Оперативной разведывательной группе предстояло совершить бросок по воздуху через линию фронта, в белорусские леса, облегавшие город Борисов с юго-востока. Требовалось отобрать четыре десятка опытных и смелых мастеров своего дела, способных не только руководить уже действующими против врага разведчиками и диверсантами, но и самим организовать новые группы из местного населения. Нужны были рядовые и младшие командиры, волевые, натренированные, стойкие, смелые, смекалистые, находчивые, хорошо владеющие оружием, знающие подрывное дело, непременно побывавшие под вражеским огнем и доказавшие способность не дрогнуть перед тяжкими испытаниями, даже перед самой смертью.
Хотя в штабе фронта и указали, что группу лучше всего сформировать из числа разведчиков, вернувшихся с боевых заданий и находившихся в то время в резерве, в войсковой части, расположенной в живописном месте, на окраине столицы, но командир и комиссар понимали, что сделать это будет не легко. Загвоздка в том, что там не было сколоченных подразделений. Люди собрались из разных отрядов и групп, многие командиры которых погибли при выполнении боевых заданий в тылу врага. У кого расспросишь о боевых качествах приглянувшегося бойца или сержанта? Действительно, пришлось на ходу изучать людей — на занятиях, тренировках, даже в столовой и клубе… По отношению к делу, по рассказам о стычках в фашистском тылу. Наметанному глазу командира и комиссара порой одной какой-то детали хватало, чтобы увидеть сокола по полету, уловить главную черту его характера, понять способности и настроения.
В один из душных августовских вечеров Огнивцев сунул в свою летную командирскую планшетку записную книжку и отправился в расположение резерва. Ужин только что кончился, кино в клубе еще не крутили и «резервисты» высыпали во двор под деревья скверика возле клуба студентов МЭИ. Одни прохаживались по дорожкам, другие толпились у газетной витрины, где висела вечерняя сводка Совинформбюро, третьи, усевшись на длинных лавочках, а то и прямо на жердочках цветников, весело балагурили, вспоминая фронтовые или довоенные приключения.
— А вот в нашей дивизионной разведке случай был, так случай, — заворожив с дюжину бойцов, услаждал их уши усач в форме старшего сержанта. — Приказывает как-то нам начальник разведки майор Бедин в одну ночь добыть «языка» под Селижаровом. А как его добыть, когда на дворе не май, а декабрь, и мороз жмет под сорок. Фашисты в прочных блиндажах отсиживаются, мундиры у жарких печей от насекомых освобождают, аж хруст идет… Попробуй, выкури такого курортника на мороз да утащи на своих же плечах. Дудки! И тогда мы на хитрость пошли. Подогнали к дзотам теленка, хвост ему накрутили как следует, а он как замычит! Мамочки родные! Мясо! Говядина! Фашисты и повыскакивали ловить заблудшую скотину. Видать, у них с харчами тогда не так богато было. Тут мы их и накрыли. Вот свят бог! Сразу двоих и сцапали.
— Брешешь, дружок. Как пить дать, брешешь, — воскликнул кто-то из скептиков. — Где же вы теленка на передовой взяли?
— Какого теленка? Разве я о нем говорил? Разве мы дураки скотину к фашисту гнать. Васька, наш самый шустрый разведчик, по-телячьи мычал. Василь Бондаренко из-под Чернигова. Разве не слыхал про такого?
Бойцы дружно хохочут, а комиссар тут же берет на карандаш усатого с двумя медалями «За отвагу» на груди.
Другой весельчак заливал совсем иное:
— Нет, братцы, что ни говорите, а наши курские девчата лучше всех.
— Это за что же им честь такая?
— А ты кумекай сам. Ваши калужские чуть темь — по сеновалам целуются, а наши всю ночь сидят на завалинках и так сердечно поют. Целый свет обойди — не сыщешь певуний таких. Ты думаешь, откуда взялось «курские соловьи»? Эх, мне бы теперь туда, посидеть под родимой ракитой!.. Да проклятый фашист дорогу загородил.
— А ты разгороди ее! Чего воздыхаешь?
— Погоди. Не все сразу. Придет черед… Ох, как разгорожу!
У соседней скамьи своя тема:
— Сколько жить буду, никогда не запамятую того проклятого «мессера» и очкастого фашиста в его кабине. Рыжий, плюгавый, тьфу, проклятый… В чистом поле он застукал нас, ни тебе куста, ни пня, ни деревца… Ни одной канавы, как на грех. Троих с первого захода, а за нами, кружившими по снежному полю, настоящую охоту развернул. До самой земли, гад, снижался, чуть не колесами давил. И такая у него звериная осклабина на роже. Я даже оспины разглядел. Рябой паразит… Настырный. Мы по нему из автоматов, а он… на нас напролом, аж позеленел весь. На третьем заходе, зараза, зажал так, что деваться вовсе некуда. Лежим распластанные, глядим, как он прет на нас прямо. Мой дружок Клюев Коля и говорит: «Эх, досада какая! Столько прошли невредимыми, столько смерти в глаза смотрели, проносило, а тут…» Погиб друг мой неразлучный. Пулеметной очередью разрезало. Да разве только его.
