленіе маленькое — ну, и умаленіе всегда. Я по зимѣ раза три туда совалась — и все полно, да полно. Придешь — и поворотишь оглобли назадъ. Пять копѣекъ за ночлегъ и въ такихъ домахъ берутъ, гдѣ вовсе безъ всякаго угощенія.

— Врешь. Есть и за три копѣйки. Вотъ я три дня подъ рядъ ночевала за три копѣйки, да и сегодня туда пойду.

— Голубушка, нельзя-ли съ тобой намъ идти? Проводи насъ, — обратилась Акулина къ женщинѣ съ подбитымъ глазомъ.

— Отчего-же? Очень просто. Пойдемте.

— Да ужъ пожертвуйте вы по пятачку-то и идите къ намъ, приглашала Акулину баба съ головой укутанной платкомъ. — У насъ квартира, у насъ, по крайности, спи спокойно и чувствуй, что у тебя всѣ твои вещи цѣлы будутъ. А вѣдь за три копѣйки не вѣдь гдѣ ночевать, такъ того и гляди, что или чулки у тебя украдутъ или платокъ стащутъ.

— Сдѣлай, братъ, одолженіе… Коли хозяину что отдашь — все цѣло будетъ, — отвѣчала женщина съ подбитымъ глазомъ.

Баба съ головой укутанной платкомъ продолжала звать къ себѣ Акулину и Арину:

— Пойдемте, землячки, къ намъ. По пятачку отдадите, такъ ужъ право спокойнѣе будетъ.

— Умница, да откуда денегъ-то взять? Вѣдь намъ надо тоже тотъ разсчетъ держать, что ежели завтра не наймемся, такъ было-бы на что поѣсть.

— Ну, Богъ не безъ милости. Авось завтра и найметесь. Вѣдь вы вотъ съ здоровыми ногами, вы на поломойство наняться можете, такъ вамъ съ полъ-горя. Хозяйкѣ по пятачку отдадите, да ежели на копѣйку сахару купите, то я васъ и чайкомъ дома попоить могу. Чай у меня есть. Заваривать у хозяйки буду, такъ и васъ попою за милую душу.

Акулина и Арина колебались, куда имъ идти на ночлегъ. Напиться чаю, не видавъ цѣлый день горячей пищи, было заманчиво. Онѣ стали шептаться другъ съ дружкой, разсчитывая сколько у нихъ останется на завтра денегъ, ежели онѣ позволятъ себѣ это удовольствіе.

Въ это время подъ навѣсъ зашелъ какой-то башенбардистъ въ потертомъ пальто и въ войлочной рыжей шапкѣ, посмотрѣлъ направо и налѣво, обозрѣвая присутствующихъ, и сказалъ:

— Двухъ поденщицъ намъ на завтра съ утра требуется. На Гороховую улицу. Будемъ рамы зимнія выставлять, такъ чтобы всѣ окна перемыть, двери, полы, которые ежели не паркетные и все прочее.

Подъ навѣсомъ просіяло. Почти всѣ женщины поднялись со скамеекъ и приблизились къ нему.

— Придти къ семи часамъ утра. Я сейчасъ адресъ дамъ, продолжалъ бакенбардистъ.

— Давай, голубчикъ, давай. Вотъ я могу, да вотъ и она, послышалось со всѣхъ сторонъ и нѣсколько рукъ протянулось къ нему.

Всѣ протискивались, стараясь быть впереди. Подскочила къ бакенбардисту и Акулина.

— Насъ возьмите, баринъ, насъ! кричала она. — Мы вотъ двѣ изъ одного мѣста. Арина! Иди сюда! Чего ты, дура, тамъ сзади-то торчишь!

— Постой! Постой! Не напирай! Чего вы лѣзете-то! крикнулъ бакенбардистъ. — Цѣна?

— Да вѣдь ужъ положеніе извѣстное: шесть гривенъ, раздалось гдѣ-то.

— Вретъ, вретъ она. Положеніе — полтина. Чего ты запрашиваешь-то!

— Я считаю, что и полтину-то дорого.

— Какъ дорого? На стирку по полтинѣ-то въ поденщину ходимъ, такъ тамъ кофеемъ поятъ и харчи даютъ.

— У насъ и работы-то всего часовъ до трехъ-четырехъ дня. Ну, ладно, и мы чаемъ попоимъ. А только сорокъ копѣекъ. Намъ двухъ женщинъ требуется.

— Хоть шесть штукъ, а только меньше полтины нельзя, слышалось со всѣхъ сторонъ.

— Бери насъ, баринъ, бери… Мы вотъ двое и за сорокъ копѣекъ пойдемъ, тронула Акулина бакенбардиста за рукавъ и указала на себя и Арину.

Бакенбардистъ посмотрѣлъ на нихъ и сказалъ:

— Ну, ладно. Приходите. Гороховая улица, № 117. Къ господину Крылину. Да вотъ я сейчасъ запишу. Только приходите къ семи часамъ утра.

Бакенбардистъ вынулъ изъ кармана клочекъ оберточной бумаги и карандашъ и сталъ писать адресъ.

На Акулину и Арину со всѣхъ сторонъ сыпались ругательства, зачѣмъ онѣ цѣну сбили. Женщины не жалѣли ни горла, ни отборныхъ словъ.