Переполох в Рогачеве

С декабря сорок первого года не донимали никакие особые заботы коменданта города Рогачева майора Штромбе. Зима прошла сравнительно безмятежно в Рогачевском районе. Правда, летом партизаны пошаливали, но их диверсии особой тревоги в службе комендатуры не вызывали. 17 февраля в Гомеле на совещании военных комендантов области майор Штромбе удостоился чести быть поставленным в пример всем военным комендантам со стороны шефа гестапо бригаденфюрера Вильнера. Шеф даже вручил ему памятный подарок от гауляйтера Белоруссии за верную, безупречную службу великой Германии и фюреру.

Майор возвращался в Рогачев на своей машине в хорошем настроении. Еще бы! Ему явно светило повышение в службе и воинском звании. Подъезжая к Жлобину, он решил отметить удачу ужином в одном из ресторанов города. Из укромного уголка ресторана он услышал знакомый голос:

— Майор Штромбе! Мы вас поздравляем с успехом и просим к нашему столу.

Раскланивался с ним военный комендант Жлобина, недавно назначенный на эту должность после ранения на Восточном фронте.

— Что вам помогает в этой дикой, необузданной стране поддерживать такой строгий порядок? — спросил он у Штромбе.

— Преданность великой Германии и фюреру, — чуть высокопарно, но с верой в эту святую истину отчеканил Штромбе.

Присутствующие встретили его слова аплодисментами. Ужин затянулся далеко за полночь. Было выпито много коньяка, вина и натурального баварского пива, доставленного с родины, за фюрера, великую Германию, за новый порядок в России, первопроходцами которого, конечно же, являются они, военные коменданты. На ужине комендант Рогачева чувствовал себя именинником, много шутил и похвалялся. Герой вечера уже собрался было уехать в Рогачев, но вдруг заметил за столом шикарную блондинку. Это изменило его планы. Комендант Жлобина заметил это и попросил коллегу поддержать компанию до полуночи и уехать к месту службы завтра утром. Штромбе охотно согласился и был вознагражден: ночь он провел с новой подругой. Проснулся майор в 11 часов следующего дня от какого-то тревожного предчувствия. Выпив чашку кофе, он расплатился с блондинкой и срочно выехал в Рогачев.

В комендатуре его встретил бледный, трясущийся помощник.

— Докладывайте! — рявкнул комендант, не поднимая глаз.

— Серьезные неприятности, господин майор. В нашем районе появились регулярные подразделения Красной Армии и партизаны. Вчера ночью ими в районе станции Тощице, севернее Рогачева, пущен под откос воинский эшелон, следующий из Быхова в Рогачев с продовольствием и военным снаряжением. Разбиты паровоз, тридцать вагонов и пять платформ. Погибла вся охрана эшелона. Почти все имущество исчезло…

Глаза Штромбе налились кровью.

— Откуда у вас эти данные?

— Доложил по телефону со станции Тощице тяжело раненный начальник эшелона.

— Какие контрмеры приняты Рогачевским гарнизоном?

— С рассвета из Рогачева и Быхова на автомобилях были высланы по одной роте солдат, но из-за снежных заносов они к месту происшествия добрались только к вечеру. Разумеется, поздно…

— Куда делись эти… лесные бандиты?

— Ушли в леса. Они на санях. У них хорошие лошади. У нас же пока нет ни одной подводы. Машины из-за снегов бесполезны.

Вечером того дня у майора Штромбе состоялся весьма неприятный разговор с шефом гестапо. Спасала лишь добрая прежняя репутация и клятвенное обещание как можно скорее уничтожить лесных бродяг.

Действительно, на три-четыре дня все затихло. Диверсанты бесследно исчезли. Местные жители поговаривали, что это были кадровые военные, действовавшие вместе с партизанами. Так ли это? Немцам пока не удалось узнать достоверно, кто они и откуда взялись на Рогачевщине. Выяснилось лишь одно: это были хорошо вооруженные и обученные, смелые люди.

21 февраля гарнизон Рогачева и бургомистр пышно праздновали именины коменданта города. Вино лилось рекой. Звенели бокалы, звучали тосты в честь майора Штромбе. Особенно велеречивым был бургомистр города Богданович.

— Более полутора лет мы не знаем набегов большевистских банд. И это благодаря вам, любезный герр комендант, вашему руководству доблестными солдатами фюрера. То, что случилось недавно на станции Тощице, — это чистая случайность. Конечно же, этого больше не повторится. Я предлагаю тост за фюрера и победу великой Германии, за вас, достопочтенный герр майор!

Все присутствующие горячо поддержали этот тост, но косились на присутствующего шефа гестапо города, который воздерживался от похвальных речей, так как получил серьезный нагоняй от своего начальства за диверсию на станции Тощице. Штромбе посмотрел на него таким умоляющим взглядом, что тот не удержался.

— Мне представляет большое удовольствие работать вместе с именинником, верным и заслуженным солдатом фюрера. И я уверен, что мы и впредь будем бдительно стоять на страже нового порядка, установленного фюрером в Белоруссии, и никому не позволим нарушать…

Шеф гестапо не успел закончить свой великолепный тост. Штромбе срочно вызвали к телефону.

Звонил в усмерть перепуганный военный комендант города Жлобина.

— Уважаемый коллега! Сегодня вечером на железной дороге Жлобин — Гомель, западнее Салтановки, пущен под откос воинский эшелон, — сообщил он. — Разбиты паровоз, двадцать вагонов с живой силой, восемь платформ с артиллерией. По имеющимся у нас данным, красные бандиты пришли с севера, из лесов юго-восточнее Рогачева. То есть от вас. Вы обещали шефу после взрыва на станции Тощице уничтожить их, но этого не сделали. Я вынужден доложить в Гомель.

