На заработках

XLV

Въ Страстную субботу Арина ходила въ больницу навѣститъ Акулину и Аринѣ сопутствовали Анфиса и Фекла. Онѣ принесли Акулинѣ пятачковую булку, но Акулина была въ безпамятствѣ и не только булку не могла принять, но даже и не узнала ихъ. Пока женщины сидѣли около нея, она все металась и бредила. Въ бреду она называла имена свекрови, невѣстки, упомянула про своего ребенка Спиридошу. Посидѣвъ около постели больной съ полчаса, женщины такъ и не могли дождаться, чтобы она пришла въ себя и узнала ихъ. Онѣ передали булку сидѣлкѣ, прося, чтобы сидѣлка отдала булку Акулинѣ, когда та придетъ въ себя, и ушли изъ больницы.

Акулина произвела на Арину, Анфису и Феклу тяжелое впечатлѣніе. Арина всхлипывала, Анфиса утирала мокрые отъ слезъ глаза, Фекла хмурилась и кусала губы.

— Не подняться ей, дѣвушки, ни за что не подняться, говорила Арина. — Видѣли вы ее? Даже потемнѣла вся. Лицо-то что твоя сапожная голенища.

— Ничего, Богъ дастъ, поправится, утѣшала товарку Анфиса. — Въ нутрѣ у ней болѣзнь, нутро у ней жжетъ — вотъ чернота-то наружу и выходитъ.

— Гдѣ поправиться, коли ужъ даже и не узнаетъ никого! Просто руки опускаются… Не знаю, что и дѣлать… Вѣсточку о ней свекрови подать въ деревню, что вотъ больна? Письмо отписать, что-ли?

— Да что-же зря-то писать! Вотъ сходимъ еще разъ къ ней, навѣстимъ, да ежели не будетъ ей лучше, такъ тогда и напишешь. А такъ писать — только пугать.

— Умретъ, безпремѣнно умретъ… твердила Арина.

— Эхъ, дѣвушка! мрачно вздохнула скуластая Фекла! — всѣмъ намъ умереть, такъ и то едва-ли не краше будетъ. Ну, какая наша жизнь?!

Возвращаясь изъ больницы на постоялый дворъ, женщины шли мимо мелочныхъ лавочекъ и булочныхъ съ выставленными на окнахъ куличами, пасхами, крашеными яйцами. На улицахъ уже сновалъ праздничный народъ, таща домой купленную въ лавкахъ провизію для розговѣнья: куски буженины на мочалкѣ, ватрушки съ брусничнымъ вареньемъ, пасхальныя яства. Попадались уже и пьяные. Праздничная суетня была въ полномъ разгарѣ. Это напоминало и женщинамъ, что имъ нужно приготовиться къ празднику, дабы встрѣтить его и обычаямъ.

— Какъ хотите, дѣвушки, а ужъ безъ творожку и ситнаго хлѣба сегодня ночью нельзя. Надо будетъ на всю братью и яичекъ красныхъ хоть десяточекъ купить. Вѣдь мы все-таки христіане, начала Анфиса…

— Да, да… творожку… Пасхи-то готовыя, поди, дороги, такъ мы сами пасху сладимъ на постояломъ, подхватила Фекла. — Руками сбить творогъ въ горку — вотъ и пасха. Ночью снесемъ ее къ церкви и освятимъ, а потомъ и разговѣемся. Вотъ Богу на свѣчку также надо.

— Хватитъ-ли только у насъ денегъ-то на все на это? усумнилась Арина.

— Да ужъ не хватитъ, такъ заложиться надо, а безъ того, чтобы разговѣться, нельзя, отвѣчала Анфиса. — Вотъ развѣ что на второй день Пасхи не хватитъ, а на первый то хватитъ. Чего торопиться закладываться! Намъ ежели по гривеннику сложиться — вотъ и розговѣнье.

— Ну, не скажи. Ночью послѣ заутрени надо будетъ у хозяйки и убоинки спросить, сказала Фекла. — Завтра въ обѣдъ хоть щецъ у ней похлебать.

— Вотъ развѣ убоинка да щи-то… Ну, ей и заложимъ чей-нибудь армячишко, коли ежели не хватитъ.

Придя на постоялый дворъ, Анфиса начала дѣлать сборъ на розговѣнье. Девять женщинъ дали по гривеннику и образовалось девяносто копѣекъ. Хозяйка, увидавъ сборъ, просила, чтобы творогъ, ситникъ и яйца не брали въ лавкѣ и предложила всѣ эти припасы, имѣющіеся у нея на постояломъ дворѣ.

— Вотъ вамъ пасочку за двугривенный, вотъ вамъ два десятка яичекъ за сорокъ копѣекъ, а вотъ на остальные тридцать копѣекъ и ситнику дадимъ, сказала она, подавая пасху на дощечкѣ и отсчитывая яйца. — По крайности все-таки тамъ и покупаете, гдѣ на квартирѣ стоите.

