На заработках

LIX

Въ полѣобѣденную пору на берегу рѣки Тосны появился плотный, откормленный человѣкъ съ широкой русой бородой, одѣтый въ синюю чуйку, франтовскіе сапоги съ гармоніей у основанія голенищъ и въ купеческій картузъ. Онъ шнырялъ между полѣнницъ дровъ, подходилъ къ пилившимъ дрова мужикамъ и женщинамъ и, заговаривая съ ними — по какой рядѣ они пилятъ, предлагалъ, не хотятъ-ли идти къ нему на огородъ въ работу. Предлагалъ онъ поденную плату, предлагалъ и помѣсячную. Появленіе этого человѣка тотчасъ-же огласилось среди пильщиковь и произвело переполохъ. Тѣ изъ пильщиковъ и пильщицъ, къ которымъ онъ еще не подходилъ, бѣжали отыскивать его, дабы повидаться съ нимъ и узнать почемъ онъ рядитъ. Слухи о рядѣ распространились, разумѣется, преувеличенные. Говорили, что онъ сманиваетъ мужиковъ и по шести гривенъ, а бабъ по полтинѣ въ день и на хозяйскихъ харчахъ. Вѣсти эти дошли и до демянскихъ женщинъ, къ которымъ онъ еще не подходилъ, и нѣкоторыя заговорили, доказывая, что такимъ случаемъ надо воспользоваться. Въ особенности суетились рыжеватая Марья и ея сестра Ульяна, коротенькая и плотная, какъ тумба, женщина, не особенно ревностныя при дровяной работѣ.

— Полтину въ день и на хозяйскихъ харчахъ! Конечно-же надо бѣжать скорѣй къ нему и наниматься, размахивала Марья руками. — Здѣсь-то горбъ гнешь, гнешь, бока-то ломаешь, ломаешь, а по скольку мы вырабатываемъ?! На кругъ-то еле шесть гривенъ въ день придется, да еще кормись на свои. А жизнь собачья… Я вонъ ноги застудила, изъ холодной воды дрова таскавши… Ни у тебя ночлега настоящаго, ни пищи. Спимъ хуже псовъ, прости Господи. И сверху-то тебя дождикъ мочитъ, да и съ боковъ подтекаетъ.

— Что говорить, жизнь каторжная и работа анафемская. На огородѣ жизнь куда лучше и работа легче, поддакивала ея сестра Ульяна. — Теперича ежели на здѣшней работѣ какой-нибудь и перепадетъ лишній пятачокъ въ день, то пропади онъ пропадомъ! Лучше-же мы въ теплой избѣ жить будемъ и харчъ настоящій у насъ будетъ.

Онѣ уже хотѣли бѣжать отыскивать огородника, но онъ самъ подошелъ къ нимъ.

Подойдя къ нимъ, онъ тронулъ картузъ, что обозначало поклонъ, и произнесъ:

— Богъ на помочь. Спины-то, поди, вдосталь раскачали?

— Да, работа не легкая, отвѣчала Анфиса, коловшая дрова, перестала колоть, выпрямилась и бросивъ топоръ, начала поглаживать бока.

— Каковскія будете? Изъ какихъ мѣстовъ?

— Есть демянскія, есть и боровичскія.

— Все равно изъ одной губерніи, изъ новгородской. Новгородская баба работой славится, новгородская баба ломовая.

— Будешь ломовой, коли хлѣба захочешь. Работаемъ задѣльно, на себя работаемъ.

— Нѣтъ, вообще… даже и при поденной платѣ. Новгородскую бабу мы очень предпочитаемъ. Мы огородники. Огородъ у насъ подъ Пороховыми… Не хотите-ли ко мнѣ на огородъ порядиться? Сначала гряды копать, потомъ сажать и сѣять, а тамъ полоть и поливать.

Женщины побросали работать и слушали.

— Ну, да ужъ въ огородной работѣ порядокъ извѣстный, заговорили онѣ.

— Работа куда легче здѣшней, продолжалъ огородникъ. — Только развѣ что вотъ гряды копать, а гряды сдѣлаютъ, такъ работа — шаль, хоть для барышни такъ впору…

— Ну, тоже и съ лейками повозиться во время поливки, коли ежели съ утра да до вечера въ одной рукѣ лейку таскать, а въ другой ведро… возразила Анфиса. — Работала я по огородамъ, знаю…

— Да вѣдь за почесываніе да за ковыряніе въ ноздрѣ, милая, денегъ никто не платитъ, отвѣчалъ огородникъ.

— Это точно, проговорила Марья. — Это что говорить… А почемъ ряда?

— Поденно ежели, такъ тридцать копѣекъ, помѣсячно — восемь рублей и харчи наши.

— А какъ-же галдятъ здѣсь, что по полтинѣ въ день нанимаешь? сказала Ульяна.

Огородникъ улыбнулся.

— И не слыхивали о такихъ цѣнахъ.

— Сейчасъ новоладожская баба прибѣгала и сказывала.

— Колоколъ гдѣ-нибудь льютъ — вотъ и пустопорожній языкочесальный звонъ пускаютъ. А ты поспроси у того, кто нанялся. Правда, поденно не особенно идутъ, а помѣсячно, такъ я вотъ ужъ семь паспортовъ бабьихъ пособралъ — и всѣ по восьми рублей.

