Непокоренная Березина

Борис Вацлавский

Даже видавшего виды Огнивцева удивила та бесстрастность и сугубо деловитый тон, с которыми докладывай очередной командир — Борис Вацлавский. Кратко, без эмоций, только о том, что представляет конкретную практическую ценность. Наверное, так отчитываются предколхозов на бюро райкома: сделано то-то и то-то, способствовало то, мешало это…

О Вацлавском Огнивцев знал только то, что его путь в разведку начался по призыву комсомола в октябре сорок первого года. Во Дворце пионеров Бауманского района столицы представитель разведотдела штаба Западного фронта майор Спрогис тщательно отбирал из числа лучших комсомольцев тридцать человек в отряд десантников и уже тогда обратил внимание на этого серьезного молодого человека. Впрочем, он уже был не очень молодым по тогдашним понятиям — двадцать семь лет! Кандидат в члены партии. Успел окончить Московский авиационный институт. Словом, не из желторотых школьников. И в военном деле не новичок: без отрыва от производства окончил планерную, парашютную и даже летную школу Осоавиахима, работал инструктором парашютного спорта на общественных началах. Родом — «почти» харьковчанин — из города Изюма. Но последние годы жил в Москве. И хотя желающих попасть в десантники было более чем достаточно, его взяли в отряд охотно.

Спрогис страшно обрадовался, что нашелся человек, который может помочь подучить и потренировать будущих десантников. Но тут же уточнил:

— С вышки прыгал или с самолета?

— И с вышки, и с ТБ-три, — ответил Борис.

— Великолепно! Видимо, с ТБ-три вам и придется прыгать.

Так впоследствии и получилось. Они спрыгнули с ТБ-3 на смоленскую землю, занятую тыловыми и резервными частями группы армий «Центр». Приземлились сравнительно удачно, но были обнаружены врагом и вынуждены были немедленно уходить в соседние леса.

У десантников началась жизнь и работа, полные тревоги и опасностей, с длинными переходами и короткими, но бурными, как майская гроза, схватками с группами и группками противника. Вести разведку и устраивать засады на виду у вражеских гарнизонов было безмерно трудно. Если в отдаленных, так называемых «тихих», местах немцы чувствовали себя сравнительно спокойно и позволяли себе порой благодушничать, то в ближайших тылах группы армий «Центр» и на главных коммуникациях передвижения войск их настороженность была куда острее. В узде крепко держало высокое начальство, которое устраивало в гарнизонах внезапные проверки и разгоны за ротозейство. А так как вражеские гарнизоны были натыканы где только возможно, то передвигаться десантникам с места на место было далеко не безопасно.

Однако даже в таких жестких условиях десантники Вацлавского, обосновав в надежном лесу лагерь, занимались своим делом. И довольно успешно. Каждый день в строго установленные часы в эфир летели позывные, и морзянка выстукивала:

И так изо дня в день мстили врагу бойцы группы Вацлавского за горе и лишения своего народа, за Родину.

Однажды у Вацлавского возникла мечта побывать поближе к Смоленску и разузнать поподробнее о ставке Гитлера в Красном Бору. Добраться до этого волчьего логова было заманчиво. Но заветная мечта разлетелась в пух и прах, когда дошло до реального воплощения. Во-первых, подступы к Смоленску были безлесные, прикрывались вражескими гарнизонами и были под тщательным наблюдением. И, во-вторых, верные люди сказали, что все это — камуфляж, а фактически ставка под Смоленском Гитлером заброшена. Он перебрался в другое место, куда-то восточнее Смоленска. Это сразу же поставило перед Вацлавским массу вопросов. Куда перебрался? Зачем? Что его вынудило? И есть ли возможность все-таки найти ставку и «познакомился» с нею поближе?..

Мало-помалу восстановились и некоторые подробности из истории создания красноборской ставки бесноватого фюрера. На ее строительство было согнано до шестисот военных строителей, главным образом пленных. К ним фашистское командование подошло с большим «вниманием»: обещало после завершения всех работ освободить из плена и выдать пропуска для проезда к избранному месту жительства на оккупированной территории. Мол, работайте только побыстрее и старательнее.

