На заработках

XXVII

Предводительствуемыя женщины, Лукерьей, свернули въ ворота, сдѣланныя въ заборѣ, и глазамъ ихъ представился огромный грязный дворъ, на которомъ то тамъ, то сямъ стояли покачнувшіеся ветхіе деревянные навѣсы и сараи. Подъ навѣсами виднѣлся разный хламъ, опрокинутыя койки телѣгъ, старые ящики, старыя колеса, оси, дышла, на половину поломанные кузовы городскихъ экипажей, виднѣлся даже опрокинутый на бокъ омнибусъ безъ колесъ. Между навѣсами, прямо на землѣ, также были навалены груды разнаго хлама. Груды эти равнялись чуть не съ крышами навѣсовъ. При ближайшемъ разсмотрѣніи, въ грудахъ можно было видѣть и обручное желѣзо, и ржавые гвозди, и кости, и стеклянный бой, пробки, катушки, жестяныя коробки и банки изъ-подъ консервовъ. На одной изъ грудъ лежала даже портретная, когда-то вызолоченная, рама съ обрывками темнаго закрашеннаго полотна, оставшагося уже только въ одномъ углу рамы. Три женщины буквально въ рубищѣ стояли наклонившись около одной изъ кучъ и, раскапывая палками, выбирали что-то такое изъ нея и складывали въ грязныя корзинки. Когда толпа вошедшихъ на дворъ женщинъ подошла къ роющимся въ кучѣ женщинамъ, послѣднія обернулись и выпрямились. Одна была старуха и двѣ среднихъ лѣтъ.

— Богъ на помочь, — сказала имъ Лукерья.

— Спасибо, отвѣчала старуха, изъ подъ-лобья посматривая на пришедшихъ, и прибавила:- Вишь, васъ сколько навалило! Работать, что ли, пришли?

— Да, загнала нужда. А гдѣ прикащикъ? Прикащикабы намъ повидать.

— Емельяна Алексѣича? Въ трактиръ чай пить ушелъ. Скоро вернется.

— Будемъ ждать, пробормотала Лукерья и, подмигнувъ пришедшимъ съ ней женщинамъ, сказала:- Опоздали вѣдь, милыя.

Демянскія бабы и Акулина съ Ариной мгновенно переглянулись и испуганно покачали головой.

— Стало быть ужъ теперь и по двугривенному не заполучишь? спросила Лукерью Акулина.

— Прикащикъ-то еще ничего, а вотъ хозяинъ… А все-таки и прикащикъ любитъ, чтобы пораньше являлись. Вотъ ужъ онъ въ трактиръ чай пить ушелъ. Вы вновѣ, милыя, или уже давно работаете на здѣшнемъ дворѣ? отнеслась Лукерья къ работающимъ женщинамъ.

— Я съ недѣлю, а вонъ онѣ, кажется, третій день, дала отвѣтъ старуха,

— По двугривенному?

— По двугривенному. Здѣсь ужъ положеніе извѣстное.

— Хозяинъ-то самъ еще не выходилъ?

— Да вѣдь онъ никогда такъ рано не выходитъ.

— Нѣтъ, тутъ я какъ-то въ началѣ поста работала, такъ онъ, бывало, спозаранку ужъ бродилъ по двору. Даже самъ и въ работу принималъ, которая ежели… Ухъ, какой жохъ!

— Да вѣдь въ началѣ поста рабочее утро-то когда начиналось? Часу съ восьмаго, потому раньше-то еще темно. Ну, а теперь иной расчетъ, теперь съ шести часовъ… Спитъ еще хозяинъ. Онъ часовъ въ восемь выходитъ. Вонъ онъ въ томъ домѣ живетъ.

И старуха указала на ветхій деревянный домъ, отгороженный, впрочемъ, отъ двора покосившейся невысокой рѣшеткой.

— Знаю, знаю я. Что ты мнѣ разсказываешь-то! Я бывалая.

Старуха и двѣ ея товарки снова принялись за работу. Старуха выбирала изъ кучи пробки, двѣ другія женщины вытаскивали стекло и жестяныя коробки и сортировали ихъ по корзинкамъ. Пришедшія съ Лукерьей женщины присѣли на бревна, лежавшія около запертаго сарая. Изъ сарая пробивалась сильная вонь.

— Фу, какъ смердитъ оттуда, дѣвушки! замѣтила Акулина.

— Тряпки тамъ лежатъ. Всегда пахнетъ. Ужасъ какая вонь. Тряпки тоже всякія есть. А сложены онѣ въ кучу, такъ прѣютъ, спокойно сказала Лукерья. — Вотъ ежели ихъ разбирать заставятъ, такъ ино просто съ души претъ.

