Наперегонки со временем.

Глава 10. ТРИ АБРАМА АБРАМА

И вот наступил день, когда меня известили, что первые сорок семейств кочинских евреев находятся уже в Шаар Гаалия. Я немедленно поехал туда.

Лагерь в Шаар Гаалия был набит до отказа. Тысячи и тысячи евреев, настоящий языковый и физиономический Вавилон. Мужчины, женщины и дети ходили по двору мимо продолговатых бараков, стояли в очереди за пищей, за справками, за вещдовольством, за местом в машины, которые должны были развозить их по всей стране. Стоял гул всевозможных диалектов и говоров: язык евреев с Атласских гор смешался с румынским идиш; кто-то что-то кричал по-курдски, ему отвечали по-арабски; восклицания по-венгерски перебивали беседу, которую вели по-французски; и всюду — элементарный язык иврит работников Сохнута, пытающихся объяснить и внести какой-то порядок в этот огромный современный Вавилон.

Кое-как я добрался до барака моих евреев, евреев Кочина.

Они сидели на «сохнутовских» кроватях, — обнаженных железных койках, сидели как-то странно, и одна уже поза указывала на то, что они совсем из другого мира, люди совершенно иной цивилизации. В бараке царила какая-то особая тишина. Никто не кричал. Они сидели и ждали, когда кто-нибудь придет и скажет им, что нужно делать и что с ними будет дальше.

Именно я и оказался тем человеком.

Я посмотрел на этот маленький коллектив, состоящий приблизительно из сорока семейств. Они были такие худенькие и миниатюрные! У большинства мужчин — черные реденькие бороды. На всех — белые хлопчатобумажные одеяния, какие носят в Индии, а сверху — европейские пиджаки. Женщины кутались в цветные сари, длинные черные или седые волосы — тщательно зачесаны и уложены на их изящных головках. Мальчики и девочки казались младше своих лет. Они, как и родители, сидели как-то необычно спокойно; только их глаза любопытно и удивленно блестели.

Мои молодые «помощники» — Нисим Элиягу, Нисим Нисим и Абрам Абрам, — уже ждали меня в бараке и радостно бросились навстречу. Я обошел все семьи, пожал каждому руку, сказал «добро пожаловать» и другие приветственные слова, тут же переведенные Нисимом Элиягу на язык малаяли.

Я попросил у работника Сохнута список прибывших, чтобы познакомиться с каждым лично. Однако, посмотрев список, просто остолбенел. Вот как приблизительно он выглядел:

Список семейств иммигрантов, направляющихся на жительство в мошав Неватим.

Четвертым шло семейство Абрама Абрама, состоявшее из пяти душ. Пятым — семейство Эфраима Моше; Шестым — Элиягу Нехемии; седьмым — Нехемии Элиягу; восьмым — Элиягу Элиягу; девятым — Моше Эфраима; десятым — Абрама Моше, и так далее и так далее всевозможные комбинации имен Элиягу, Абрам, Моше и Нехемия.

Я спросил у Нисима, почему это так. Он объяснил мне, что таковы еврейские имена кочинских евреев. Кроме еврейских, у них есть еще и другие фамилии, но от тех они хотят теперь избавиться и потому не записали их в свидетельствах. Я попросил назвать какую-нибудь такую индийскую фамилию, но тут же убедился, что она содержит добрую половину всего алфавита, а при попытке произнести ее, она так и застряла у меня в горле. Уж лучше пускай Абрам Абрам!

Тут же на месте я составил себе статистическую таблицу кочинских семейств, и мы договорились о дне, когда они прибудут в Неватим.

Я вернулся в Неватим. «Сел на голову» работникам технического отдела Сохнута, требуя от них форсирования строительства уборных. Отдал машину в ремонт, договорился о работе для новоприбывших на первое время, распределил и отметил пустые дома для ожидаемых семей, потребовал и получил от полиции несколько винтовок. Я знал, что никто из новоприбывших никогда не держал винтовку в руках, и потому принялся искать «стрелка». Из Сохнута прислали Якова Леви, молодого, атлетически сложенного парня, мастера на все руки: водитель, механик, а когда нужно, — и стрелок. Естественно, что поскольку только мы с Яковом умеем обращаться с оружием, именно нам и придется нести охрану села.

