Наперегонки со временем.

Глава 33. НАПЕРЕГОНКИ СО ВРЕМЕНЕМ

Когда мы справились со строительством первого хлопкоочистительного предприятия в Кирьят-Гате, перед нами встала задача справиться еще с одним урожаем, требовавшим переработки: урожаем земляного ореха. Уже в первый год поселения Лахиша собрали богатый урожай и теперь предстояла сортировка и упаковка арахиса. Мы построили в Кирьят-Гате огромный шалаш, где и производилась сортировка и упаковка. Таким образом, возникло новое «производство», на котором были заняты преимущественно женщины.

В те годы мы искали промышленников, которые согласились бы вложить свои капиталы и создать в Кирьят-Гате постоянную промышленность, не зависящую от сезонной переработки сельскохозяйственной продукции.

«Мода» на текстильную промышленность, являющуюся по своему происхождению «еврейской» отраслью, тогда еще только зарождалась в Израиле. В текстильной промышленности можно будет найти работу для очень многих, и потому мы, естественно, искали инвеститоров в этой области.

Так возник проект создания хлопкопрядильного завода в Кирьят-Гате. В округе имеются обширные хлопковые плантации, имеется и хлопкоочистительный завод; почему бы нам не пойти дальше тем же путем?

Мы обратились в Министерство промышленности и торговали, а также в другие учреждения с просьбой найти для нас инвеститоров для хлопкопрядильного завода. Прошло некоторое время, и нас свели с одним местным жителем, у которого были связи с группой промышленников США, заинтересованных в создании прядильни.

Человек этот стал приезжать в Кирьят-Гат, интересоваться природными условиями: рельефом, водой, электроэнергией и так далее, и когда ему пообещали также различные льготы и займы от государства, он привез в Израиль несколько американских инвеститоров, чтобы оформить сделку.

Переговоры вел все время Ицхак Чижик, мой заместитель по делам Кирьят-Гата. Сам я видел израильского представителя только один или два раза.

Когда американцы приехали в Кирьят-Гат, Ицхак Чижик встретил их прямо с царскими почестями. Шутка ли? Первые инвеститоры за две тысячи лет!

Меня тогда не было в Кирьят-Гате: я был как раз занят другими делами такого же рода. Наши величественные «халуцианские планы», а еще больше льготные финансовые условия, произвели на промышленников большое впечатление, и они уехали из Кирьят-Гата очень довольные.

Прошло еще несколько дней, и адвокат группы американских инвеститоров позвонил мне; у него, мол, большая просьба к «господину директору округа»: не буду ли я столь любезен зайти как-нибудь к нему в контору для встречи с его клиентами?

— Вы понимаете, господин директор, — сказал благовоспитанный юрист, выходец из Венгрии, — американские промышленники слышали о вас так много, что они хотели бы встретиться с вами лично. Вы ведь как бы «губернатор» всего проекта. Нечего и говорить, что и я очень много слышал о вас и был бы чрезвычайно рад познакомиться лично.

Я ответил, что сочту за честь, и мы договорились о встрече в его конторе в ближайший понедельник в десять часов утра.

В понедельник я «взнуздал» свой джип и ровно в десять вошел в просторную контору тель-авивского адвоката. Мне тогда было лет тридцать с небольшим, был я худощавый и тонкий в талии, а на мне в этот день были, как и во все остальные дни, штаны защитного цвета, такая же открытая рубашка и «степные ботинки». Я нажал кнопку звонка.

Дверь открыла миловидная секретарша. Я сказал ей, что пришел по приглашению господина адвоката. Она проводила меня в его кабинет — просторное помещение, где в глубоких мягких креслах расположилось с полдюжины евреев.

Я остановился на пороге как бедный родственник, никто и не думал представить меня собравшимся. Когда прошла минута неловкого молчания, со своего места встал один мужчина, чьи тщательно причесанные белые волосы образовали что-то вроде серебряного венца вокруг лба. Он подошел ко мне, смерил взглядом с ног до головы и сказал:

— Никак у вас машина поломалась в пути? Господин Элиав явится на совещание?

— Я и есть Элиав. Полагаю, что имею честь разговаривать с господином адвокатом таким-то.

