Наперегонки со временем.

Глава 27. ТОЩИЕ ГОДЫ «МАШБИРА»

Когда мы открыли «кооперативы» в иммигрантских мошавах, режим экономии и карточная система были еще в полном разгаре.

Слабое сельское хозяйство Израиля, созданное еще до провозглашения Независимости, не могло прокормить население страны, возраставшее в те годы в геометрической прогрессии, даже наполовину.

С овощами, фруктами, молоком и молочными продуктами — еще как ни шло. Правда, поселенцы в своих новых мошавах были тогда только потребителями, тогда росли одни лишь сорняки. Другие же продукты такие, как рис, сахар, растительное масло, пшеница, рыба и мясо, приходилось привозить из-за границы и расплачиваться за них не только чистоганом, но еще и валютой. Казна была тогда совершенно пуста, а Элиезер Каплан, министр финансов, давным-давно заложил и перезаложил те небольшие валютные резервы, которые сохранились еще с довоенных времен. На экспорт шли одни только цитрусовые, но и они были заложены на много лет вперед и наличных поступало очень и очень мало.

Чтобы расплатиться за какой-нибудь пароход пшеницы Элиезеру Каплану приходилось мобилизовать всю свою финансовую смекалку, на которую был способен он сам и его помощники по работе. Из Иерусалима шли срочные телеграммы в Нью-Йорк, в Женеву, чтобы мобилизовать каких-нибудь десять тысяч долларов для оплаты транспорта сахара или риса, потому что поставщики грозились, что велят капитану изменить курс и ни под каким видом не разгружать пароход в Хайфе.

Чего ж удивляться, если «Иосиф Гамашбир» в правительстве, то бишь министр снабжения и продовольствия Дов Иосеф, обрек страну на семь тощих лет. Все продукты выдавались по карточкам. Пестрые, замысловато продырявленные продовольственные карточки, раздаваемые семьям, превращали продавцов в бухгалтеров: они должны были вырезать из карточек всякие пестрые талоны и вести в высшей степени запутанный учет. Контролеры рыскали на дорогах и в селах, проверяли каждую грузовую машину, чтобы не допустить хищений продовольствия.

Именно в это время в иммигрантских селах открылись кооперативы.

Кооператив, созданный на идеологической основе, предусматривающий участие членов кооператива в прибылях и ставший важной и эффективной частью того современного аппарата, который израильское рабочее движение построило на селе, был чем-то искусственным и весьма странным в иммигрантских мошавах. По виду это была маленькая продовольственная лавка, разместившаяся в бараке в центре села.

Поставщиком кооперативов был «Гамашбир лаоле» — филиал «Гамашбира». Пайщики, пятьдесят-шестьдесят иммигрантских семейств были в буквальном смысле слова нищими, и их покупательная сила — очень близка к нулю. Так как в каждом селе было решено создать такой кооператив, то и тем, кто не кончал экономический факультет, было ясно с самого начала, что вся эта затея по самой природе сулит одни убытки, и потому «Гамашбир» не отставал от Сохнута, требуя все новых и новых субсидий.

Поселенцы всего этого не знали. Они видели только магазин, наполовину пустой, с какими-то подозрительными консервами, банками на полках, нисколько не похожими на продовольственные товары, к которым они привыкли в тех странах, откуда они приехали.

Но что особенно злило и выводило их из себя, так это работники кооперативов. Иммигранты очень скоро поняли, что они имеют дело не просто с лавочниками, с которыми можно поторговаться, поспорить, а главное, у которых так или иначе все можно купить, но со служащими на жалованье, которым наплевать на покупателей. «Купят — хорошо, не купят — тоже неплохо».

Кооперативы злили иммигрантов из коммунистических стран, так как напоминали им пользовавшиеся дурной славой колхозные и совхозные «универмаги». Еще более странными они казались выходцам из стран Ислама. Вместо духанщика на разношерстном и шумном базаре, они имели дело с каким-то серым служащим в каком-то сером бараке, и этот служащий выдавал им какие-то странные продукты: кефир, мороженое рыбное филе и тому подобное.

Кооперативам, конечно, было очень трудно укомплектовать «меню» выходцев из ста и одной страны: польским евреям хотелось приготовить «гефилте фиш», марокканские требовали продукты, необходимые для приготовления «кускуса», румынские евреи мечтали о мамалыге, индийские прямо жить не могли без риса в остром соусе; евреи из Йемена требовали все необходимое для фелафеля, евреи из России все бы отдали за тарелку борща; венгерским евреям хотелось гуляша с острым перцем, а персидским — кебаба, и так далее без конца. И на все это у кооперативов был один ответ: кефир и мороженое рыбное филе.