— Мною были приняты все необходимые меры. У нас не осталось… лесных банд, — заорал в трубку взбешенный Штромбе. — И если вы там, у себя, расплодили их, так сами и отвечайте. Я тоже умею докладывать! — И майор бросил трубку.

Торжество было омрачено. Все быстренько расходились под благовидными предлогами. Но забота была общей и единственной: а вдруг они снова появятся в районе?

Миновал еще один день. И тут рано утром в дом, где жил комендант, нервно постучали. Вышел денщик.

— Кто там? — спросил он, пряча грудь и голову за тумбу.

— Это я, начальник караула. Прошу разбудить господина коменданта.

— Зачем он вам?

— Срочное дело. Неотложное… Бургомистр Богданович просится.

— Он же сегодня дважды был у коменданта на докладе.

— Сейчас у него особый доклад. Пожалуйста, поторопитесь.

— Подождите, сейчас доложу.

Протопали каблуки, скрипнула и затворилась дверь. В доме вспыхнул свет. В одной комнате, в другой… Денщик распахнул тамбур.

— Входите! Да быстро! Здесь холод, а господин комендант только что с постели.

Комендант был, действительно, в одних брюках и нижней рубашке. Он даже не успел натянуть на плечи полосатые подтяжки. Бургомистр города оказался совсем растрепанным, небритым, без галстука. Лохматая, дурно пахнущая борода его тряслась. И его всего било, как в лихорадке.

— Ваше благородие! Господин комендант, — упав на колени, завопил он в голос. — Сегодня ночью полицейские гарнизоны в Гадиловичах, Зборове, Мадоре разгромлены. Убиты бургомистры и двенадцать полицейских. Бандиты захватили много муки, соли, картофеля у полицейских и старост, увели весь их скот. По рассказам, о боже, что там было!..

— Да прекратите тряску! Уймитесь! Толком говорите, кто напал, на кого, когда? Откуда они взялись?!

— Рад бы радешенек уняться. Но с собой не могу совладать. Замерз и перепуган… Извините великодушно…

Комендант сердито обернулся к оцепеневшим начальнику караула и денщику.

— Да сделайте же что-нибудь, чтобы его не трясло! Старый пес… Противно смотреть.

Бургомистра подхватили под руки, увели в прихожую. Дали полстакана шнапса и вновь подвели к коменданту.

— Рассказывайте, — брезгливо воротя нос, приказал комендант.

— Сей момент, сей момент, — усаживаясь в кресло, лебезил бургомистр. — Все выложу… Обо всем расскажу. Стал быть, среди ночи, когда наши господа полицейские отошли ко сну, бандиты внезапно напали на все полицейские участки сразу и… Бедняги не успели оказать сопротивление. Почти все полегли. Лишь отдельным удалось скрыться.

— Сколько было напавших?

— Говорят, более сотни человек. Все в красноармейской форме, с автоматами и пулеметами. Разъезжают на санях. Господин комендант, они… могут появиться в Рогачеве… — с ужасом заключил бургомистр.

Коменданта не на шутку встревожило это сообщение, и он немедленно поднял гарнизон по тревоге.

— Почему не кинулись на помощь полицейские гарнизоны Турска и Стрелки? — стукнул кулаком по столу комендант.

— Да куда ж кидаться? В огонь, под пули? Ночью… И далеко к тому же. Верст десять наберется. Покель прискакали б…

— Шкуру свою жалели. Трусы! Амбарные крысы! Коммунисты бьют нас на железной дороге, вытряхивают старост и полицию с постелей.

— Так точно! Вытряхивают. Бьют… Так они же на санях, с пулеметами…

Комендант сердито сощурил глаза и резко спросил:

— Зачем пришел в такую рань?

— Доложить же! И просить вашей помощи. Надо спасать остальные полицейские участки и… бургомистров волостей, которые верой и правдой служат фюреру и великой Германии…

— Ах, вот в чем дело, — процедил сквозь зубы комендант, натягивая на плечи подтяжки. — Им, видите ли, помочь надо шкуру свою сохранить, пьяные рожи! А вот этого ты не хотел, пес старый, — сунул он волосатый кулак под нос бургомистра. — Сгинь, сейчас же! На место! На свой пост! В свою будку! И передай всем обмаравшим штаны свиньям и собакам, что рейх вас спасать не будет. Марш на место!

Комендант, выставив таким образом бургомистра за дверь, удалился в спальню. Через четверть часа он появился затянутый в теплый кожаный реглан, с автоматом на шее.

— Курт! Где мой чемодан «по тревоге»?

— Под вашей постелью, господин майор. Но он не собран…

— Как не собран? Почему?

— Вы же сами сказали, что мы остались здесь навсегда.

— Прекрати болтать, объевшийся индюк! Сейчас же собрать чемодан и быть готовым к действиям по тревоге.

— Слушаюсь! — щелкнул каблуками денщик и кинулся в спальню.

В кожанке было дьявольски жарко. Комендант расстегнул душивший его воротник, тяжело опустился в плюшевое, густо проеденное молью кресло и подумал: «Вот и кончилась тишина. И сюда добрались. О, мой фюрер! Что-то нас ждет?» Майор тут же испугался своих крамольных мыслей и посмотрел на портрет фюрера.

Из золоченой рамки на коменданта браво, щегольски смотрел Адольф Гитлер. Фотограф запечатлел его вскоре после взятия фашистскими войсками Минска. В сорок первом. Поза и вид фюрера успокоили майора. «Слава богу, он, кажется, ничего не слышал», — подумал он.

Загрузка...