На заработках

LXV

Напившись чаю, Андрей и Аграфена принялись пилить дрова, а Арина, закутавъ голову въ байковый платокъ, а сама завернувшись въ армякъ, полѣзла подъ шалашъ спать. Легла Арина усталая, совершенно измученная, но судьба не послала ей спокойнаго сна. Мѣрное шипѣніе пилы, врѣзывающейся въ мокрое дерево, начало уже навѣвать на Арину сонъ, но вдругъ шипѣніе пилы остановилось и Арина услыхала веселый говоръ Андрея и Аграфены. До Арины донесся даже смѣхъ Аграфены и выкрикъ ея: «оставь, не балуй»! Арина вздрогнула и стала прислушиваться къ говору, но о чемъ говорили Андрей и Аграфена, разобрать она не могла. Въ сердцѣ Арины мгновенно заговорила ревность, Арина не утерпѣла и вылѣзла изъ-подъ шалаша, дабы посмотрѣть на Аграфену и Андрея. Свѣтъ отъ костра давалъ возможность видѣть все явственно. Аграфена и Андрей стояли другъ противъ друга, держась за концы въѣвшейся въ дерево пилы, и оба улыбались. Андрей что-то шепнулъ Аграфенѣ, Аграфена перегнулась къ Андрею, размахнулась и шутя, сшибла съ головы его картузъ. Замѣтивъ, что Арина выставила изъ-подъ шалаша голову и смотритъ на нихъ, Андрей и Аграфена тотчасъ-же перестали разговаривать. Поднявъ картузъ, Андрей смущенно спросилъ Арину:

— Чего тебѣ не спится-то? Говорила, что намучилась, а сама не спишь.

Арина не знала, что отвѣтить, хотѣла промолчать, но, наконецъ, нашлась и сказала:

— Ноги что-то ломитъ.

— Это съ устатку. Спи… пробормотала Аграфена.

Аграфена и Андрей опять запилили. Арина спрятала голову подъ навѣсъ, но спать уже окончательно не могла. Сонъ отлетѣлъ отъ нея. Ревность давала себя знать. Арина опять стала прислушиваться. Андрей и Аграфена сначала пилили молча, но наконецъ Андрей заговорилъ. Что онъ говорилъ, Аринѣ опять не было слышно: и говоръ былъ тихій, да и шипѣніе пилы мѣшало. Наконецъ пила, перепиливъ плаху, умолкла и Аринѣ послышались явственно слова Андрея:

— Совсѣмъ неугомонная. Это вѣдь она меня къ тебѣ ревнуетъ. Ну, да шутъ съ ней!

Арина вздрогнула и опять выставила изъ-подъ шалаша голову. Андрей отбрасывалъ въ сторону отпиленное полѣно, увидалъ ее и опять проговорилъ, на этотъ разъ уже съ раздраженіемъ въ голосѣ:

— Что на тебя нѣтъ угомону!

Арина хотѣла ему сказать какой-то упрекъ, но вмѣсто упрека съ дрожаніемъ въ голосѣ произнесла:

— О покойницѣ Акулинушкѣ раздумалась. Надо будетъ по ней панихиду здѣсь на селѣ отслужить.

— Такъ вѣдь не сейчасъ-же служить панихиду. Спи, чего голову-то выставляешь!

Пила опять зашипѣла. Арина снова спряталась подъ шалашомъ и уткнула лицо въ пестрядинную котомку, замѣняющую ей подушку. Слезы подступали ей къ горлу и душили ее, голову щемило, въ вискахъ бились жилы.

«Господи Боже мой! Неужто онъ мнѣ измѣняетъ?» думалось ей про Андрея… «Да и она-то, она-то, подлячка, съ нимъ заигрываетъ», мелькало у ней въ головѣ, когда она вспомнила, какъ Аграфена сшибла у Андрея картузъ. «Надо подсмотрѣть, надо подсмотрѣть», твердила она мысленно.

