На заработках

XXII

Послѣ полудня, когда лакей, кучеръ и кухарка отзавтракали, лакей настоялъ, чтобы кухарка дала Акулинѣ и Аринѣ остатки щей и когда тѣ принялись хлебать, онъ сѣлъ противъ нихъ и смотрѣлъ, какъ онѣ ѣдятъ. Ложки имъ подали мельхіоровыя. Акулина взглянула на ложки и невольно улыбнулась.

— Ложки-то какія у нихъ! Серебряныя, господскія, толкнула она слегка въ бокъ Арину. — Такими ложками никогда и хлебать-то, дѣвушка, не трафилось. Ѣла-ли ты такими ложками?

— Гдѣ-же ѣсть-то, Акулинушка! Сама знаешь… отвѣчала та.

— Хлебайте, хлебайте на здоровье, сказалъ лакей, замѣтивъ, что женщины улыбаются. — Щи у насъ вкусные, настоящіе. У насъ прислугѣ варится также какъ и господамъ, на господскій манеръ. У насъ нѣтъ этого, чтобы для прислуги кой-какъ…

— Спасибо, милый, спасибо… бормотала Акулина.

— Отхлебаете щи — и втораго блюда дадимъ, продолжалъ лакей. — Ѣшьте сколько влѣзетъ. Вотъ вы на сегодня и съ харчами. Нанималъ безъ харчей, а предоставилъ и харчи. Это для васъ прямо три гривенника экономіи для двоихъ. Марфа! Давай имъ и макаронъ послѣ щей. Пускай поѣдятъ, — обратился онъ къ кухаркѣ.

— Съ чего это ты такъ раздобрился? спросила кухарка, улыбаясь и подавая остатки макаронъ.

— Да что ужъ тутъ! Пусть поѣдятъ. Народъ пришлый.

Акулина и Арина никогда не ѣдали макаронъ, а потому при видѣ макаронъ переглянулись. Арина шепнула что-то Акулинѣ и та спросила лакея:

— Да можетъ быть, милый человѣкъ, это скоромь? А вѣдь теперь великій постъ.

— Постное, постное. На подсолнушномъ маслѣ. Щами потчивали грибными, такъ неужто ужъ на второе-то скоромное подадимъ? Мы тоже христіане.

Акулина и Арина попробовали ѣсть ложками, но длинныя макароны были скользки и не поддѣвались на ложку. Лакей увидалъ это и расхохотался.

— Ахъ, деревня! воскликнулъ онъ. — Да кто-же макароны ложками ѣстъ?! Вы вилками тыкайте, вилками.

Арина поддѣла вилкой длинную макарону и никакъ не могла ее упрятать въ ротъ.

— Втягивай, втягивай макарону-то въ себя. А то обмотай ее на вилку да и запихни въ ротъ — вотъ какъ это дѣлается, училъ лакей.

Наконецъ съ макаронами кой-какъ женщины справились.

— Не видали мы, милостивецъ, такой ѣды-то никогда. Ужъ больно ѣда-то у васъ мудреная. Поди-жъ ты, что твои черви или змѣи, сказала Акулина. — Ну-съ, за хлѣбъ за соль. Очень тебѣ благодарны. Благодаримъ покорно.

Поблагодарила и Арина.

— Не за что, отвѣчалъ лакей и прибавилъ:- Ну, теперь можете и отдохнуть часикъ. Работой я васъ неволить не хочу.

— Да, милый… Прилечь-бы гдѣ… Очень ужъ мы сегодня рано вставши, проговорила Акулина.

— И прилечь дадимъ. Ступай въ прихожую и ложись на деревянный диванъ, а Аришу твою я куда-нибудь въ другое мѣсто положу. Пойдемте… повелъ лакей женщинъ.

— Да намъ, голубчикъ, хоть на полу, да только-бы вмѣстѣ. Мы вмѣстѣ и ляжемъ.

— Зачѣмъ-же на полу, коли есть мебель? Ложись вотъ тутъ, а Арину я въ людскую. Пусть тамъ ложится на мой диванъ. Я спать не буду. Я сейчасъ газеты въ кабинетѣ читать стану.

— Нѣтъ, голубчикъ, мы ужъ вмѣстѣ… стояла на своемъ Акулина. — Не отпущу я отъ себя дѣвушку. Мнѣ съ ней кой о чемъ поговорить надо.

— Послѣ поговоришь, за работой поговоришь. Пойдемъ, Арина.

— Нѣтъ, господинъ, не пойду я… — сказала Арина.

— Экая вѣдь какая упрямая! Вамъ хотятъ сдѣлать, чтобы было лучше, удобнѣе. а вы не согласны.

— Очень намъ хорошо, милостивецъ, будетъ и здѣсь на полу, — говорила Акулина.

Лакей разсердился и плюнулъ.

— Ну, чортъ съ вами! Ложитесь гдѣ хотите. Деревня, такъ деревня и есть. Упрямыя лошади!

Арина и Акулина улеглись на полу. Лакей оставилъ ихъ и ушелъ куда-то. Оставшись съ Ариной глазъ на глазъ, Акулина спросила ее:

— Пристаетъ?

— Пристаетъ. Даве то щипается, то за платокъ дергаетъ.

