Наперегонки со временем.

Глава 11. ТЯГАЧ УЗИ

Весной того года, сразу после того как я начал свою деятельность в Неватим, Бен-Гурион обратился к молодежи, родившейся в старых мошавах и кибуцах, с призывом отправиться добровольцами в новые села — для оказания помощи иммигрантам.

Он призывал молодежь оставить на год, на два, свои цветущие хозяйства, свои семьи и поселиться в новых селах среди иммигрантов, учить их, работать с ними плечом к плечу, пройти вместе с ними мучительные «детские болезни» и помочь им пустить корни в стране.

Это был смелый призыв, и обращен он был к поколению, прошедшему через войну за Независимость, людям моих лет, вынесшим уже немало на своем веку: Хагану, нелегальную иммиграцию, войну. Многие из этих только что вернулись из армии, после долгих лет воинской службы.

Молодые мошавники откликнулись на призыв. Возглавил их Аси Яффе и Арик Нехемкин из Нахалала, Меир Рабинович из Кфар-Виткина и другие их ровесники из старых мошавов. К ним присоединились несколько молодых кибуцников.

Они организовали первые добровольческие группы по пять человек и направили их в новые поселения.

Я встретился с ними. Со многими мы служили вместе в армии. Я попросил, чтобы такую группу прислали в Неватим. Они слышали о моей «партизанской» работе среди кочинских евреев, были рады записать меня «ретроактивно» в свои ряды и прислать мне в помощь инструкторскую группу.

Так, жарким летним днем в Неватим прибыли Нафтали, «Квика», Овадия и Ора.

Нафтали и «Квика», оба из Кфар-Виткина, усатые, рослые, поджарые и мускулистые — как баскетболисты. Овадия из мошава Херут был выходцем из США. Это был спокойный работяга, коротко подстриженный по американской моде. Последняя — Ора Хармони, тоже из Кфар-Виткина. Я сразу увидел, что эти ребята коренным образом изменят жизнь и отношение к работе в Неватим.

Я предоставил в их распоряжение пустовавший блокон, и они жили в нем коммуной, в которой Ора была «хозяйкой». В первый же вечер, при свете керосиновой лампы, я рассказал им о «своих» евреях, об их привычках и обычаях, пояснил им, основываясь на личном опыте, как лучше всего работать и обращаться с этими людьми, добродушными, дисциплинированными, но слабыми здоровьем и весьма хрупкими как физически, так и душевно, так как они попали в совершенно непривычные для них условия.

Мы вместе набросали план работы и сельскохозяйственного инструктажа на полях. Наутро парни уже вышли в поле, ведя за собой три группы новых поселенцев.

Тут я впервые почувствовал, что груз, лежавший на моих плечах, заметно уменьшился в весе.

Я получил огромное удовольствие, глядя, как Нафтали и «Квика» обучают своих евреев азам сельскохозяйственной техники, учат их запрягать мула, сеять, удобрять, поливать землю.

Кочинцы тоже почувствовали, что в их жизни наступил перелом. Дни неизвестности и ожидания кончились; начался период организованного сельскохозяйственного труда.

Овадия взял на себя обязанности военного инструктора. Мы получили автомат и несколько винтовок, нам выделили также средства на обучение. Тут же мы начали обучать поселенцев обращению с оружием.

А чем была занята Ора? Она служила в Неватим живым примером девушки, выросшей в трудовой израильской деревне: очень красивая, с чистой кожей и сияющими глазами, она часто смеялась, обнажая свои великолепные зубы. Одним присутствием в селе она выполняла уже свое назначение, но возложили на нее еще три рода обязанностей: обязанности домашней хозяйки в доме инструкторской группы, няни и воспитательницы детей села и инструктора по птицеводству.

Ора приобрела специальность птицевода еще у себя дома — на птицеферме в Кфар-Виткине. Новых цыплят, которых мы привезли в Неватим, Ора раздала по заранее составленному списку; она сама ходила за птицей, одновременно обучая хозяев, как обращаться с птицей и выращивать несушек.

С наступлением вечера, поужинав у Оры — мне пришлось кушать попеременно то у нее, то у «тетки» — мы, устав за день, тут же засыпали. Все, кроме Оры: она ждала своего Узи.

Когда Узи подъезжал в полночь к Неватим, все село — как жители, так и инструкторы — просыпались. Потому что Узи подъезжал не как-нибудь, а на своем традиционном тягаче.

Узи, тоже житель мошава, рослый, молодой парень, который так и пышет силой и молодостью. Он работал шофером на огромном грузовике одного транспортного предприятия. В те дни эти грузовики как раз начали перевозить первый калий, добываемый из Мертвого моря восстановленным заводом в Содоме. Шоссе Содом — Димона — Беер-Шева — еще не существовало. Приходилось перевозить калий кружным и весьма длинным путем — из Содома в Иерохам, оттуда в Беер-Шеву, а уж потом на север в Хайфу. Это был изнурительный рейс, который длился несколько дней. А коли так, то понятное дело, что Узи останавливался на ночь в Неватим, где жила Ора, его подруга. Кому какое дело, что для этого приходилось гнать тягач и вдобавок тридцать тонн поташа несколько лишних десятков километров? Перевозка поташа была так или иначе убыточная, ее проводили в виде опыта, и государство выплачивало субсидию. И если в счет этой субсидии Узи и Ора проводил ночь вместе, то кому это мешало?

