Наперегонки со временем.

Глава 17. В КРОВЯХ ТВОИХ ЖИВИ

Два больших «маабарот» в северо-восточной части района мы построили не по заранее разработанному плану, а нас принудили к этому обстоятельства: просто некуда было поселить иммигрантов. Все «маабарот» в стране — битком набиты, а поток иммигрантов — главным образом, из Марокко — не прекращается. Пришлось построить два временных лагеря на северной окраине района, чтобы без помех осуществить наш проект. Маабара «Херувит» была построена севернее кибуца Кфар-Менахем, а «Мешоа» — на 12 километров восточнее первой.

Маабара «Херувит» — больших размеров, там могли поместиться около тысячи семей. В мгновение ока выросли ряды времянок из оцинкованной жести и общественные здания, собранные из полуфабрикатов. От конца узкого шоссе кибуца Кфар-Менахем вела грунтовая дорога в «Херувит».

Вскоре в «Херувит» набилось полно народу. В первые дни лагерь сильно страдал из-за отсутствия надлежащего медицинского обслуживания. Правда, была там дипломированная медсестра, которая днем и ночью ухаживала за сотнями больных, но амбулаторию еще не успели построить, не было ни врача, ни оборудования, ни нужных бланков и печатей. А у бедной сестры работы по горло. Больных, которым она не могла помочь, направляла в ближайшую больницу, то есть в больницу имени Каплана, расположенную неподалеку от Реховота. Вначале работники регистратуры относились снисходительно к нашим евреям, являвшимся в больницу без соответствующих документов. Каждый раз им говорили: «В следующий раз мы вас не примем, если не принесете направления по форме».

Время шло. Вдруг работники регистратуры получили указание «свыше» отнестись построже к евреям, направляемым в больницу из «Херувит» и «Мешоа» без документов по форме и отказывать им в приеме. Приходилось нашим инструкторам-добровольцам отправляться каждое утро с грузовиком, наполненным больными, и препираться с работниками регистратуры. Наши парни не отличались излишней терпеливостью, и не раз дело чуть не доходило до драки между ними и работниками регистратуры. Последние оправдывались: «Таковы инструкции. Разве нам не жалко больных? Но мы получили очень строгие указания».

Я немедленно созвал совместное совещание руководящих работников правления Купат-Холим, Министерства здравоохранения и другого «начальства».

Как водится на таких «межведомственных» совещаниях, каждый начал валить вину на другого. Работники Купат-Холим обвиняли во всем работников Министерства здравоохранения, те — этих, те и другие — технический отдел района Лахиш, нарушивший сроки ввода в действие поликлиники, а все вместе — ведомство общественных работ, не прокладывающего дорогу в лагерь, и Министерство финансов, не ассигнующего средства.

Я предложил прервать совещание и собраться числом поменьше в самом лагере: на месте будет виднее, что делать.

Мы назначили день и час совещания, которое должно было состояться в конторе районного управления.

В назначенное утро в наше управление в Ашкелоне явились районный врач и старшая сестра — от Купат-Холима. Все четверо очень хорошо знали друг друга по совместной долголетней работе и вечным взаимным конфликтам.

Старшие медсестры жили в стране с незапамятных времен. Они были из тех, кто делал профилактические уколы еще Гарцфельду, Эшколу и Голде в «Гдуд Гаавода» («Трудовом батальоне») на строительстве шоссе Тивериада — Цемах, или кололи малюток Моше Даяна из Ум-Джуни и Игала Файковича — из Масхи.

В то утро разверзлись небеса, и на район Лахиш обрушился небольшой потоп. Никто не передумал и не жаловался: раз так, то мы с Леви Арговым запустили моторы наших двух джипов и тронулись в путь.

Кое-как добрались до Кфар-Менахем. Оттуда и до лагеря нам то и дело приходилось переключать все особые скорости джипов, и однако мы чуть ли не на каждом шагу буксовали и зарывались в грязь. С огромным трудом добрались до амбулаторного барака и ворвались туда, промокшие до нитки. В бараке нас ждали несколько инструкторов и наша медсестра.

