Кочинские евреи верят, что они потомки мореходов, посланных царем Соломоном на поиски сокровищ Офира, тождественного по их преданиям с Индией. Здесь в Кочине те древние мореходы пристали к берегу и построили торговый центр. Потом они стали жениться на красивых местных женщинах и создали, таким образом, эту своеобразную еврейскую общину.
Так ли это или не так, но факт остается фактом, и вот уже сотни лет на южной оконечности Индийского полуострова существует еврейская община, насчитывающая несколько тысяч человек. Кочинские евреи находятся, видимо, в близком родстве с йеменскими евреями на арабском полуострове. Когда в Индию лет четыреста назад впервые прибыли португальцы, основавшие там колонии и фактории, они уже застали в Кочине евреев.
Кочинские евреи не отличаются от местных жителей ни цветом кожи, ни языком. Они такие же смуглые и говорят на том же звучном языке малаяли. Подобно всем евреям в странах рассеяния, они тоже занимались торговлей, посредничеством, ремеслами, разного рода службой. Каким образом эти несколько тысяч евреев, веками оторванных от религиозных и культурных еврейских центров, сумели остаться евреями среди моря племен и народов, населяющих эту часть Индии, действительно загадка. Вернее, еще одно чудо неистребимости еврейского народа.
Кочинские евреи молились на древнееврейском языке единому богу, создавшему небеса и землю. Только очень немногие понимали слова молитв, но все соблюдали основные обряды: обрезание, бар-мицву, обряд вступления в брак и обряд похорон. Индийское окружение повлияло, конечно, на церемониал, но праздники остались еврейскими. Кочинские евреи не дали миру великих мудрецов и учителей, но в их молитвенниках имеется множество чрезвычайно задушевных и поэтических стихов, полных тоски по Сиону.
Двадцать пять лет назад до кочинских евреев дошли первые вести о сионизме. Они слышали, что евреи со всех концов земли возвращаются в Иерусалим, восстанавливают его крепостные стены и руины. В Кочин прибыли сионистские деятели и посеяли новые зерна в истосковавшуюся по ним мессианскую почву кочинских евреев. Дети кочинских евреев стали носить новые имена: Герцль, Вейцман, Вольфсон. Девушек стали называть: Циона, Тиква, Геула.
После провозглашения независимости Израиля, усилилось беспокойство среди кочинских евреев: слышны уже колокольчики Мешиаха, до каких же пор будут медлить они сами? Потом прибыли представители Сохнута и начали звать в Израиль. Многие продали свое имущество и сидели уже на чемоданах.
В начале пятидесятых годов в страну прибыли первые евреи из Кочина. Среди них были и юноши, которые тут же устроились в кибуцах в рамках «Алият ноар». Большинство кочинских евреев хотели последовать за пионерами. Они только ждали знака. Но вот на них обрушилась беда, о которой в Священном писании, увы, ничего не написано.
В медицинских учреждениях Израиля распространилось вдруг мнение, что у кочинских евреев существуют серьезные болезни, неизвестные в Израиле: филариазис и элефантиазис, которыми часто болеет население южной части Индии. Как пояснили мне врачи, филариазис — это болезнь, в ходе которой в кровеносные сосуды попадают микроскопические черви, гнездящиеся в красных тельцах крови, и вызывают сильное ослабление всего организма. Элефантиазис же, так называемая «слоновая болезнь», поражает лимфатические железы, а в результате пораженные части тела — нога, рука, грудь — увеличиваются до гигантских размеров.
Эти две болезни — следствие антисанитарных условий и недостаточного питания, которыми страдают народы Дальнего Востока. Не миновали они и евреев Кочина.
Органы здравоохранения задержали иммиграцию кочинских евреев. Дело приняло скандальный характер. На место были посланы медицинские делегации, высказавшие разные мнения. Однако, в 1954 году, все единогласно решили, что нельзя помешать приезду целой еврейской общины только потому, что кто-то из них болен.
— Что же это такое? — спрашивали многие. — Да если пойти таким путем, то конца краю не будет!
Решили, что в интересах самих кочинцев, а также в интересах израильского населения, будет лучше, если первые группы кочинских евреев поселятся в селах, где будет легче следить за больными и лечить их.
Именно в тот год я вернулся с учебы из Англии и прямо жаждал деятельности. Я стоял в нерешительности: продолжать ли мне работать в штабе, то есть в руководстве поселенческого отдела, где я уже проработал четыре года, или отправиться в деревню и возделывать землю. Мне очень не хватало непосредственного соприкосновения с новыми иммигрантами, с их буднями и трудностями. Правда, я и до этого разъезжал по новым селам и проводил с иммигрантами дни и ночи, но все равно меня не покидало чувство, что я все еще недостаточно знаю свой народ и что я должен пожить с ними и их инструкторами на селе.
Тогда же со всей остротой встал вопрос о сельскохозяйственных инструкторах. Инструкторов старшего поколения становилось все меньше и меньше. Этим людям было уже за шестьдесят, они до конца исчерпали свои силы и энергию в тяжелом труде за плугом в кибуцах и мошавах. Те дополнительные три-четыре года, которые они проработали инструкторами в новых селах — с нелегкими людьми и в нелегких условиях — окончательно их доконали.
Таким образом возникла острая потребность в новом поколении инструкторов. Поэтому после возвращения из Англии я недолго колебался и заявил Эшколу, что не буду больше работать с ним или в штабе, а поищу себе какой-нибудь мошав иммигрантов, где смогу работать инструктором. Посмотрев список групп, ожидавшихся в ближайшем месяце, я обратил внимание на группу кочинских евреев, которые должны были прибыть на самолете из Индии и которых предполагали направить в мошав Неватим, расположенный в Негеве.
Так я попал к евреям Кочина в Неватим.