Мой собеседник побледнел и скис немножко, но не надолго.

— Прошу прощения, господин директор, — тут же переменил он тон и принялся трясти мою руку.

Затем он сделал поворот на сто восемьдесят градусов, обернулся в сторону американских евреев и проводил меня на середину кабинета, дружески и с чувством обняв меня за плечи.

— Уважаемые господа, — объявил он торжественным и глубоким голосом, — вы только посмотрите, какие у нас молодые, простые и демократичные руководители в стране! Мне выпала честь, удовольствие и привилегия представить вам господина директора района Лахиш.

Тут адвокат начал петь мне славословия, перечисляя все добрые дела, которые я совершил на своем веку, начиная с детского сада и по сей день.

Я обменялся рукопожатиями с американцами, затем уселся в удобное кресло, и у нас завязалась непринужденная беседа. Подали шампанское и бокалы. Мы выпили за будущую прядильню, за евреев США, за Израиль, Кирьят-Гат, Министерство промышленности и торговли, за контору нашего адвоката и так далее. Откуда-то появился фотограф и увековечил торжественное событие.

Прошло всего несколько месяцев, и в Кирьят-Гате возник «Лахишский прядильный завод».

Теперь предстояло «закрепить текстиль» в Кирьят-Гате. Коль есть хлопок, есть и хлопкоочистительный и хлопкопрядильный заводы, то почему бы не приступить к выпуску текстильных товаров? Ведь конфекция — тоже еврейская отрасль.

Как раз тогда в страну прибыл один из текстильных королей Южной Америки — Израиль Поллак.

Израиль Поллак принадлежал к роду потомственных текстильщиков из Румынии. Сионист еще с детства, он был сослан в Сибирь в дни Второй мировой войны, и там тоже, а затем в Средний Азии, создавал текстильные предприятия. После войны он как-то попал в Чили и вместе с братом построил там гигантские предприятия: прядильные, ткацкие и так далее. На его фабриках работали тысячи людей, и что бы он не затевал, во всем ему сопутствовала удача.

Пинхас Сапир, в то время министр промышленности и торговли, встретил его, когда он был в Чили, и всячески уговаривал этого сознательного и отзывчивого еврея приехать в Израиль и создать у нас текстильную промышленность. Теперь, когда Поллак приехал в Израиль, Пинхас Сапир хотел уговорить его построить фабрики именно в Кирьят-Гате. Мы понимали, что если только удастся, то это будет целый переворот в развитии города. Ведь тут речь идет о такой отрасли промышленности, где смогут устроится сотни людей. Да и организатор — первоклассный. Мы, затаив дыхание, следили за действиями Сапира.

Во время своей первой беседы с Поллаком, Сапир принялся восхвалять Израиль вообще, округ Лахиш в частности, а Кирьят-Гат в особенности: чудесный климат, воды сколько угодно, необъятные просторы, высоковольтная линия проходит прямо под носом, сколько угодно рабочей силы — как мужской, так и женской; словом, конца и краю не было преимуществам Кирьят-Гата.

Поллак слушал внимательно, но когда он увидел на карте расположение города, он спросил:

— А как с расстоянием? Ведь от Кирьят-Гата до центрального района страны, до Тель-Авива и окрестностей — неблизко. Это удорожит продукцию и ее сбыт. Не так ли? Да и банков нет в городе. Нельзя ли место поближе к Тель-Авиву?

— Поближе? — вскричал Сапир. — Да что вы, дорогой реб Исроэл? Какое же это расстояние? Раз-два — и вы, в Кирьят-Гате.

— Раз-два? — переспросил Поллак. — А в самом деле, сколько езды до Кирьят-Гата?

— Нашли о чем говорить! — ответил Сапир. — Нет и часа езды!

— Меньше часа? А мне сказали, что по меньшей мере часа полтора, — сильно удивился Поллак.

— Знаете что? — предложил Сапир. — Завтра утром я подъеду за вами в «Дан» и повезу вас в Кирьят-Гат.

— Прекрасно, — согласился Поллак. — За честь сочту. Когда же мне ждать вас?