По выражению их лиц я понял — что-то случилось. Сестра сразу обратилась к врачам и сестрам:

— Сегодня утром начались сильнейшие родовые боли у одной женщины. Она погибает от болей у себя в бараке. Все попытки облегчить роды ничего не дали.

Не успела она досказать, как врачи и медицинские сестры побежали в барак к роженице.

Мы остались в бараке, служившем амбулаторией, инструкторы вскипятили нам чай, и мы сидели и беседовали. Дождь по-прежнему лил, не переставая.

Прошло полчаса. Два члена нашей «медицинской комиссии» вернулись в амбулаторию. Они рассказали нам что роженица — ее звали Саррой Мизрахи — в очень тяжелом положении. Она истекает кровью и если ее не перевезти в больницу сейчас же, то ни она, ни ребенок пожалуй, не выживут. Помочь здесь может только гинеколог да операционный зал.

Мы все помчались к бараку. Быстро сколотили носилки, на которых вынесли бедную женщину, извивающуюся от боли. Прикрыли ее простынями и одеялами и положили в джип Леви Аргова. Рядом с ней сели две медицинские сестры. Я посадил двух врачей в свой джип, и мы рванулись прочь из лагеря.

Наш рывок очень скоро превратился в отчаянный бой с жидкой кашицей, покрывшей толстым слоем то, что некогда было грунтовой дорогой. Мы продвигались больше ползком, буксовали на каждом шагу, нас то и дело заносило. Выезжая из лагеря, мы попали в лужу, настоящее озеро. Я ехал впереди, поэтому мне как-то удалось проскочить. Зато джип Леви Аргова застрял посредине. Мы вышли из машины, полезли в озеро до самых колен. Из лагеря прибежали инструкторы, а с ними несколько мужчин. Общими усилиями мы пытались столкнуть с места машину, из которой раздавались душераздирающие вопли роженицы.

Джип крепко увяз и упирался, как мул. Мы вынесли женщину из машины и перенесли ее на руках в мой джип. Вместе со мной сели врач и медсестра, я включил мотор, и машина тронулась.

Видно, заступилась за нас праматерь Рахель, которая тоже немало настрадалась при родах; так или иначе, а через полчаса труднейшей езды мы добрались, наконец, до шоссе кибуца Кфар-Менахем. До этого я не слышал и не хотел слышать ничего на свете. Я весь ушел в рулевое управление и в коробку скоростей. Когда я выехал на шоссе, то спросил у сестры, сидевшей сзади, как там роженица.

— Очень плохо, — ответила сестра. — Если вы можете ехать быстрее, то, пожалуйста, сделайте это. Тогда мы ее, может быть, спасем.

Роженица не то лежала, не то сидела на заднем сидении, а ее обнаженные ноги, скрученные судорогой, лежали на спинке переднего сидения, чуть ли не у самого моего плеча.

Она уже не кричала: видно, совсем обессилела. Только продолжительные стоны и глухие рыдания вырывались из ее уст.

Я до отказа нажимал на газ и мчался, как привидение, по узкому шоссе. Когда мы добрались до главного шоссе, у перекрестка Масмии, я включил все фары и помчался во весь опор, сигналя непрерывно, как пожарная машина.

Еле живые мы добрались до больницы. Роженицу немедленно положили на носилки, и она мигом скрылась из наших глаз в больничном коридоре.

Я просто изнемогал от усталости и волнения. Снова сел в машину и медленно поехал в Ашкелон. Дома принял душ и переоделся.

Потом пошел в контору и попросил Шейлу позвонить в больницу. Несколько минут спустя она вернулась и сказала:

— Поздравляю. Она родила сына. И она и сын здоровы.

На очередном совещании мы выпили за здоровье матери и сына.