Наперегонки со временем.

Глава 22. ГИБЕЛЬ БЕН-АМИ

Когда к нам начали прибывать инструкторы-добровольцы из мошавов, я очень обрадовался, встретив среди них некоторых старых боевых товарищей из еврейских соединений английской армии, которые, как и я, прошли свой путь в Хагане, в нелегальной иммиграции, и, конечно, в войне за Независимость и в Цахале.

Это были мужчины моего возраста, лет тридцати с гаком. Теперь они снова оставили плуг, дом и созданные недавно, после долгих лет мытарств и боев, семьи. Снова они откликнулись на призыв; на этот раз, чтобы помочь поселкам иммигрантов. Они пришли без громких фраз, не мудрствуя лукаво, ни из какого не «сионизма», без парадов и торжественных прощаний.

Все эти ребята: Дов, Арик и Амос из Нахалала; Абрам и Шолом из Кфар-Виткин; Бен-Ами и Ури из Кфар-Иехезкиэль, и другие стали «номерами первыми» и столпами новых мошавов. Им помогли другие добровольцы помоложе, которым не так давно исполнилось всего лишь двадцать. Все эти ребята часто бывали у меня в гостях, в маленьком домике по улице Гаврадим в Ашкелоне, и мы крепко сдружились — не только из-за нашего общего прошлого в английской армии, в нелегальной иммиграции и в Цахале, а еще и потому, что я и сам ходил недавно в инструкторах-добровольцах в мошаве Неватим.

Одним из первых в Лахиш прибыл Бен-Ами Малхиман из Кфар-Иехезкиэль. Хотя он и не был оратором и вожаком, но выделялся своей сильной личностью. Впервые я с ним встретился в Италии году в сорок шестом. Он служил тогда в еврейских транспортных частях английской армии, а после войны остался работать вместе с Егудой Арзи в Италии, где участвовал в организации нелегальной алии. Уже тогда Бен-Ами был известен как первоклассный шофер и талантливый организатор автоколонн, машин и береговых баз для нелегальной переправки иммигрантов. В нашем отделении в Италии он выполнял любую работу.

Я хорошо помнил этого молодого мужчину, роста выше среднего, крепкого и красивого, с открытым и добродушным лицом. Самой отличительной чертой его было внутреннее спокойствие. Он не любил болтать попусту, сплетничать и зубоскалить, как это часто бывает у старых вояк. Не любил он также участвовать с нами после удачно проведенной «операции» в выпивках и «развлечениях» на улицах Милана и Неаполя. Вскоре мы заметили, что он влюблен в одну из беженок, работавших с нами в лагере Манджета.

Манджета — небольшая деревня в тридцати километрах от Милана. Там находилась наша центральная снабженческая база, призванная обеспечить всем необходимым нашу деятельность в Италии. На уединенной сельскохозяйственной ферме мы хранили горючее и транспорт, всякие навигационные приборы и даже оружие, которое мы «приобретали» различными способами. Там же жили наши агенты. Мы доставили в Манджету также группу еврейских беженцев, которые помогали нам в нашей деятельности. Среди этих беженцев были и девушки, и в одну из них, Ципору, у которой были чисто славянские черты лица, и влюбился Бен-Ами. Мы всячески подшучивали над влюбленными, но немножко и завидовали этим двум молодым людям, которые несмотря на нашу напряженную и опасную работу сумели создать себе в этой вечной сутолоке семейное гнездо. Когда Бен-Ами вернулся на родину, он привез с собой и Ципору в свою деревню Кфар-Иехезкиэль. В войну за Независимость он отправился на фронт, а уже потом, когда он снова вернулся, принялся строить свое хозяйство и дом. Несколько лет я почти не встречался с Ципорой и Бен-Ами. Слышал, правда, что у них родилось трое детей, и что созданное ими хозяйство было гордостью села. И вот он здесь в Лахише, среди добровольцев. Наша дружба вмиг ожила вновь. Я снова нашел в нем толкового, спокойного и серьезного помощника, преданного работе, как никто другой.