В назначенный день иммигранты прибыли и были тут же распределены по домам согласно имевшегося у меня списка. Наутро я созвал собрание всех мужчин в центре села у конторы.

Первым вопросом на повестке дня была раздача обуви. Еще в Шаар Гаалия я заметил, что кочинские евреи прибыли в сандалиях и тому подобной летней обуви. Там же на месте я потребовал, чтобы с них сняли мерки и выделили каждому черные высокие ботинки.

Вместе с иммигрантами прибыл и мешок ботинок, и я начал раздавать их. Достаю из мешка пару, а на них написано: Абрам Абрам. Громко называю это имя, и из среды собравшихся выходят вперед трое мужчин — у всех троих было имя Абрам Абрам. Я тут же решил, что нужно присвоить им порядковые номера, а то совсем запутаемся. Так же мы поступили с тремя Элиагу Элиагу, Нехемиями Нехемия и всеми остальными двойными и тройными.

Так в Неватим появились Абрам Абрам первый, Абрам Абрам второй, Абрам Абрам третий.

Самая важная и срочная работа, которой мне сразу же хотелось занять новоприбывших, была уборка домов, а также всего села. Поэтому я решил посвятить свою первую беседу вопросам санитарии и гигиены и начал говорить, останавливаясь после каждых двух-трех предложений, чтобы Нисим Элиягу, моя правая рука, мог перевести мои слова на язык малаяли.

— Очень важно, — так начал я свое выступление, — чтобы мы соблюдали чистоту в домах, во дворах и в общественных местах.

Нисим переводит мои слова на кочинский язык, и тут я вижу, к своему изумлению, что собравшиеся отрицательно качают головами слева направо и справа налево. Еще несколько предложений на ту же тему, Нисим перевел, а народ продолжает качать головой, на этот раз, казалось, даже еще более решительно.

Я шепнул Нисиму:

— В чем дело? Почему народ со мной не соглашается?

Нисим уставился на меня, ничего не понимая:

— Как так не соглашаются? Они соглашаются, да еще как!

— Если так, — сказал я, — то почему же они все время качают головами?

Нисим засмеялся:

— В Индии качают головой в знак согласия, а кивают — в знак несогласия.

Теперь, поняв в чем дело, я испытывал живейшее удовлетворение, видя, с каким воодушевлением народ качал головой из стороны в сторону в ответ на мои слова.

Мы разбили прибывшие сорок семей на группы, раздали им лопаты, грабли и кайлы, и народ, вооруженный этими инструментами, разошелся по домам.

Будучи единственным шофером в селе, я сел за руль грузовика, превращенного теперь в машину для вывоза мусора, подъезжал к домам и погружал в кузов кучи мусора. Когда машина была нагружена доверху, отъехал с несколькими кочинцами на подножках километров пять к востоку от села по проселочной дороге и вывалил весь мусор в глубокое ущелье.

В это хлопотливое утро выяснилось, что в домах и во дворах развелось немало змей. То и дело раздавался крик «фамфа!», «фамфа!». И тут же несколько кочинцев подбегали с палками и, как опытные змееловы, ловко истребляли их. «Фамфа» — первое слово на языке малаяли, выученное мною.

Кочинские евреи были большими специалистами в охоте на змей еще в Индии. У них это нечто вроде национального спорта, и уже в первый день пребывания на новой родине им довелось заняться любимым спортом. Так прошел первый день в Неватим. Вечером во всех сорока домах зажглись керосиновые лампы, а мужчины отправились к облезлому бараку, где помещался клуб, на вечернюю молитву. Я взял с собой Нисима, Элиагу и Абрама и обошел с ними все дома, чтобы пожелать жильцам доброй ночи.

Спускалась ночь. Яков, наш стрелок, я и мои трое помощников распределили между собой вахту. Мы несли охрану парами, обходя деревню в течение всей ночи, вооруженные двумя винтовками.

Последующие дни и ночи были заполнены напряженным трудом. Кем и чем я только не работал! Был инструктором, шофером, учил детей, обеспечивал новоприбывших работой, продовольствием, заботился о санитарном состоянии, медицинском обслуживании и многом другом! Может быть, мой рабочий журнал наглядно проиллюстрирует, над чем приходилось биться инструктору в первые дни и недели существования мошава для новоприбывших иммигрантов.