Мы старались, чтобы хоть хлеб поступал во-время и чтобы его было более или менее вволю. Правда, не единым хлебом жив человек, но зато, когда есть хлеб, тогда хоть нет голода, а это было тогда главное.

Вообще-то хлеб доставляли в Лахиш еще довольно свежим. Его привозили из пекарни «Гамашбира» в Ашкелоне на машине, которая и развозила его по селам.

В один прекрасный день — был как раз канун первого праздника Шавуот в Лахише — я сижу в нашем домике в Афридаре и тоже готовлюсь к празднику. Вдруг ко мне врываются несколько растерянных инструкторов и сообщают:

— Не привезли сегодня хлеб в Ногу, в Шахар, в Оцам, в Сде-Давид, в Эйтан и в Ноам. Поселенцы прямо с ума там сходят, плачут, ломают руки. Что теперь будет?

— А в чем дело? Почему не привезли? Вы в пекарне были? А почему вы не достали хлеба в другом месте?

— Мы целый день ждали машину. Думали, что пустяшная поломка, — ответили инструкторы. — После обеда мы поехали в Ашкелон, но пекарня закрыта. Разыскали заведующего, а тот говорит, что печь вышла из строя и хлеба не будет.

Хотел я у них спросить, почему пекарня не предупредила заранее, чтобы мы могли достать хлеба где-нибудь в Реховоте или Ришоне, но все равно этим теперь делу не поможешь.

Стали мы искать выход из положения, и вдруг мне пришла в голову мысль. Я пошел на кухню и спросил у Тани, сколько у нее булок.

— Четыре, — ответила она.

— Очень хорошо. Я три забираю, а одну оставляю. Шалом, через пару часиков я вернусь.

Затем мы поехали к Хавиву, проделали с ним ту же процедуру и «конфисковали» у его жены четыре булки. Так мы объехали дома всех наших работников в Афридаре, и не прошло и получаса, как мой джип и джип инструкторов были нагружены десятками буханок хлеба.

Уже в самый канун праздника мы ворвались в деревню, обошли один барак за другим, как те почетные гости, которые по еврейской традиции должны побывать в праздник в домах жителей, поздравили всех с праздником и всюду оставили буханку или полбуханки хлеба.

Где-то около полуночи я вернулся домой и тут же позвонил в Тель-Авив Якову Аптеру, управляющему «Гамашбира».

— Шалом, Яков, поздравляю с праздником. — начал я. — С вами говорит Лева Элиав из Лахиша.

— Шалом, Лева, с праздником, — ответил ошеломленный Аптер, который, вероятно, уже спал сном праведника, когда раздался мой звонок.

— Яков, я помню, как еще будучи мальчиком я изучал историю рабочего движения в стране, в том числе и главу о том, как вы создали «Гамашбир» накануне первой мировой войны.

— Вот как, — вежливо ответил Аптер, решивший, верно, что я хватил лишнюю рюмку и поэтому в приподнятом настроении.

— Я помню тот чудный рассказ про мешок муки, который вы тогда купили в Тверии и понесли на собственном горбу в Деганию и в Кинерет, чтобы накормить голодных халуцим.

— Точно. Так оно и было, — ответил Аптер в трубку, так и не взяв в толк, чего это я к нему пристал среди ночи.

— Нас учили, что в тот день вы решили в душе создать учреждение, которое обеспечит поселенцев всем необходимым. Так, дескать, возник «Гамашбир».

— Тоже верно, — ответил Яков.

— Ну, так вот, — сказал я. — Сегодня в стране тоже есть поселенцы, нуждающиеся в помощи. Я говорю о новых иммигрантах, проживающих в новых селах, для которых, собственно, и существуем мы с вами, а заодно и «Гамашбир».

— Это тоже правильно, — уже несколько нетерпеливо ответил Яков.

— В таком случае вы должны мне помочь. — И тут я рассказал ему всю историю с пекарней.

Когда я кончил, Яков Аптер сказал:

— Найди заведующего пекарней и скажи ему, что завтра утром я лично привезу механиков из Тель-Авива. Будем надеяться, что нам удастся отремонтировать пекарню и снова выпускать хлеб.

Так оно и было. Как только праздник закончился вечером, в Ашкелоне уже пекли хлеб. Руководил всем сам Аптер. Он был стариком и десятки лет ворочал гигантским предприятием в сотни миллионов. Все же у меня было чувство, что он с наслаждением находит новое удовлетворение в оказании помощи своему детищу.