Наперегонки со временем.

Глава 18. ВИЗИТ СТАРОЙ ЛЕДИ

Однажды зимой, в самый разгар подготовительных работ и строительства большой «маабары» в Херувите, позвонили срочно из Иерусалима, из Министерства иностранных дел.

Разговаривал со мной заведующий отделом США.

— Слушай меня внимательно, — сказал он. — На будущей неделе в страну приезжает Элеонора Рузвельт, и мы хотим, чтобы она побывала один день у тебя в Лахише. Ты ей там все покажешь, познакомишь со стройкой.

— С какой стройкой? — не понял я.

— Лахиш, конечно, — ответил он.

— Да ты что, друг милый! Это же прямо смешно! У нас еще нечего показывать, кроме временных служебных помещений, нескольких затасканных карт и пустынных просторов, усеянных минами и изрытых снарядами. Оставьте нас в покое, ради Бога! В Израиле, слава Богу, есть что показать и помимо Лахиша. Совершенно незачем таскать леди Элионор в наше захолустье.

— Ты не понимаешь, — сказал мне сотрудник Министерства иностранных дел. — Ей еще в Америке успели всучить ваш Лахиш и вдолбили ей в голову, что Лахиш — жемчужина израильского планирования на сегодняшний день. Она обидится, если мы ее не повезем туда.

Я без обиняков высказал товарищу, что я думаю и о нем, и о его коллегах, успевших сбыть с рук то, что еще в помине нет; прошелся заодно и по Министерству иностранных дел и вообще по нашему правительству, а под конец сдался.

— Насколько я понимаю, она сначала поедет смотреть наш водный проект «Яркон-Негев» в Рош-Гааин. Ладно, буду ждать ее на перекрестке у Масмии часиков в десять, повезу ее в маабару «Херувит», познакомлю с окрестностями и угощу обедом в Ашкелоне.

— Ни в коем случае! Ты понимаешь, что ты говоришь? — испугался работник министерства. — Ты присоединишься к генералу Бен-Арци, начальнику компании «Мекорот», вы заберете госпожу Рузвельт в семь часов утра, ты поедешь тоже на проект Яркона, а оттуда уж повезешь ее в Лахиш.

— Но зачем это все? — спросил я. — Жалко рабочего времени.

— Что значит — жалко? — изумился мой собеседник. — Как же она поедет одна, без сопровождения, из Рош-Гааин в Масмию? Этого нельзя допустить ни в коем случае!

И вот, в одно пасмурное и серое утро мы явились с генералом Бен-Арци к подъезду гостиницы «Рамат-Авив» — в то время самой роскошной гостиницы Тель-Авива, расположенной на северном берегу Яркона.

В семь к нам вышла госпожа Элеонора Рузвельт и два сопровождающих ее лица. Мы представились ей, а она, повидавшая на своем веку не одного бригадного генерала или там начальника проекта, посмотрела на нас со своей высоты в метр восемьдесят с лишним, — мы с Бен-Арци — оба не низкорослые, — и добрейшая улыбка засветилась на ее своеобразном лице — нельзя сказать красивом, но ужасно милом, благородном, умном и любознательном.

Мы сели в черную длинную машину. Бен-Арци начал объяснять госпоже Рузвельт, что едем мы смотреть, как «укрощают» реку, вгоняя ее в трубы, по которым вода будет подана в Негев.

— А как зовут эту реку? — спросила она.

— Яркон, — ответил Бен-Арци и торопливо добавил. — Вот мы как раз проезжаем по мосту над рекой.

Не успел он досказать, как наша машина оставила далеко позади себя маленький мостик «Бейли», который вел тогда через Яркон.

Элеонора Рузвельт повернула свою длинную шею, посмотрела назад, затем в окно и в изумлении спросила Бен-Арци:

— Уот ривер? Уот бридж? («Какая река? Какой мост?»).

Добравшись до истоков Яркона в Рош-Гааин, мы вышли из машины и спустились в большой туннель, который вырыли в склоне одного холма. Из соображений безопасности туда поместили двигатели и насосы, перекачивающие воды Яркона по трубам большого диаметра в Негев.

В туннеле стоял оглушительный шум. Шипели ацетиленовые сварочные аппараты, кругом гулко ударяли молотки, мотористы сновали у своих двигателей, выкрикивая распоряжения и советы друг другу. Гремели бетономешалки.

Элеонора Рузвельт смотрела на все это через тучу пыли, освещенную прожекторами и электрическими лампочками, приговаривая: «Гранд», «Уондерфул», «Вери иксайтинг» («Величественно», «Чудесно», «Захватывающе»). После этого мы вышли, чтобы показать ей источники воды и каким именно образом их перехватывают посредством огромных бетонных сифонов.