Итак, по ночам мы видели фары гигантской машины сквозь пыль по дороге в Неватим и слушали рокот тяжелого мотора среди ночи. Это доисторическое животное врывалось с грохотом на улицы села, сотрясая все блоконы деревни и их жителей. Потом раздавался оглушительный скрежет тормозов, и тягач останавливался у дома, где жили инструкторы. Узи спрыгивал из машины прямо в объятия Оры.

И опять на Неватим опускается великое безмолвие пустыни…

Месяца через два в Неватим прибыла еще одна группа иммигрантов из Кочина. На этот раз прибыло около тридцати семейств. Прямо из Индии. Теперь к их приезду уже все было готово.

Мы выбрали комитет из среды «старожилов» и поручили ему позаботиться об устройстве новичков. Блоконы, предназначенные для новоприбывших, были отремонтированы и тщательно выбелены. Полагающаяся мебель — железная кровать и три одеяла на душу, стол и несколько стульев, керосинка и фонарь, несколько ведер, кастрюль и шкаф — все это было доставлено в каждый дом заблаговременно. Ора и ребята из детского сада украсили все ворота и входные двери надписью «Добро пожаловать!», и даже цветы поставили в каждом доме.

Мы купили ситро, хозяйки напекли очень вкусные индийские пироги, и праздник выдался на славу.

Устройство новых иммигрантов было тетерь, конечно, намного легче: о новичках заботились их родственники-«старожилы», они знакомили их с селом, объясняли им — что за работа, кто такие инструктора и кто такой «Элиягу» (я забыл сказать, что кочинцы с первого дня нарекли меня именем «Элиягу»; к моей настоящей фамилии «Элиав» они никак не могли привыкнуть).

К персоналу мошава присоединились теперь две учительницы. Я получил также половину штатной единицы бухгалтера и привез на эту должность из Беер-Шевы одного толкового и умного болгарского еврея по фамилии Алкалай.

Теперь ночью селение охраняли сами кочинцы, которые умели уже обращаться с оружием. Эти евреи относились к делу прямо с пугающей серьезностью, и входить ночью в Неватим было довольно небезопасно. Дежурные двигались бесшумно, как кошки; они не курили, не разговаривали между собой — все строго по уставу, которому их учили. Если кто-нибудь как ни в чем ни бывало приезжал ночью из Беер-Шевы, с ним легко мог случиться удар: вдруг из-за какого-нибудь дома или забора появлялись двое с каменными лицами и горящими глазами, направляя винтовки со взведенными курками прямо в грудь пришельца. Чаще всего это был друг — мой или инструкторов, — приехавший выпить с нами рюмку.

Когда лето подходило к концу, я почувствовал, что село выбралось на столбовую дорогу и находится в надежных руках. Таня, моя жена, должна была вот-вот рожать, а кроме того, я знал, что назревают новые большие дела, в которых мне хотелось принимать участие. Поэтому я решил расстаться с Неватим.

Прощальный вечер был волнующим. Пришли все: кочинцы — в праздничной одежде, инструкторы, несколько работников поселенческого отдела Сохнута в Беер-Шеве, а с ними и Моня Каганович, бухгалтер, шофер. Много добрых слов было сказано на языке кочинцев, я тоже не остался в долгу, а Нисим Элиягу и Нисим Нисим трудились изо всех сил, переводя речи и приветствия то на иврит, то на язык малаяли.

К концу вечера ко мне подошел один из старейшин общины, протянул мне позолоченное кольцо с изображением государственного герба в синем кобальте, и сказал:

— Дорогой Элиягу, два таких кольца мы изготовили в Кочине перед тем как переехали в Израиль. Одно из них предназначено президенту государства Израиль, и мы вручим его президенту лично, когда поедем в Иерусалим. Второе же кольцо мы решили преподнести тому, кто поможет нам пустить корни на нашей новой родине. Ты и есть этот человек.

Я крепко пожал руку старику и тут же надел кольцо на палец.

Инструкторы тоже преподнесли мне подарок. Это был свернутый лист, на котором написан текст «телеграммы», якобы прибывшей в Неватим. «Телеграмма», написанная латинскими буквами, гласила:

№ п/п, дата — 26.8.1954 г. Кол-во слов: 51. Почта Неватим.

Дорогой Элиав!

Расставаясь с тобой, мы хотим выразить тебе чувства глубочайшей благодарности, которыми полны наши сердца. С того самого дня, как ты приехал к нам в «Шаар Гаалия» и по сей день, ты провел с нами не один месяц: тем труднее нам расставаться с тобой. Но мы надеемся, что ты часто будешь приезжать к нам в гости, где бы ты не находился. Мы же никогда тебя не забудем и приложим все старания, чтобы следовать по тому же пути, по которому вел ты нас. Желаем тебе удачи во всем.

Жители Неватим.