Не графиня поневоле

Глава 38

Я бросилась к графу, который выглядел самым настоящим трупом. Перепуганная сама почти до смерти, я была уже готова лечь с ним рядом и так остаться.

— Госпожа, госпожа, он жив, дышит еще, — я очнулась от тихого радостного восклицания Ганса, который, приложив ухо к груди графа, прислушивался к его дыханию.

Я тут же вскочила. Помирать резко расхотелось. Еще повоюем, пожалуй!

— В карету его! — приказала я и первой взялась поднимать раненого.

Как оказалось, на боку под окровавленной рубашкой у бедняги зияло отверстие, нанесенное чем-то острым.

— Глубокая рана, — заметил Ганс, когда мы, едва дыша, дотащили графа до кареты и осторожно там уложили. — Надо к искусному доктору.

— К Трисмегисту, — распорядилась я.

Наконец раненый был водружен в карету. Сев рядом, я придерживала его, поскольку без сознания он мог свалиться на пол в любой момент. Аврору Ганс пристегнул бежать следом.

Карета затряслась по грунтовке, граф время от времени постанывал, я с трудом, но удерживала его. Хотя он было довольно тяжел, если честно, и массивен. Однако, как говорится, своя ноша не тянет. А то что Санген — моя ноша, я в глубине души уже не сомневалась. Хотя признаться открыто в этом ему пока не могла.

— Как он там, госпожа? — время от времени выкрикивал Ганс, погоняя коней.

— Держится, — отвечала я. — Давай быстрей.

И карета неслась дальше.

Меня занимал вопрос, кто же ранил графа. Неужели Арида? Или, может, принц? Если наследник короны влюбился в негодяйку и думая, что защищает ее, вполне мог бы и пырнуть графа. Но как же подло поступил это неведомый враг, кем бы он ни был. Бросить умирающего в овраге на верную смерть, беспомощного…

Спустя час мы достигли Петары. Быстро проехав по мощеным городским улочкам, остановились возле лавки Трисмегиста. Только бы дома был, молила я про себя.

К счастью, лекарь оказался дома. А едва услышав, что граф ранен, бросился помогать вытаскивать его из кареты.

Вскоре раненый уже был водружен на очищенный от склянок лабораторный стол, а Трисмегист осматривал рану. Я внимательно следила за выражением его лица, пытаясь понять, насколько плохи дела.

Трисмегист снял с граф сюртук, окровавленную рубашку, очистил кожу от запекшейся крови и склонился над раной. Спустя минуту разогнулся и произнес одними губами:

— Вовремя приехали. Еще бы полчаса и все.

Затем, не проронив больше ни слова, принялся обрабатывать рану, зашивать, смазывать какими-то пахучими мазями.

Я все это время почти не дыша сидела в глубоком кресле, старясь себя сдерживать, чтобы не приближаться к столу. Я понимала, что только помешаю, но сидеть вот так было невыносимо. Ганс, бледный и расстроенный, застыл статуей в углу возле двери, тоже не сводя глаз с лежавшего без движения графа.

— Готово! — произнес Трисмегист, закончив реанимационные мероприятия.

Затем тяжело вздохнул и принялся снимать тонкие перчатки, как нейрохирург, только что прооперировавший смертельно больного.

— Что сейчас делать? — наконец-то я могла вскочить на ноги.

— Его надо поместить в чистое помещение, обрабатывать рану, кормить бульонами и ждать, когда очнется. — монотонно давал наставления Трисмегист. — Думаю, ваш дом для этого подойдет идеально. Там множество слуг, будет кому за ним присмотреть.

— Я сама за ним присмотрю, — произнесла я. — Буду делать все, что потребуется.

— Ну-ну, — чуть насмешливо откликнулся Трисмегист. — Ваше дело, конечно. Но предупреждаю, что осуществлять некоторые процедуры вам будет не слишком приятно.

Я непонимающе посмотрела на него.

— Ну, естественные нужды, — нетерпеливо пояснил лекарь и выразительно посмотрел на Ганса.

Тот словно очнулся и поняв, о чем речь, быстро закивал:

— Конечно, безусловно, этим займусь я.

Я чуточку смутилась. Об этой стороне ухода за больным я как-то не подумала.

— Больного держать в тепле и чистоте, — на прощание сказал Трисмегист. — Первое время я буду навещать его.

Он вытащил из кладовки носилки и вдвоем с Гансом они доставили раненого в карету. Я шла следом, думая: ведь надо предупредить Трисмегиста, что его возможно скоро арестуют. Но я так боялась… Боялась, что он моментально отчалит обратно в Хасадское королевство, оставив графа умирать. Ну и меня тоже приговорив заодно.

— Я знаю, что за мной скоро явятся, — произнес Трисмегист, когда я уже заносила ногу, чтобы сесть в карту, так и не решившись ничего ему рассказать. — Поэтому спрячусь. Но навещать больного буду, как и сказал. По ночам.

Я кивнула, покраснев. Все-таки надо было самой сказать ему, а то сейчас лекарь будет думать, и справедливо, что я утаиваю от него информацию.