У людей теплилась какая-то надежда выжить, вырваться из ада каторжных работ за колючей проволокой. Они, изнемогая от голода и усталости, работали. В короткий срок были возведены подземный бункер с трехметровым перекрытием, подсобные наружные и подземные сооружения, благоустроены окрестности: меж смолистых сосен проложены красивые дорожки, разбиты клумбы. Была также подведена колея железной дороги для стоянки вагонов, оборудованы автостоянки…

Фашистский генерал, руководивший инженерными работами и обещавший освобождение, «сдержал» свое слово. Как только на очередном объекте завершалось строительство и уполномоченные фюрера принимали его, пленных выстраивали со всеми их скудными пожитками и под звуки оркестра отправляли восвояси. Шли весело, поротно и повзводно — как же, ведь «домой»! Но ни один из них так и не вышел из Красного Бора. Все строители полегли под пулями автоматов и пулеметов. Варвары-фашисты очень боялись, что координаты местонахождения ставки Гитлера станут сразу же известны и партизанам, и советскому командованию. Но тайное так или иначе стало явным. Слух о кровавом злодеянии разнесся по земле. Подпольщики и партизаны, разведчики, действующие в тылу врага, первыми узнали о преступлении. Они еще крепче сжимали оружие. Летели под откос на железных дорогах фашистские эшелоны, горели военные объекты в Орше, Борисове, Могилеве…

Разведчики Вацлавского пробрались на аэродром в Орше, обнаружили там много самолетов и немедленно передали о них необходимые сведения в Москву. А когда пришли ночью наши бомбардировщики, то навели их на цель осветительными ракетами. Было уничтожено на земле более двух десятков гитлеровских воздушных пиратов.

Фашисты понимали, что все это дело рук партизан и особенно десантников. Им казалось, что развернула свои действия не какая-нибудь маленькая группа, а по меньшей мере целый батальон. Коменданты гарнизонов в городах Орша, Богушевск и Рудня собрали имеющихся в их распоряжении солдат, охранников и полицаев и начали прочесывать леса. Каратели шли густой цепью и, не видя цели, беспрерывно стреляли в белый свет, как в копеечку. Им было приказано: «Патронов не жалеть. Если не удастся перебить всех, кто попадется под руку, то хотя бы запугать местное население и партизан, чтобы впредь к Орше никто из них и близко не подходил».

Десантники и партизаны, разумеется, в открытый бой не вступали. Оставляя на пути карателей небольшие заслоны, они отходили в леса, плотным кольцом окружающие Витебск. Как потом им стало известно из показания пленного, между руководителем этой операции и непосредственными исполнителями произошел такой диалог:

— Постарайтесь прижать банду десантников к реке Днепр, вытеснив их из леса в чистое поле, — наставлял карателей их командующий. — В безлесье им всем капут!

И каратели старались изо всех сил, оставляя преследуемым, как они думали, единственный свободный путь — к Днепру.

— Я не сомневаюсь, что успех операции за нами, — потирал руки довольный генерал. — Я глубоко уверен, что партизаны и десантники кинутся туда, где не стреляют. Их поведет инстинкт самосохранения.

— Логично, господин генерал, — подобострастно отвечал начальник гарнизона. — Кому же хочется умирать. Особенно молодым. Им все время мерещится веселая жизнь, хорошенькие девушки. Даже этим русским аскетам.

— Насколько мне известно, их командир — Вацлавский тоже не старик.

— Всего двадцать семь, господин генерал.

— Невероятно. Откуда в этом мальчишке столько ловкости и прыти…

— Не понимаю, господин генерал.

Генерал бросил цветной карандаш на разостланную на столе топографическую карту и вдруг осерчал:

— Что понимать? Тут и бременскому ослу все понятно. Он безнаказанно прошел по нашим тылам двести километров! Хорошо изучил нашу дислокацию, знает все входы и выходы. Это позор! Это черт знает, что такое! Скажите спасибо, что об этом пока не знает командующий группой армий «Центр» генерал-фельдмаршал Бок. Он содрал бы с нас с вами погоны вместе со шкурами, доннерветтер!

— Этому не бывать, — сказал как можно увереннее собеседник, вдруг ставший белее стены. — Партизаны и десантники будут уничтожены, господин генерал.

Но операция гитлеровцев провалилась. Партизаны и десантники на юг, к Днепру, в безлесье, не пошли. Они с боями прорвались именно на север — в леса, примыкающие к Витебску.

За те умелые, мастерски проведенные от начала до конца боевые действия в 1941 году, за проявленные при этом мужество и самоотверженность Борис Николаевич Вацлавский был впоследствии удостоен ордена Красного Знамени.