— Фу, ты пропасть! И что это здѣсь въ Питерѣ за мужчины такіе! Совсѣмъ нахальники. Вѣдь вотъ поди-жъ ты, кажись, и человѣкъ добрый…

— Да онъ, Акулинушка, и добръ-то изъ-за этого самаго. Я, Акулинушка, боюсь его.

— Ну, чего-жъ тутъ бояться! Я всегда при тебѣ. День сегодня проработаемъ и уйдемъ.

Лакей не на шутку началъ пріударять за Ариной. Онъ то и дѣло искалъ случая остаться съ Ариной наединѣ и когда послѣ обѣденнаго отдыха, женщины опять принялись за работу, онъ долго ходилъ около нихъ, что-то соображалъ и наконецъ сказалъ:

— Не чисто вы моете. У насъ баринъ такъ не любитъ и мнѣ отъ него навѣрно будетъ гонка. Надо будетъ попробовать мыть съ содой. Ты вотъ что, Акулинушка… Ты сходи въ лавочку, вотъ тутъ напротивъ лавочка, и возьми тамъ соды на гривенникъ. Снадобье такое есть. Сода. Съ содой мыть, куда чище будетъ. Вотъ тебѣ гривенникъ.

Акулина сразу сообразила, что онъ хочетъ удалить ее, чтобы остаться съ Ариной, и сказала:

— Да ты-бы, милостивецъ, Аришу послалъ. Она дѣвушка молодая, ноги у ней быстрыя — живо сбѣгаетъ.

— Зачѣмъ-же Арину, коли я тебя посылаю! воскликнулъ лакей. — Что за нравъ такой капризный! Можешь наконецъ ты уважить моей фантазіи. Къ вамъ и такъ, и сякъ, и харчи вамъ даютъ, и чаемъ васъ сбираются поить послѣ обѣда, а вы все въ контру. Что за неблагодарный народъ такой!

Акулина взяла гривенникъ и отправилась въ лавочку за содой.

— Соды, соды возьми. Смотри, не перепутай. Слышишь: соды! кричалъ лакей.

Когда Акулина вернулась изъ лавочки съ содой, Арина была вся въ слезахъ.

— Опять приставалъ?

— Приставалъ. Такъ и лѣзетъ цѣловаться. Я ужъ бѣгала въ кухню кухаркѣ жаловаться, такъ та стыдить его начала. И что я за несчастная такая, что ко мнѣ всѣ пристаютъ! плакалась на свою судьбу Арина.

Лакей долго не показывался. Акулина пошла его искать и нашла его въ маленькой лакейской каморкѣ. Онъ лежалъ на диванѣ, курилъ папиросу и читалъ газету.

— Принесла я, голубчикъ, соду-то. Ты приди и покажи, что намъ съ ней дѣлать, сказала она.

— Ну, теперь мнѣ некогда. Видишь, я занятъ, отвѣчалъ лакей. — Я ужъ показывалъ, разсказывалъ, но что-жъ, коли вы такія безпонятливыя дуры. Показывалъ и тебѣ, и Аринѣ. А та ужъ дура вдоль и поперекъ. Ее натолкнешь на что-нибудь, тронешь за руку, за плечо, а она отмахивается и бѣжитъ. Думаетъ, что не вѣдь что такое! Придумала, что я къ ней цѣловаться лѣзъ. Не видалъ я такой сивой дряни!

— Ты только скажи, что намъ съ снадобьемъ-то твоимъ дѣлать, съ содой-то?

— Повалите ее въ ведра, да и мойте съ ней.

Часовъ около четырехъ дня въ кухнѣ прислуга пила чай, но лакей уже не приглашалъ Акулину и Арину къ чаю. Въ началѣ шестаго часа полы, двери и окна были вымыты, и Акулина пришла объ этомъ сказать лакею.

Лакей сурово, недружелюбно посмотрѣлъ на нее и произнесъ:

— И дня даже не работали, а подай вамъ за день расчетъ.

— Да вѣдь ужъ это не отъ насъ. Укажи, голубчикъ, на работу и мы тебѣ до вечера проработаемъ, сказала Акулина.

— Не надо намъ, ничего не надо. Вотъ вамъ восемьдесятъ копѣекъ и проваливайте ко всѣмъ чертямъ.

— За что-же такъ, милый?

— Неучи, сивое невѣжество! Вотъ деньги.

Лакей вынулъ четыре двугривенныхъ и бросилъ ихъ передъ Акулиной на столъ. Та поблагодарила.

Когда онъ пошелъ посмотрѣть, всели вымыто, что нужно было вымыть, женщины стояли ужъ обувшіяся и въ котомкахъ. Онъ посмотрѣлъ на котомки и произнесъ:

— Всѣ-ли вещи-то господскія цѣлы у насъ? Не сперли-ли чего?

— И что ты, голубчикъ! Храни Богъ! испуганно воскликнула Акулина. — Да хоть обыщи насъ.

— Не требуется. Коли чего не хватитъ, то съумѣемъ и черезъ полицію васъ найти. Все цѣло, окинулъ онъ глазами комнату. — Ступайте.

Акулина и Арина попрощались съ нимъ и съ кухаркой, поблагодарили за хлѣбъ-соль и ушли.