Техотдел: выгребные ямы, побелка (колером) домов, устройство металлических сеток на дверях и окнах (по требованию районного врача), устройство душей, генератор для уличного освещения, таблички, застекление окон, мусорные ящики.

Поселенческий отдел: смета на телефон, спецовка, аванс под зарплату, смета на молоко детям, штатная единица бухгалтера, исследование почвы, средства на приобретение нескольких мулов, небольшой сейф, смета на культурные мероприятия, средства на проведение праздника уборки урожая («бикурим»), бланки для договоров.

Районные организации в Беер-Шеве: свиток Торы на время, продовольственные карточки, радиоприемник, баня, профсоюзные билеты, футбольные и волейбольные мячи. Игры для детского сада и школы, автобусный транспорт — «Эгед», удостоверения личности, вечер отдыха с участием «Нахала» из Беер-Шевы, резник, «мезузы» для всех домов, передвижная почта, учитель и воспитательница для детского садика, мебель для школы, инструкторша по народным танцам.

Машбир (потребительская кооперация): специальные лимиты на рис, сахар, веники, керосин, мыло, дуст, мастерки, холодильники, битую птицу и свежую рыбу, жалоба на испорченный горох, корм для мула, лед.

Больничная касса и органы здравоохранения: беременные женщины, медсестра, лекарства в медпункт, комитет по делам гигиены и санитарии, лектор на медицинские темы, проблема змей, обследование легких у всех, демонстрация санитарно-просветительных кинофильмов.

Цахал: дополнительные винтовки, средства на всеобуч, замок и решетка для склада оружия.

…Так прошли первые дни. Наступили будни. Мне удалось мобилизовать еще двух помощников: Ноэля и Иону, оба — бывшие кибуцники, переехавшие в Беер-Шеву и согласившиеся работать со мной. Ноэль был занят в основном организацией сельскохозяйственных работ, а Иона помогал мне во всем, что касается «механизации»: в уходе за машиной, за насосом, за генератором и так далее.

Сельскохозяйственных работ в первые недели в Неватим было немного. Мы вырабатывали трудодни в питомнике «Керен-Кайемет» в Гилате, сажали деревья вдоль шоссе Негева. Люди выезжали на работу рано утром на машине и возвращались вечером. Моня выделил мне средства на благоустройство, и мы сделали посадки также вдоль улиц и у домов села. Мы завезли саженцы, люди копали ямы, посадили деревья и ухаживали за ними, не жалея сил.

Я поехал в кибуц и купил там несколько сот цыплят. Привез их в Неватим и раздал семьям — по пятнадцать штук на семью.

Увы, цыплята эти — породы «Лехгорн» — прожили у нас недолго: то ли они не могли никак привыкнуть к нашим евреям, то ли последние не могли привыкнуть к цыплятам, но ничего из этой затеи не вышло. У меня был весьма небольшой опыт по части птицеводства, а переводы Нисима и его товарищей, наверное, еще больше напутали все, короче — цыплята очень скоро попали в суп наших кочинцев и внесли хоть некоторое разнообразие в убогое меню семей.

Ко мне кочинские евреи относились со смешанным чувством. Уж коль я не знал, «с чем их едят», то они подавно не понимали, что меня привело к ним, чего я от них хочу и куда их веду.

Первое время они видели во мне что-то вроде «сахиба» — британского барина, хорошо знакомого им по Индии. Неватим был в их глазах некой «плантацией», где они работают по найму, а я — их управляющий. Они бы, пожалуй, нисколько не удивились, если бы я подошел к ним и щупал мышцы.

Через некоторое время я им показался, должно быть, совсем уж непонятным чудаком. «Сахиб» копается вместе с ними в навозе, доставляет беременных в роддом, живет среди них и довольствуется малым, спит на железной «сохнутовской» кровати в конторском, бараке. Что же это за «сахиб»? А может, он вовсе не «сахиб», а своего рода факир?

