На заработках

XIX

Чаепитіе продолжалось долго. Съ жадностью схлебывали съ блюдечекъ Акулина и Арина горячій, слабенькій настой дешеваго чая, припахивающаго вѣниками, и закусывали его полубѣлымъ хлѣбомъ. Со вчерашняго вечера во рту у нихъ еще ничего не было горячаго.

Фіона пила тоже и говорила:

— Вотъ до квартиры доберешься и попьешь горячаго, такъ рай красный. И ноги перестанутъ ныть. А на вѣтру да на сырости, такъ просто бѣда. Ино, милушки, до того доходитъ, что даже хоть въ слезы… Ну, судите сами, какая я работница! А пить-ѣсть надо, стало быть и работать надо. И то ужъ, грѣшница, подчасъ подумываю: «коли-бы было хорошо, кабы Господь прибралъ меня». Да вотъ дѣвочку жалко. Дѣвочку въ деревнѣ у невѣстки оставила. Хорошенькая такая. Выростетъ большая, такъ кормилицей будетъ.

Фіона заплакала и стала утираться кончикомъ шейнаго платка. Акулина махнула рукой и тоже слезлива заморгала глазами.

— Охъ, и не говори умница! И у меня въ деревнѣ у свекрови мальчикъ, заговорила она. — Нынче зимой подъ Спиридоновъ день я его родила. День и ночь о немъ думаю, какъ онъ теперь на соскѣ лежитъ. Конечно свекровь — родня, да вѣдь все-же не мать. А главное, что онъ на соскѣ-то. Вѣдь всего только четвертый мѣсяцъ, а я ужъ его отъ груди отняла и на соску посадила. Мальчикъ-то слабенькій. Ангелъ изъ себя, а слабенькій.

Слезы еще больше стали подступать къ горлу Акулины и она навзрыдъ заплакала.

— Никто какъ Богъ, Акулинушка, никто какъ Богъ, утѣшала ее Фіона, а сама продолжала заливаться слезами.

— Не выживетъ… на соскѣ не выживетъ… прошептала Акулина.

— Ну, вотъ… Съ перваго мѣсяца, случается, что на соскахъ поднимаютъ.

Въ короткое время Акулина разсказала все нерадостное положеніе своей семьи въ деревнѣ и прибавила:

— Пять рублевъ обѣщалась имъ къ Николину дню въ деревню на подмогу послать, а вотъ гдѣ такія деньги взять! Смотри безработица. На огородахъ не вездѣ еще начинали работать, а гдѣ начали, такъ изъ за пятіалтыннаго въ день, а то такъ прямо только изъ-за харчей покуда берутъ. Бѣда, чистая бѣда.

Часу въ одиннадцатомъ двѣ комнаты, отдаваемыя хозяйкой, стали наполняться жильцами, Въ комнатѣ, гдѣ сидѣли Акулина съ Ариной и гдѣ имѣла койку Фіона, жили только женщины. Въ комнатѣ рядомъ, въ которую, какъ и въ эту комнату, нужно было проходить черезъ узенькій корридоръ, идущій изъ кухни, обитали мужчины. Тамъ уже громыхали сапогами и слышалась крѣпкая ругань. Сама хозяйка съ мужемъ, работающимъ гдѣ-то на фабрикѣ, жили въ кухнѣ, гдѣ за ситцевой занавѣской помѣщалась ихъ кровать. Мужъ тоже ужъ пришелъ съ фабрики и слышно было, какъ онъ и жена гремѣли посудой, ужиная. Ужинали и обитательницы женской комнаты. Почти всѣ ѣли большія астраханскія селедки съ хлѣбомъ, такъ какъ былъ постъ, и вслѣдствіе этого комната пропахла селедками. Развѣшанные у коекъ для просушки чулки жилицъ также издавали свой специфическій запахъ прѣлью. Изъ мужской комнаты черезъ корридоръ пробирался махорочный дымъ. Воздухъ становился сильно спертымъ. Огонь въ жестяной лампочкѣ сталъ горѣть тусклѣе. Къ лампѣ подсѣла жилица-папиросница, пришедшая съ фабрики, молодая еще женщина съ сильно испитымъ лицомъ и, покашливая, принялась чинить какую-то ветошь, наскоро зашивая ее иголкой. Жилица-старуха перекликалась черезъ перегородку съ мужчиной изъ мужской комнаты и просила его написать куда-то прошеніе о помощи на бѣдность.