Арина притворилась спящей, а сама держала ухо на сторожѣ. Пила шипѣла, но среди ея шипѣнья слышался тихій говоръ Андрея и Аграфены. Арина силилась разслышать, что они говоритъ, но разслышать было невозможно и это ее несказанно мучило. Нѣсколько разъ при остановкѣ шипѣнія пилы, Арина покушалась снова выставить голову, дабы видѣть Андрея и Аграфену, но всякій разъ удерживала себя отъ этого. Губы ея шептали:

— Пускай расшутятся, пускай… Пускай подумаютъ, что я уже уснула. Полежу еще…

Такъ прошло съ полчаса. Шипящая пила время отъ времени умолкала, но умолкала все на короткое время. Наконецъ она умолкла на болѣе продолжительное время. Послышался разговоръ Андрея и Аграфены. Слышенъ былъ смѣхъ Аграфены. Арину такъ и тянуло выставить голову, дабы посмотрѣть на нихъ, но она удерживала себя и по прежнему шептала:

— Пускай расшутятся, пускай… Подожду еще немножко…

И она ждала; дабы показать Андрею и Аграфенѣ, что она спитъ, она стала даже притворно храпѣть, но въ это время раздалось громкое хихиканье Аграфены. Арина больше не выдержала и тихо стала вылѣзать изъ подъ шатра.

При свѣтѣ костра она увидѣла слѣдующую картину: Андрей и Аграфена сидѣли на большой чуркѣ. У ногъ ихъ валялась пила. Андрей въ одной рукѣ держалъ тлѣющуюся папиросу, а другой обнялъ Аграфену за шею и что-то шепталъ ей. Аграфена сидѣла потупившись и перебирала складки своего платья. Выставившейся изъ подъ шалаша Арины они не видали, а потому и не измѣняли своего положенія. При видѣ такой картины, кровь быстро прилила къ головѣ Арины. Арина хотѣла закричать Андрею и Аграфенѣ какое-то ругательство, но совладала съ собой, удержалась и продолжала смотрѣть, и прислушиваться. Она видѣла, какъ Андрей притянулъ Аграфену къ себѣ и поцѣловалъ.

Аграфена не отбивалась отъ него, а только сказала:

— Смотри… Арина увидитъ…

— Не увидитъ. Дрыхнетъ. Угомонилась. А хоть-бы и увидала, такъ плевать… Что мнѣ она? Такая-же, какъ и ты, землячка. Вѣдь не повѣнчавшись я съ ней… довольно громко отвѣчалъ Андрей.

— Не кричи. Чего ты кричишь-то? На ссору тебѣ лѣзть хочется, что-ли?

Аграфена покосилась на шалашъ, но тамъ не видать было Арины. Арина спряталась. Она лежала внизъ лицомъ, уткнувшись въ котомку, и тихо плакала. Слезы такъ и лились изъ ея глазъ и мочили пестрядь котомки. Проплакала она долго, но вылѣзать изъ подъ шалаша больше уже не пыталась. Пила долго еще не шипѣла, Арина слышала шаги Андрея и Аграфены, слышала какъ звякнулъ котелокъ около шалаша Андрея, задѣтый чьей-то ногой, слышала тихій говоръ, она понимала, что Андрей и Аграфена куда-то уходили, слышала, какъ они опять вернулись, какъ пила опять зашипѣла — и все это время проплакала тихими, горькими слезами. Наконецъ слезы нѣсколько успокоили Арину, что-то тяжелое постепенно начало откатывать у ней отъ сердца, и она заснула тревожнымъ сномъ.

Когда на утро Арина проснулась, Аграфена лежала рядомъ съ ней подъ шалашомъ, закутанная съ головою въ полушубокъ, и спала. Арина вспомнила, что она видѣла ночью, и сразу вспыхнула ненавистью къ Аграфенѣ.

«Подлая тварь… А еще землячка и товарка приходится»! подумала она про Аграфену и, какъ-бы изъ чувства какой-то гадливости, стараясь не задѣть ее, вылѣзла изъ-подъ шалаша и въ раздумьѣ сѣла на дровяную чурку.

Голова у Арины была тяжела, ломило въ затылкѣ, стучало въ вискахъ. Хотѣлось плакать, но сзлезы не шли изъ глазъ.