— Когда? — не моргнув глазом, сказал Сапир. — Скажем, в пять утра.

— В пять утра? — удивился Поллак, но не стал допытываться.

Наутро, ровно в пять Сапир подъехал на своей служебной машине к гостинице. Поллак уже ждал его и тут же сел в машину.

Шофер, прошедший предварительный инструктаж, нажимал на газ что было силы и стрелка спидометра, очень скоро показывала сто. Машина неслась по пустынным улицам, а когда выехала за город, шофер немедленно довел до ста двадцати, если не больше.

В пути Сапир с Поллаком беседовали о том о сем. Ровно в 5:55 машина затормозила у будущего промышленного района Кирьят-Гата.

Сапир и Поллак поднялись на небольшой холм, солнце только-только начало показываться, вид кругом был чудесный, а слова Сапира — слаще меда.

Они постояли на холмике несколько минут и приблизительно в семь были уже снова в тель-авивской гостинице.

Поллак, очень неглупый еврей, понял, конечно, все, в том числе и странный выбор такого раннего часа для поездки, «но, — так сказал он мне впоследствии, — я подумал: коль израильский министр готов подняться в четыре часа, чтобы убедить меня в необходимости постройки завода в Кирьят-Гате, то кто я такой, чтобы препираться с ним».

И вот таким образом в Кирьят-Гате возник огромный комбинат «Пулгат», который впоследствии построил еще «Уман» и «Багир», и то ли еще построит в будущем…

Нам хотелось, чтобы в Кирьят-Гате были не только текстильные и сельскохозяйственные предприятия, но чтобы предприимчивые евреи и просто толковые ремесленники создали там мастерские и промышленность всякого рода. Со временем слесари, столяры, жестянщики открыли в городе свои мастерские; потом построили несколько предприятий по выпуску пластмассовых изделий; в городе становилось все больше всяких предприятий.

Среди них был и свечной завод. Несколько лет спустя, когда я работал заместителем министра промышленности и торговли и отвечал за индустриализацию новых районов, я однажды приехал в свой Кирьят-Гат и посетил городские предприятия. Заодно зашел и на свечной завод. Встретили меня хозяева, двое милых евреев, очень благочестивых, в ермолках и в лапсердаках, проглядывающих из-под пиджаков.

Они водили меня из одного помещения в другое, от одной машины к другой. У главной машины сидели скромные целомудренные девушки. С монотонным стуком машина опускалась на вязкий поток свечной массы, и из канавок вылетали тоненькие белые свечи.

— Это субботние свечи, — пояснили мне хозяева. — Девушки тут же упаковывают их в специальные коробки.

И действительно, я увидел коробки, на которых красовалась надпись: «Субботние свечи».

У следующей машины свечной поток был толще. Нож автоматически резал массу, а отрезанные порции попадали в маленькие жестяные банки.

— Это свечи на помин души, — пояснили мне хозяева.

Третья машина изготовляла свечи для «проводов» царицы-субботы.

Четвертая машина выщелкивала сотни тоненьких разноцветных свечей.

— Это ханукальные свечи. Те коробочки, на которых нарисован «Маген-Давид» идут на экспорт в Америку и Европу.

Меня очень заинтересовали экспортные возможности предприятия. Мы поднялись на второй этаж и вошли в небольшую контору. Заговорили о трудностях, стоящих перед предприятием и о его возможностях; о недостатке оборотных средств и о планах на будущее.

В стеклянном шкафу были выставлены все виды продукции, выпускаемой заводом: субботние свечи и поминальные, «проводные» и ханукальные, свечи для Йом-Кипура и так далее. В углу стояла еще какая-то свеча, покрытая вуалью.

— А это что за свеча? — полюбопытствовал я.

Хозяева улыбнулись и в некотором смущении сняли покрывало.

Вот это была свеча! Изготовили ее, видно, взяв за модель Венеру Милосскую, только добавили руки.

Я осмотрел свечу спереди и сзади и изумленно спросил хозяев:

— Как попала эта голая баба в такое скромное место?

— Что поделаешь? — ответили свечные короли Кирьят-Гата. — В кабаре и дискотеках большой спрос на эти свечи.