На заработках

LXIX

На утро Марфа и Устинья собрались въ больницу, проститься съ покойницей Анфисой. Когда онѣ, отправляясь въ путь, зашли по дорогѣ къ шалашамъ Феклы и Арины, къ нимъ захотѣла присоединиться и Арина.

— Пойду и я съ ними, Фекла Степановна, сказала она Феклѣ. — Надо сходить проститься съ Анфисушкой. Вѣдь сколько горя-то мыкали вмѣстѣ!

— Да конечно-же сходи. И мы-бы пошли, да вотъ хворость-то меня и землячку одолѣла, кивнула Фекла на желтую, испитую отъ лихорадки и ломоты товарку. — На вотъ отъ насъ на свѣчку… Свѣчку въ церкви поставишь за упокой, прибавила она, подавая Аринѣ три копѣйки.

Арина быстро накинула на голову новый ситцевый платокъ, пріобрѣтенный ею съ недѣлю назадъ на деревнѣ у прохожаго торговца-татарина, и отправилась вмѣстѣ съ Марфой и Устиньей въ путь.

Вышли женщины рано утромъ, въ больницу пришли часамъ къ одиннадцати, но тамъ имъ сказали, что Анфиса ужъ отвезена въ сельскую церковь, что сегодня ее хоронятъ на сельскомъ кладбищѣ. Въ церковь пришлось идти обратно. Такъ какъ было уже поздно и женщины боялись, что обѣдня отойдетъ и Анфиса будетъ похоронена безъ нихъ, то онѣ пустились бѣжать до церкви. Войдя въ церковь усталыя, запыхавшіяся, онѣ все-таки застали отпѣванье. Анфиса лежала въ дощатомъ некрашенномъ гробѣ съ вѣнчикомъ на лбу. Когда-то широколицая, она до того осунулась, что ее узнать было трудно. Толстый ея носъ, луковицей, заострился, выдвинулся впередъ подбородокъ, на глазахъ лежали двѣ мѣдныя монеты, очевидно остатокъ ея расходныхъ денегъ, оставленныхъ ей товарками. Арина заглянула ей въ лицо и ужаснулась.

— Дѣвушки, да она-ли это? съ сомнѣніемъ обратилась Арина къ Марфѣ и Устиньѣ.

— Она, она. Вонъ и колечко ейное мѣдное на рукѣ. Мѣдное, такъ не сняли.

— Да вѣдь такія мѣдныя колечки у многихъ есть. Право, какъ будто не она, твердила Арина и тогда только перестала сомнѣваться, когда священникъ отпѣлъ Анфису.

Отпѣваніе кончилось, женщины простились съ покойницей, крышка гроба забита двумя гвоздями и два мужика потащили гробъ на кладбище. Женщины бросились помогать имъ.

— Вы знакомыя ейныя, землячки? спрашивали женщинъ мужики.

— Землячки, землячки, голубчикъ.

— Ну, такъ съ васъ на вино надо, на поминовеніе души. И такъ ужъ отъ больницы даромъ хоронятъ.

— Дадимъ, дадимъ вамъ по пятачку, отвѣчали женщины.

Вотъ и могила. Въ нее опустили гробъ. Женщины бросили на крышку его по комку мокрой земли. Марфа расчувствовалась, завыла и начала причитать. Ей вторила Устинья.

— Охъ, болѣзная! Охъ, сердечная! На чужой сторонѣ скончалась безъ сродственничковъ и чужіе люди глазоньки тебѣ твои закрыли… Охъ, безталанная! Некому будетъ и на могилку-то твою въ родительскую субботку придти… слышались ихъ голоса.

Плакала вмѣстѣ съ ними навзрыдъ и Арина.

Похоронивъ Анфису, женщины только часамъ къ шести вечера вернулись къ своимъ шалашамъ на Тосну.

— Ну, что, простились съ Анфисушкой? Когда хоронить-то ее будутъ? встрѣтила ихъ Фекла.

— Да ужъ похоронили, сегодня похоронили. Къ самымъ похоронамъ мы и пришли. Еще-бы чуточку промедлили, такъ, пожалуй-бы, и не застали, а тутъ все честь честью, — какъ слѣдуетъ и попрощались съ ней, и поголосили надъ ней, и землицы на гробикъ бросили, отвѣчала Марфа.

— Скажи на милость, какъ вы ловко потрафили. Хорошо, что такъ привелъ Господь… Ну, а теперь помянуть покойницу надо. Бѣгите-ка за овсяной мукой въ лавку на деревню, а я къ ужину кисель заквашу — вотъ и помянемъ, вызвалась Фекла, ковыляя на больныхъ ногахъ около костра, на которомъ уже кипятилось въ котелкѣ какое-то хлебово.

Но ходившія на похороны женщины были до того уставши, что стали просить сходить за овсяной мукой одну изъ сосѣдокъ по шалашамъ, а сами растянулись на землѣ и лежали.

— Хотѣла въ ночь работать, колоть дрова, чтобы наверстать прогулъ-то свой сегодняшній, а кажется ужъ будетъ не въ моготу, проговорила Арина, потягиваясь и позѣвывая.

— Какая ужъ сегодня работа! отвѣчала Марфа. — Только бы похлебать, да и на бокъ. Ноги-то словно колоды у меня. А насчетъ наверстки — въ воскресенье на работу поналечь можемъ.

— Въ воскресенье, дѣвушки, вѣдь мы хотѣли панихидку по Акулинушкѣ и Анфисушкѣ въ здѣшней деревенской церкви отслужить, сказала Арина.

— Ну, такъ что-жъ изъ этого? Послѣ обѣдни отслужимъ, а потомъ, отдохнувъ, и понавалимся на пилы…

Изъ принесенной овсяной муки Фекла сдѣлала нѣчто въ родѣ киселя. Разумѣется, мѣсиво закиснуть не могло, но Фекла все-таки сварила его и женщины ѣли. Помянуть киселемъ Фекла пригласила и сосѣдей, знавшихъ Анфису. Кромѣ киселя, у Феклы была и бутылка водки, за которой она распорядилась послать вмѣстѣ съ овсяной мукой. Водку дѣлили, наливая по половинѣ чайной чашки. Ее пили всѣ женщины, не исключая и Арины. Принимая въ руки чашку, каждая крестилась, говорила «упокой, Боже, рабу Твою Анфису», выпивала водку, морщилась и закусывала ложкой овсянаго киселя.

Такимъ образомъ по Анфисѣ были справлены и поминки. Фекла была очень довольна этимъ и, укладываясь спать подъ шалашъ, сегодня какъ-то меньше кряхтѣла и охала, и говорила Аринѣ:

— Все-таки, дѣвушка, честь-честью все по Анфисушкѣ справили. Вотъ и помянули какъ слѣдуетъ, а черезъ это и душенькѣ-то ейной на томъ свѣтѣ будетъ легче.

— Само собой, отвѣчала ей Арина, натягивая на голову свой армякъ и собираясь ложиться тоже на покой.