— Завтра, бабушка, завтра вечеромъ. Сегодня усталъ какъ собака, да и бумаги нѣтъ, отвѣчалъ изъ мужской комнаты басистый хриплый голосъ.

— Бумагу-то можно и купить. Лавочки еще незаперты. Сходи, Меркулъ Иванычъ, купи. Вѣдь я не даромъ прошу, стояла на своемъ старуха. — Я тебѣ гривенничекъ на вино пожертвую,

— Знаю я. На этомъ благодаримъ покорно. Но, понимаешь ты, сегодня просто ноги подломились — вотъ до чего усталъ. Чего тебѣ приспичило! Успѣешь еще прошеніе-то подать. Времени еще много.

— Много! Много и нужно. Прошенія надо заранѣе передъ праздникомъ подавать. Пока прочтутъ, пока придутъ меня осматривать. Ты мнѣ, голубчикъ, два прошенія напиши, есть еще одно мѣсто, куда можно подать, а я тебѣ за это пятачекъ еще прибавлю.

— И два напишу, только не сегодня. Я вотъ летъ на койку — и подняться не могу, до того спину ломитъ. Да и пригрѣлся таково важно.

Старуха умолкла, умолкъ и басистый жилецъ. Въ мужской комнатѣ звякнула посуда и заговорили другіе голоса.

— Гдѣ денегъ-то взялъ, что водку пьешь? Вѣдь не было ни копѣйки.

— У извощика три гривенника выигралъ. Больше-бы выигралъ, такой козыристый попался, что страсть, да товарищи, другіе извощики отъ меня оттащили. Работы нѣтъ, такъ хоть билліардомъ брать; благо руку набилъ.

— Поднеси полстаканчика. Я тебя самъ завтра попотчую.

— Вишь ты какой! И всего-то только я себѣ на гривенникъ купилъ, чтобы на сонъ грядущій…

— Я тебѣ за полстаканчика завтра цѣлый пятачковый стаканчикъ… Ей-ей…

— Надуешь.

— Вотъ тѣ Христосъ!

— Ну, пей.

Акулина и Арина начали зѣвать. Сонъ такъ и клонилъ ихъ, Фіона, убравъ посуду, сидѣла уже на койкѣ и мазала себѣ какой-то мазью ноги.

— Прикурнуть-то ужъ можно намъ, умница? спросила ее Акулина.

— Идите въ корридоръ да и стелитесь. Теперь тревожить ногами не будутъ. Жильцы, кажись, ужъ всѣ собрались.

Акулина и Арина захватили котомки и отправились въ корридоръ. Корридоръ былъ узкій и, начавъ укладываться въ немъ къ стѣнкѣ, онѣ заняли почти всю ширину его. Заслыша, что онѣ копошатся въ корридорѣ, вошла хозяйка.

— У насъ, милая, такой порядокъ, что за ночлегъ впередъ беремъ. Давайте по пятачку, сказала она.

Акулина полѣзла въ карманъ за деньгами и отдала хозяйкѣ гривенникъ.

— Денегъ-то ужъ у насъ, Аришенька, очень немного осталось, шепнула Акулина Аринѣ по уходѣ хозяйки:- Вдругъ ежели мы завтра этого барина, который насъ нанималъ, не сыщемъ и безъ работы останемся, что тогда?

Арина ничего не отвѣчала. Она стояла на колѣняхъ на разостланной на полу душегрѣѣ, около котомки, долженствующей замѣнить ей подушку, и смотря изъ темнаго корридора въ просвѣтъ двери женской комнаты, крестилась на иконы, висѣвшія въ углу. Акулина все еще въ раздумьѣ, что онѣ завтра могутъ и не найти «барина», покрутила печально головой и тоже начала креститься и шептать молитву, глядя въ просвѣтъ двери.

Черезъ минуту онѣ улеглись. Въ женской комнатѣ брюзжала старуха на жилицъ товарокъ, въ мужской комнатѣ кто-то спорилъ, громко ругаясь, но Акулина и Арина тотчасъ-же заснули.

Акулинѣ снился радостный сонъ: видѣла какъ она кормила своего мальчика, маленькаго Спиридона, и онъ весело улыбался ей.