12 апреля 1942 года диверсионно-разведывательная группа Бориса Вацлавского в составе 35 человек высадилась неподалеку от деревни Денисовичи, в 15 километрах южнее Крупки. Ее задачей было уничтожение вражеских эшелонов с живой силой и техникой, разрушение железнодорожного полотна, чтобы нарушить регулярное движение эшелонов по железной дороге Минск — Орша на этом участке. Группе предписывалось также вести непрерывную разведку противника и из засад истреблять фашистских оккупантов, следующих на автомобилях.

Вот собственно и все, что стало известно о Вацлавском и его группе участникам совещания. А всем хотелось знать о нем куда больше. Поэтому командир подсел к нему поближе и продолжил расспросы:

— Ваша группа, Борис Николаевич, находится здесь, в районе Крупки, более четырех месяцев. Вы могли бы поконкретнее доложить, что именно проделано вами за это время?

Вацлавский ответил сразу же, не задумываясь:

— Кроме ведения разведки в районах Борисов, Крупки, Толочино бойцами отряда пущено под откос десять железнодорожных эшелонов с живой силой, различной техникой и грузами. Сожжено также двадцать пять автомобилей. Убито и ранено в разное время более ста оккупантов.

Командир одобрительно хлопнул в ладоши.

— Конкретнее не скажешь. Сальдо приличное и явно в нашу пользу. А теперь припомните, кто из бойцов отряда отличился в этих дерзких действиях больше других?

— Если честно, то все. Делить не хочу. И все-таки самых отчаянных назову: сержанта Филиппова Василия Яковлевича. Как-то я его похвалил за храбрость в одном бою. А он мне в ответ: «У нас на Смоленщине все такие». Представляете, с тремя солдатами подорвал в Крупском районе два железнодорожных эшелона, а в засаде уничтожил автомобиль с девятнадцатью фашистами, в том числе обер-лейтенантом. Не хочет отставать от него и «орловский мужик», как он сам себя именует, сержант Гальчин Алексей Пантелеймонович. Родом он из Красинского района. Может, слыхали? В засаде с двумя бойцами этот орловец сжег автомобиль и в упор расстрелял двенадцать фашистов вкупе с офицером и фельдфебелем. В мае месяце он же между станциями Крупки и Бобр пустил под откос два эшелона. Один из них включал шесть классных вагонов с пассажирами, то есть солдатами и офицерами, и двадцать платформ с артиллерией и тягачами.

— А какие потери понесла сама ваша группа во всех этих стычках с оккупантами? — спросил молчавший все время до этого Огнивцев.

— Три красноармейца убиты, трое легко ранены. Потери, на мой взгляд, небольшие. Но и их можно было бы избежать. Вся беда в том, что не все наши товарищи имеют достаточный опыт диверсионной работы на железной дороге. Точнее, теперь уже «имели»…

— Какие у вас взаимоотношения сложились с местными партизанскими отрядами? — опять спросил комиссар.

— Самые хорошие, братские. Партизаны оказывают нам большую помощь в организации разведки, диверсий на железной и шоссейной дорогах. Особенно тесно связаны мы с отрядами Виктора Свистунова и Сергея Жунина. В свою очередь, мы сами, по мере возможности, помогаем им. В мае, например, передали двум партизанским группам двенадцать трофейных винтовок с боеприпасами, ручные гранаты, взрывчатку. Научили их обращаться с этим оружием, минировать железную дорогу.

— Ну, что скажешь, Иван Александрович? — обратился Спрогис к комиссару. — Не скучали ребята, правда?

— На мой взгляд, отряд товарища Вацлавского неплохо выполняет приказ командования Западного фронта. Многие бойцы, да и сам командир заслуживают не только благодарности, но и представления к правительственным наградам.

— Ну что ж… Подумаем после совещания, — заключил командир. — Кто у нас на очереди для доклада? Выслушаем всех, откладывать не будем.

— Алексей Бухов, — сказал начальник штаба Алексеев, — по кличке «Добрый».

— Ничего себе «добрячок», — пошутил кто-то, обратив внимание на хмурого на вид высокорослого, плечистого командира, который с достоинством, без излишней торопливости встал перед участниками совещания.

Все заулыбались, но тотчас приняли серьезность, как только Бухов, кашлянув в кулак, стал докладывать о своих делах.