Вскорѣ въ воротахъ показался прикащикъ. Это былъ вертлявый человѣкъ съ рыженькой клинистой, очень рѣдкой бородкой, въ картузѣ и синемъ армякѣ. Шелъ онъ торопясь и размахивая руками. Лукерья и пришедшія съ ней женщины поднялись съ бревенъ. Подойдя къ женщинамъ, онъ улыбнулся и произнесъ:

— А! Бабья команда! Экъ, васъ сколькихъ проняло придти! То все не было никого, а тутъ какъ словно волки васъ на дворъ загнали. Разъ, два, три, четыре… Одиннадцать душъ, сосчиталъ онъ. — Поработать хотите?

— Возьми, милостивецъ, поклонилась Акулина.

— Да много мнѣ одиннадцать-то душъ. Куда мнѣ столько!

— У васъ, голубчикъ, всегда много работы. Про всѣхъ хватитъ, сказала Лукерья.

— Хозяинъ осерчать можетъ… Скажетъ: эку уйму бабьяго племени набралъ!

— Не осерчаетъ.

— Цѣну нашу знаете?

— Да по двугривенному, голубчикъ.

— Эво! А по пятіалтынному не хотите?

— Не тѣсни, милый. Ну, что тѣснить! Пожалѣй насъ проговорила Акулина.

— Да вѣдь я, коли ежели что, вплоть до страстной пятницы найму. Работайте даже до страстной субботы.

— На этомъ благодаримъ покорно, а только ужи не утягивай, милый. Вѣдь ужъ у васъ на дворѣ положеніе по двугривенному.

— Положеніе-то положеніемъ, а только голоднаго-то брюха нонѣ много, такъ зачѣмъ баловать! Эво сколько васъ привалило! Вѣдь не отъ радости пришли.

— А не отъ радости, такъ ты горю-то нашему и помоги, опять поклонилась Акулина.

Прикащикъ подумалъ, почесалъ затылокъ и сказалъ:

— Ну, ладно. Начинайте работать. Надо намъ кость отбирать, указалъ онъ. — Вонъ въ грудахъ лежитъ. Я вотъ сейчасъ покажу какъ. А только ужъ уговоръ лучше денегъ. Не прогнѣвайтесь, коли хозяинъ выйдетъ на дворъ, да скажетъ, что много народу. Тогда онъ отберетъ сколько ему народу нужно, выкините жребій и кто не попалъ, уходите со двора безъ всякихъ разговоровъ.

— Да полно тебѣ. Вѣдь у васъ страсть что работы… проговорила Лукерья.

— Я не про себя, а про хозяина. Мое понятіе одно, а его другое.

— Мы его попросимъ.

— Ужъ это тамъ какъ хотите, а я сказалъ мое мнѣніе. Ну, пойдемте. Сейчасъ я вамъ дамъ корзинки и крючки.

— Голубчикъ… Вотъ еще что… перебила его Лукерья. — Ты ужъ само собой и ночевать намъ на дворѣ дозволишь? Вѣдь мы бездомовныя. Намъ вотъ какой нибудь сарайчикъ.

— Бездомовныя… Ночевать… Насъ тоже за ночевку безъ прописки-то по головѣ не гладятъ. Запрещено это нонѣ… отвѣчалъ прикащикъ.

— Полно, голубчикъ. Никто и не узнаетъ. Мы народъ смирный… Женщины тихія.

— Уйма васъ большая. Это вѣдь не одна, не двѣ. Одиннадцать бабъ — не булавка. Одиннадцать душъ скрыть трудно — вотъ что. Конечно, пустопорожній сарай у насъ есть…

Прикащикъ колебался.

— Паспорты у васъ у всѣхъ въ порядкѣ? спросилъ онъ наконецъ.

— Да какъ-же иначе-то? Въ порядкѣ, въ порядкѣ!

— Ну, ладно, я скажу хозяину. А только вечеромъ послѣ работы, чтобъ показать паспорты.

— Да смотри, голубчикъ, хоть сейчасъ…

Бабы засуетились и нѣкоторыя изъ нихъ стали снимать съ себя котомки.

— Не надо, не надо теперь, остановилъ ихъ прикащикъ. — Передъ ночевкой и покажете. А теперь зачѣмъ-же?… Ну, идите, котомки-то вонъ въ тотъ сарай сложите, а потомъ и за работу… Сейчасъ я отопру сарай.

Прикащикъ полѣзъ въ карманъ за ключами, звякнулъ ими и повелъ женщинъ къ сараю, стоящему въ отдаленіи.