Огородникъ вытащилъ изъ-за пазухи пачку паспортовъ и показалъ ихъ въ удостовѣреніе.

— Конечно, идутъ такія, которымъ надоѣло здѣсь ломъ-то ломать около дровъ, а захотѣлось при хорошихъ харчахъ въ теплой избѣ ночевать, продолжалъ огородникъ. — Харчъ у насъ хорошій, два раза въ день чаемъ поимъ.

— Восемь-то рублей ужъ больно дешево… заговорили женщины. — Вѣдь это меньше чѣмъ по три гривенника на день, а здѣсь мы ино и пр три четвертака въ день вырабатываемъ, да вонъ еще сулятся прибавить по пятачку на сажень.

— Вы то расчитайте, что здѣшняя работа только до Петрова дня, а наша огородная работа почитай что до Крестовоздвиженья…

— Передъ Петровымъ-то днемъ всегда можно на покосъ пойти. По покосамъ-то вонъ, говорятъ, въ здѣшнихъ мѣстахъ по полтинѣ платятъ, которая баба съ граблями, а которая ежели косить умѣетъ…

— Поди, повидайся съ полтиной-то въ покосъ… Сладко поешь, гдѣ-то сядешь. Про такія цѣны и не записано нигдѣ…- махнулъ рукой огородникъ. — Ну, да я не неволю. Пять бабъ мнѣ еще требуется. Кто хочетъ на работу полегче перейти, тотъ приходи въ трактиръ въ Ивановское и приноси паспортъ. Я вечерняго парохода буду въ трактирѣ ждать. Паспортъ передашь мнѣ — милости просимъ. На смѣну паспорта, пожалуй, рубль задатку дамъ, закончилъ огородникъ и медленно зашагалъ отъ полѣнницъ дровъ, поднимаясь вверхъ на берегъ.

— Да вѣдь въ городу-то на огородѣ надо при пропискѣ паспорта рубль больничныхъ отдать! — кричали ему вслѣдъ женщины.

— Мы за городомъ. У насъ прописка точно что требуется, а больничныхъ не берутъ. Думай кто хочетъ и приходи въ трактиръ! крикнулъ имъ въ свою очередь съ верха берега огородникъ, обернувшись, и опять зашагалъ.

По уходѣ его демянскія женщины начали обсуждать, какъ имъ быть. Прежде всего онѣ справились у нанявшихся на огородъ сосѣдей по пилкѣ — почемъ тѣ нанялись. Оказалось, что мужикъ нанялся всего одинъ, да и то потому, что былъ съ женой. Нанялся онъ за десять рублей, а бабы подрядились по восьми рублей въ мѣсяцъ. Марья и Ульяна подумали и рѣшили уходить на огородъ. Къ нимъ примкнула и еще одна демянская женщина.

— Прямо отъ собачьей жизни уходимъ, говорила Марья. — Помилуйте, на холоду дрогнешь, подъ дождемъ мокнешь, настоящихъ харчей, что ни работаемъ здѣсь, въ глаза не видали.

— Конечно-же на огородѣ лучше. Все-таки настоящее мѣсто съ пристанищемъ, поддакивала ея сестра Ульяна.

Остальныя женщины рѣшили остаться.

— Отъ добра добра не ищутъ, да здѣсь все-таки и выгоднѣе, коли понадсадиться хорошенько, сказала Анфиса.

— Само собой, поддержала ее Фекла. — А что до дождя, то не сахарныя, не растаемъ, да скоро ужъ и тепло начнется.

— Пойдемъ съ нами, Ариша! Пойдемъ, Аграфена! приглашала боровичскихъ дѣвушекъ Марья. — Ну, что вамъ, молоденькимъ, зря на сырой землѣ здѣсь валяться?!

— Нѣтъ, я не пойду. Пришла, такъ ужъ здѣсь и останусь. Народъ галдитъ, что скоро здѣсь за пилку по пятачку на сажень прибавка выдетъ отъ прикащиковъ, отвѣчала Арина.

Марья усмѣхнулась и кивнула ей.

— Ну, да, конечно, оставайся… сказала она. — И я-то дура, что зову тебя. Уйдешь-ли ты отъ своего Андрея! Тебѣ нужно съ нимъ лизаться.

Арина вспыхнула.

— Какъ ты смѣешь, подлая, Андреемъ меня попрекать! закричала она. — Видѣла ты, какъ я съ нимъ лизалась? Видѣла?

— Видать не видала, а ужъ конечно, онъ твой ненаглядный, иначе изъ-за чего-же онъ тебѣ подсолнухи покупаетъ?

Началась перебранка.

Черезъ полчаса три демянскія женщины потребовали расчетъ у Анфисы и стали считать напиленныя дрова. Анфиса сходила съ ними на деревню къ прикащику, выручила ихъ паспорта, получила отъ коммисіонера въ счетъ работы три рубля и разсчиталась съ уходящими товарками. Тѣ распрощались со всѣми и отправившсь въ село въ трактиръ вручать огороднику свои паспорты.