— Да что-жъ ты за яйца-то дорого? возражали женщины. — Теперича ежели эти яйца у насъ въ деревнѣ…

— Такъ въ деревню и ступай, а здѣсь Питеръ. — За моремъ телушка полушка, да провозъ дорогъ. Ужъ я и такъ съ васъ не дороже, какъ въ мелочной лавочкѣ за все беру. Сунься-ка въ мелочную лавочку, попробуй.

Пришлось согласиться. Женщины взяли отъ хозяйки пасху, яйца и ситникъ, и поставили все это до заутрени на полку около печи и покрыли чистымъ платкомъ. Къ вечеру праздникъ сказывался все шире и шире. Запахло жаренымъ. Хозяйка и стряпуха начали запекать въ печи два окорока ветчины, хозяинъ затеплилъ у образовъ лампады. Арина и демянскія женщины посчитали деньги и стали сбираться въ баню.

— Хоть-бы полы мнѣ подмыли до бани то, что-ли, сказала имъ хозяйка:- а я-бы вамъ за это обмылочки прожертвовала. Въ баню-то еще успѣете сходить.

Просить долго не пришлось. Женщины тотчасъ-же схватили ведра и мочалки, и полы были вымыты.

— Ну, вотъ спасибо, ну вотъ за это умницы, — благодарила хозяйка. — А принесете мнѣ изъ бани вѣнички, такъ я самоваромъ васъ угощу, только чаю съ сахаромъ купите. Вѣники покупать будете, а выпаритесь, такъ куда вамъ съ ними! А намъ по хозяйству пригодятся.

— Хорошо, хорошо, — говорили женщины и начали между собой дѣлить обмылки, оставшіеся отъ поломойничества, разрѣзая ихъ на еще болѣе маленькіе кусочки.

Вернувшись подъ вечеръ изъ бани и принеся хозяйкѣ пять вѣниковъ, онѣ пили чай въ ожиданіи праздника и опять считали деньги.

— Почти по семи копѣекъ на сестру пришлось, чтобы въ баню-то сходить, — разсуждали онѣ.

— А только и бани-же здѣсь въ Питерѣ, дѣвушки! Рай красный! говорила Фекла, вся пунцовая отъ бани. — Воды горячей сколько хочешь, пару много. Одно вотъ только, что тѣсно.

При счетѣ денегъ опять слышался шепотъ: «дотянемъ-ли? хватитъ-ли»?

— Богъ дастъ, дотянемъ какъ-нибудь, утѣшала Анфиса. — Разносолы-то вѣдь ужъ всѣ куплены. Въ баню тоже сходили…

— У меня еще, кромѣ своихъ, Акулинушкиныхъ денегъ тридцать восемь копѣекъ есть, похвасталась Арина. — Коли ежели что, такъ я ихъ потратить могу, а потомъ при заработкѣ ей отдамъ.

— У тебя, Марья Власьевна, сколько? спрашивала Фекла демянскую молодую бабенку всю въ веснушкахъ.

Та стала считать мѣдныя деньги и разсыпала ихъ.

— Хватитъ… слышалось опять у женщинъ. — Даже до четвертаго дня хватитъ, а на четвертый день вѣдь ужъ можно и на тряпичный дворъ на работу, ежели насчетъ распиловки дровъ у насъ дѣло не сладится.

— Хватитъ… ободряли себя Фекла и Анфиса, — вѣдь только завтра разносольничать-то будемъ, а на второй день Пасхи опять сожмемся.

Напившись чаю, женщины въ ожиданіи праздника побродили по улицѣ, по двору и, вернувшись въ комнату, прилегли кто въ уголкахъ на полу, кто на лавкахъ.

— Тятенька у насъ тоже теперь въ деревнѣ съ заутрени собирается, поди… вспомнила Арина и тяжело вздохнула. — Церковь-то отъ насъ въ четырехъ верстахъ… Я тоже, бывало, всегда съ нимъ вмѣстѣ къ заутрени ходила. У насъ въ заутреню-то костры вокругъ церкви жгутъ и бочки смоленыя… Весело таково… Крестный ходъ… А мамка всегда дома съ ребятишками… стряпушничаетъ. Есть-ли только что нынче стряпушничать-то!… Уѣхали мы, такъ какъ было голодно! Страсть какъ голодно… Вѣдь вотъ въ Питеръ-то ѣдучи думала, что какъ, молъ, пріѣду, такъ сейчасъ у хозяевъ заберу два рубля задатку и пошлю имъ на праздникъ, а вотъ вышло такъ, что и гроша мѣднаго послать не изъ чего. Ругаютъ теперь, поди, меня въ деревнѣ, страсть какъ ругаютъ.

Въ это время на ближайшей колокольнѣ раздался первый ударъ колокола къ заутрени, Женщины поднялись и стали креститься.

Арина, Анфиса, Фекла и еще двѣ демянскія женщины стали собираться къ заутрени. Анфиса снимала съ полки пасху, яйца и хлѣбъ, чтобы нести ихъ къ церкви святить. Женщины, которыя порѣшили не идти въ церковь, совали ей по копѣйкѣ на мірскую свѣчку.