Между туннелем и колодцами простирались несколько сот метров непролазной грязи. Госпожа Рузвельт, вся испачканная липкой глиной, шла по нашим следам как длинноногая цапля.

Наконец-то мы добрались до бетонных сифонов, имевших форму цилиндра, вкопанного в землю. Бен-Арци попросил госпожу Рузвельт нагнуться через бетонный парапет и заглянуть на дно колодца. Госпожа Рузвельт послушно заглянула. Бен-Арци пояснил, что на дне каждого колодца имеются несколько родников, на которые теперь «накинут узду», и вместо того, чтобы вода напрасно текла в море, она попадет в насос, а оттуда ее перекачают в Негев.

Мы все заглянули на дно колодца, где на глубине десяти метров весело журчал малюсенький родничок.

Элеонора Рузвельт смотрела несколько минут на этот родник, затем испытующе посмотрела на нас, словно хотела проверить — не издеваемся ли мы над нею, и наконец спросила:

— Вы хотите сказать, что все те гигантские машины, которые я видела под землей, должны будут перекачивать этот ручеек, что внизу?

Пришлось нам пояснить ей, что это все, чем мы располагаем в нашей маленькой стране, и что ни в какое сравнение наш водный проект с какой-нибудь «Долиной Теннеси», «Гранд-Колорадо» или другими проектами в ее стране идти не может.

Часы показывали уже девять и осмотр водного проекта подошел к концу. Госпожа Рузвельт проявляла явные признаки усталости. Она попрощалась с Бен-Арци и с его свитой и села в длинную черную машину. С этой минуты я ответственен за высокую гостью, и я не забывал указания Министерства иностранных дел не оставлять ее ни на минуту в «нолевом» положении.

Я сел рядом с шофером, обернулся и увидел, что Элеонора Рузвельт прямо «клюет носом». Я подумал: чем провинилась эта чудесная старушка передо мной или перед народом Израилевым, чтобы морочить ей голову скучным «цифровым материалом»? Не лучше ли будет дать ей вздремнуть?

Поэтому я прикусил язык и устремил свой взгляд на дорогу. Минут через пять еще раз обернулся и увидел, что голова госпожи Рузвельт несколько запрокинулась назад, а сама она спит мирным сном праведника. Я не стал мешать ей, и так мы доехали вскоре до маабары «Херувит».

Когда меня оповестили о предстоящем визите госпожи Рузвельт, я долго бился над вопросом, что ей здесь показать. Карты? Аэрофотоснимки? Рабочие чертежи? Что она найдет в них интересного?

Единственным живым «экспонатом» была маабара с ее тысячью северо-африканских семейств, проживающих во времянках из гофрированной жести. Я решил привести госпожу Рузвельт в маабару. А чтобы придать ее визиту торжественный характер, попросил воспитательниц и учительниц, работавших здесь на добровольных началах, принарядить детей, расставить их двумя рядами у ворот маабары и научить их кричать: «Добро пожаловать!». Я попросил также, чтобы несколько детей преподнесли гостье букеты цветов.

Что же сделали милые воспитательницы? Они отправились в то утро с детьми на соседние холмы, покрытые полевыми цветами, нарвали целые охапки желтых анемон прямо с корнями, на которых налипла земля, и связали несколько десятков букетов, весом по меньшей мере полкилограмма каждый.

Когда мы с Элеонорой Рузвельт вышли из машины, нас встретили два ряда мальчиков и девочек, одетых в голубую форму, и с желтыми букетами в руках.

Старая леди и я стали обходить ряды, и вдруг по приказу старшей воспитательницы дети принялись забрасывать нас цветами. Воспитательница, видно, решила, что таков обычай в Америке и побуждения у нее были, конечно, самые лучшие. Беда только в том, что вместе с цветами на нас обрушивались и комья земли, прилипшие к корням.

Элеонору Рузвельт этот залп, обрушенный детьми по ней из любви, захватил врасплох. Все платье было испачкано грязью. Я побледнел и пытался перехватить злополучные букеты-снаряды еще до того, как они ударят по моей леди, прикрикивая на детей и на воспитательниц прекратить огонь.

Хорошо то, что хорошо кончается. По счастью, старая леди не была лишена чувства юмора, и когда я объяснил ей секрет торжественной встречи, которую нам с ней устроили, она от души посмеялась. Она побеседовала с учительницами и воспитательницами, прижала к сердцу нескольких детей, затем я рассказал ей, что мы собираемся создать здесь в Лахише, и как родители этих детей станут заправскими земледельцами, а вечером мы с нею распрощались, вручив огромный букет полевых цветов, на этот раз хорошенько вымытых и без комьев на корнях.