Работа Бен-Ами в новых селах была до того плодотворной, что «Движение мошавов» назначило его старшим инструктором ряда сел в Лахише и Негеве. Он получил в свое распоряжение небольшой грузовик и разъезжал из села в село, проверяя работу инструкторских групп, пополняя их, и осуществляя связь между ними и «Движением мошавов», с одной стороны, и поселенческим отделом Сохнута, с другой. Куда бы он ни приезжал, всюду устанавливалась здоровая, спокойная атмосфера, на всех оказывали благотворное действие его добрая улыбка, его спокойная походка и его добросовестная помощь.

Однажды Бен-Ами выехал вечером из мошава «Шахар» в Лахише по направлению к новым мошавам в районе Саада, что в западной части Негева.

В мошавах западной части Негева уже ждали в тот вечер приезда Бен-Ами. Но он почему-то не приехал. Наутро инструкторы справились по телефону о причинах задержки Бен-Ами. Его начали разыскивать. Позвонили в другие мошавы, в Кфар-Иехезкиэль, в Тель-Авив. Все тщетно. Мы уже начали тревожиться за него. Куда мог деваться Бен-Ами, известный своей аккуратностью и пунктуальностью? Час проходил за часом, в полдень мы обратились в полицию и в армию. Начались розыски, которые вскоре охватили весь Лахиш и западную часть Негева. Мы тоже присоединились к розыскам. Тревога стала невыносимой. Прошло уже сорок восемь часов с момента исчезновения Бен-Ами, как в полицию Негева поступило вдруг сообщение, что кто-то бросил грузовик на обочину проселочной дороги неподалеку от кибуца Саада: вот уже два дня, как машина стоит там без хозяина. Когда полиция явилась на место, в машине нашли труп Бен-Ами, навалившегося на руль с пулей в затылке.

Сначала было высказано предположение, что это дело рук федаюнов; однако выстрел был произведен с такого небольшого расстояния — всего лишь в нескольких сантиметрах, — что стало ясно: выстрелил человек, сидевший в машине.

Попутный пассажир? У нас существовал обычай: не отказывать тремпистам. Проселочных дорог в районе было много, шоссейных — совсем мало, но и на них — движение очень небольшое, в особенности после обеда и вечером. Если мы, работники района, не будем подбирать жителей района, то кто же тогда подберет?

Следователи полиции объехали все села и наконец нашли последнего попутчика Бен-Ами. На следствии он сознался, что убил Бен-Ами выстрелом имевшейся у него винтовки. Человек этот, молодой оле, не отличался решительно ничем от многих, многих попутчиков, которых Бен-Ами подбирал во время своих постоянных разъездов по селам. Как выяснилось впоследствии, с ним случился припадок безумия, во время которого он выстрелил Бен-Ами в затылок, убив его на месте.

Мы похоронили Бен-Ами в его деревне. Его провожал в последний путь весь мошав: пожилые люди поколения основателей, постаревшие в тяжком труде, сверстники Бен-Ами и дети, товарищи его детей. У нас не было слов, чтобы утешить Ципору и детей. Мы сидели с ними в комнате и молчали.

Наутро мы приступили к работе.

В дни, последовавшие за этим, чувствовалось какое-то напряженное настроение среди наших работников, а в особенности среди шоферов. Они перестали подбирать попутчиков из местного населения. Я слышал, а впоследствии даже сам был тому свидетелем, что наши машины проезжают на большой скорости по деревням и проселкам, не останавливаясь, чтобы не подбирать людей, «голосующих» на обочине. Я собрал работников района, инструкторов и водителей машин и сказал им, что так дело продолжаться не может. Мы начинаем вести себя по отношению к жителям точно так, как относились к евреям на чужбине: кто-то в чем-то провинился, а отдуваться приходится всем.

— Так мы жить не будем, — сказал я, — и так продолжаться не может. Сам Бен-Ами не стал бы вести себя так.

Наутро шоферы снова начали подбирать тремпистов на дорогах Лахиша.