Однако мало-помалу перегородки между мной и кочинскими евреями начали рушиться, а помогла этому «тетка», то есть тетя Нисима Нисима, решившая принять меня в члены своей семьи.

В первой группе иммигрантов, прибывших в Неватим, были также дядя и тетя Нисима. Иосеф Элиягу — так звали дядю — мужчина низенького роста, довольно пожилой, с тоненьким носом, быстрыми глазами и в очках. Он весь так и светился добротой и честностью. Однако, всем в доме заправляла тетя, то есть жена Иосефа Элиягу. Этой тете было лет за сорок, она была выше его ростом, черты лица — поразительно благородные и красивые, седые волосы собраны в толстую косу, спускающуюся на ее, словно точеные, плечи; все тело как будто нарочно создано, чтобы оно куталось в сари, грудь — пышная, а цвет лица — оливковый.

«Тетка» все рожала и рожала. Были у нее взрослые дети, среднего возраста и совсем маленькие. Она всегда была беременна и казалось, что ее способности рожать и кормить грудью никогда не будет конца.

Однажды вечером, недели через две после нашего прибытия в Неватим, ко мне в барак пришел Нисим Нисим, а за ним — «тетя».

— У моей тети просьба к вам, — робко сказал Нисим.

— Буду рад помочь, если смогу, — ответил я. — Какого рода просьба?

Я думал, что сейчас услышу обыкновенную жалобу, каких мне ежедневно приходилось выслушивать сотни.

— Тетя говорит, — начал Нисим, — что она просто не может смотреть, как вы живете и питаетесь. У нее болит сердце, глядя на вас, а когда Абрам и я рассказали ей, что у вас жена и ребенок в Тель-Авиве, и жена ждет еще одного ребенка, она пристала ко мне, чтобы я во что бы то ни стало привел вас к ней, и чтобы вы питались вместе с ее семьей.

Пока Нисим говорил, «тетя» стояла у порога, одаривая меня чудесной улыбкой, обнажавшей ее ровные великолепные зубы.

Я пытался отнекиваться, но безрезультатно. Пришлось уступить. Было решено, что по пятницам я буду приходить на трапезу к «тетке».

…В блоконе стоял запах индийских духов вперемежку с запахом незнакомых блюд. Глава семейства и сыновья, одетые в белое, и женщины в пестрых сари, уже ждали меня. После «кидуша», прочитанного в манере кочинских евреев, мы уселись за стол. Место нашлось для каждого, и «тетя» начала подавать к столу.

Острыми специями первого блюда «тети» я обжег себе небо. После второго, третьего и четвертого блюд, — их там было чуть ли не десяток, — пожар перекинулся и на живот. Я изо всех сил старался быть вежливым и ел все. Пытался потушить пожар, полыхавший в моем желудке, напитками, стоявшими на столе. Это были спиртные напитки, которые мои хозяева привезли еще из Кочина. Очень вкусные напитки, но они только еще больше разжигали огонь зажженный «кари» и прочими кочинскими специями. Кое-как я справился с ужином. После субботних песен от души поблагодарил это милейшее семейство и пошел домой. Я шел спокойно, пока не добрался до забора моего барака. Как только вошел во двор, со всех ног бросился к крану и открыл его до отказа. Казалось, я влил в себя всю воду, подаваемую по водопроводу на Негев. Только тогда мне немного полегчало.

В дальнейшем, однако, я привык к блюдам «тети» и даже полюбил их.

…Так шли дни в Неватим. Среди серых трудовых будней выдавались изредка и праздники: рождение первого мальчика в селе, на торжественном празднике обрезания которого я выступал в роли кума — моего «крестного» сына назвали Бен-Гурионом; первая свадьба; освящение полученного местной синагогой свитка Торы и, не рядом будь помянут, вечер отдыха с ансамблем одного из подразделений Нахала, оказавшемся в Негеве и согласившемся дать у нас концерт. На этом чудесном вечере кочинские евреи и сами исполнили ряд прекрасных песен, полных тоски по Сиону, хотя мелодия и ритм были похожи на индийские.

Ребята из Нахала научили кончинцев песне «Свет анемона, шепот лоз, на Кармеле поднимается запах роз». А сами научились у них песне «По горам спешил вестник».

Это был вечер настоящего «единения диаспор».