— Откуда вы знаете? Маму уже взяли, маркиза Агастьяна тоже. Кажется, они в тюрьме, — прошептала я.

— У меня свои источники, — усмехнулся Трисмегист. — Намекну только, что многие знатные особы, приближенные к королю — мои давние клиенты.

Ясно. Что ж, это хорошо, что он уже знает. Будет время принять меры.

— Вы меня застали вовремя, — продолжил лекарь. — Я ведь черед двадцать минут собирался уже убраться в одно укромное местечко… Ну, не будем терять время, до встречи.

Он помахал мне согнутыми длинным пальцами, затем и быстро развернувшись, зашагал к лавке.

— Давай, Ганс, — стукнула я по стенке кареты. — Только осторожней.

До дома мы добирались полтора часа, хотя располагался он недалеко. А все потому, что трясти раненого было нельзя. Я до смерти боялась, что свежезашитая рана откроется, и швы разойдутся. Однако ничего такого не случилось, граф был доставлен в мой дом во вполне целом состоянии.

Едва мы подъехали, как забегали слуги, все оживилось, и вскоре раненый был помещен в апартаменты покойного Октавия — в противоположном от моей спальни крыле дома. Здесь было самое удобное место: окна выходили в тихий сад, а покойный «батюшка» отличался любовь к роскоши, даже матрас на его кровати был каким-то особым супер удобным, набитым пухом редкого заморского зверя виверна.

В неустанном уходе за раненым прошло три дня, я почти не спала. Сведений от матери не поступало, и на исходе третьих суток я решилась завтра поехать к Арону Нидану. Прорваться к королю у меня шансов не было, уже пробовала: едва я подъезжала ко дворцу, как стража тут же разворачивала мою карету, даже не давая возможности въехать во двор.

Граф в себя не приходил. Время от времени он что-то бормотал бессвязное, но на этом все. Глаз не открывал, почти не ел.

Трисмегист исправно посещал его, как и обещал, по ночам. Но ничего обнадеживающего сказать не мог.

— Надо ждать, — только и слышала я от него всякий раз.

После чего, сокрушенно качая головой и сделав очередную перевязку, лекарь скрывался в ночной темноте. Кроме того, всякий раз он напоминал мне о скорейшей необходимости произвести обмен телами, но лучше бы этого не делал. Все было и без того слишком сложно для меня одной. И почти никакой поддержки: все, кто мог эту поддержку оказать, были сейчас далеко, в тюрьмах или без сознания.

К утру четвертого дня я было в настолько разбитом состоянии, что в себя меня привели только пара чашек крепчайшего кофе без молока.

— Вели Гансу закладывать, — распорядилась я, когда Лея принесла завтрак. — К Господину Нидану поедем, в городскую тюрьму.

— Вы думаете, ваша матушка там? — Лея со страхом прижала сомкнутые лодочкой руки к груди.

Я пожала плечами:

— Лучше уж там, под присмотром Нидана, чем к примеру в каких-нибудь тайных казематах.

— А есть и такие? — Лея судорожно сглотнула, испугавшись еще больше.

— Не знаю, — снова пожала плечами я. — Но если ее обвиняют в государственной измене, хотя она тут вовсе не при чем, то всякое может быть.

— В государственной измене… — шептала потрясенно Лея, пока я допивала вторую чашку.

Едва я поставила чашку, двери столовой отворилась, и на пороге возник Ганс. Выглядел кучер странно: всклокоченные волосы, дикий взгляд и растянутый в улыбке рот.

— Что, Ганс, что случилось? — Лея бросилась к мужу.

— Он… граф то есть, — сбивчиво проговорил кучер. — Он там в себя пришел…

Произнеся это, слуга обессиленно сполз по стенке на пол. Бедолага, он тоже почти не спал эти дни, как и все мы. Самоотверженно ухаживал за раненым, выполняя самую черную и неприятную работу вроде выноса утки.

Я так быстро вскочила из-за стола, что кофейная чашка, пустая к счастью, перевернулась и запрыгав, упала на пол. Разбилась она или нет, я уже не слышала, потому что стремглав выбегала в коридор.

Граф и правда был в сознании. Увидев меня, он попытался слабо улыбнуться.

— О боже! — зарыдав, я бросилась ему на шею.

Граф застонал, и я отпрянула, поняв, что ему, должно быть больно.

— Извини, —смущенно пробормотала я, поправляя подушки. — Но я так рада, что просто не могу держать себя в руках.

— Это хорошо, — прошептал он, бледный, похудевший и невероятно красивый. — Значит, я все-таки живой?

— Это Трисмегисту спасибо, — тоже перешла я на шепот, потом наклонилась и не владея собой, поцеловала его в почти бескровные губы..

— И тебе, — снова попытался улыбнуться граф, но улыбка получилась только одним уголком рта.

— Кто тебя ранил? — смутившись, я перевела тему.

Граф вздохнул и с трудом выговаривая, произнес:

— Она. Арида.