— Вы-то?.. Вы как спаслись, Сандыбаев?
— А на меня у рыжего шакала патрона не хватило. Ушел…
— Вот так-то ребята. Видать, наш Сандыбаев кем-то заворожен.
«Сандыбаев! Да это же лучший разведчик нашего Отряда особого назначения. Вот так встреча! Нежданно, негаданно. Как он здесь очутился? Ведь он с отрядом еще зимой ушел в леса западнее Сухиничей. А может, тот мессер помешал?» — встрепенулся Огнивцев и с ходу прорвался сквозь плотное кольцо бойцов. Широко раскинул руки.
— Алимхан! Как ты попал сюда? Откуда?
Они вышли из круга, тихо пошли по аллее. Сандыбаев рассказывал:
— Мы дважды ходили в тыл врага западнее Сухиничей. Оба раза с боевым заданием отряд справлялся.
— А как много бойцов и командиров из нашего бывшего отряда находятся сейчас в резерве? — перебил его комиссар.
— Тех, которых вы знаете, осталось совсем немного, человек десять — пятнадцать. Кое-кто еще после первого задания зимой сорок второго остался воевать в стрелковых частях на передовой, раненые и больные разъехались по госпиталям. Таких тоже хватало…
— Кто возглавляет группу бойцов вашего отряда в резерве?
— Как кто? Да наш же боевой командир — капитан Алексеев.
— А где он сейчас? — обрадовался Огнивцев.
— Да вместе с нами. Я его видел несколько минут тому назад на ужине. Разрешите, я его найду и приглашу к вам?
Минут через десять комиссар и капитан Алексеев, вернувшийся недавно с боевого задания и находящийся на отдыхе, после бурных объятий беседовали в курилке у входа в казарму.
— Сандыбаев мне рассказал о ваших боевых делах, — начал первым комиссар. — Рад я за всех вас и особенно за тебя, дорогой Николай Федорович. Доволен, что отряд, которым ты командовал, дал фашистам перцу. Долго помнить будут!
— Приходилось туго и жарко, товарищ комиссар, — с подчеркнутым уважением отвечал Алексеев. — Но боевую славу Отряда особого назначения мы не уронили. Были большие потери. Погибли старший лейтенант Брандуков, рядовой Нечаев, сержанты Кузнецов, Родионов, Метальников — да много их сложило головы… Отличные разведчики! Да вы их помните, конечно, смелые были ребята, надежные… Жалко. Ох, как жалко. Но война есть война… Зато немало ушло на тот свет и фашистов от их метких очередей и взрывов на дорогах. Думается, что мы у них не в долгу.
— А сейчас чем заняты? Какие твои личные планы на будущее, Николай?
— Резерв, как сами понимаете… Немножко отдохнем. А что? Разве дело есть?
У Алексеева загорелись глаза. Как видно, дни вынужденного бездействия ему порядком поднадоели. Он ведь был весь в деле, в схватках с оккупантами.
— Да, есть кое-что.
— Сложное?
— Пожалуй, посложнее рейда под Велиж. Есть задумка двинуться в Н-ские леса и «поработать» в глубоком вражеском тылу.
— Товарищ батальонный комиссар. Да это же здорово! — воспрянул духом Алексеев. — Возьмите нас! Ей-богу, не пожалеете. Да мы за потерянных ребят хоть самому дьяволу хвост оторвем. Вы же нас знаете. А может, группа уже укомплектована? А?..
— Нет. Пока что ходим, присматриваемся к людям. По золотнику отбираем.
Алексеев уцепился за рукав батальонного комиссара:
— Не откажите! Сердцем прошу! Заверяю… Вы же меня знаете…
— Дорогой Алексеев. Да я тебя с превеликой радостью возьму. С такими людьми любому командиру воевать надежно. Более скажу, тосковал я о вас, как родной брат волновался. Все пытал себя: как вы там? Не попали ли в беду, не напоролись ли на засаду, не померзли в те жуткие морозы?..
— Всяко было, — горько улыбнулся Алексеев и спросил, чтобы уйти от неприятных воспоминаний: — Вы пока в штабе?
— Нет. Уже состоялся приказ о новом назначении. Командиром назначен подполковник Спрогис, я — комиссаром.
Алексеев остановился.
— Спрогис. Слыхал о таком. Если не ошибаюсь, командир войсковой части. А вот что за человек — не знаю. Разведчик?
— Да. И не плохой. Нравится мне в нем, Коля, многое. Энергичность, молодцеватость, строгость, скрытная хитринка, светлый ум… Словом, есть все, что надо разведчику. Артур Карлович — смелый, мужественный командир. Для нашего поколения он — как бы человек из легенды, представляешь, с четырнадцати лет с шашкой и наганом за беляками гонялся! За Советскую власть! Он уже с тех юных пор понимал сердцем коммунистические идеалы, верность долгу. И понимал, и принимал. В общем, с командиром, Николай Федорович, нам больше чем повезло.
Сидя на скамейке, во дворе института, комиссар подробно рассказал Алексееву о жизненном пути командира. Зрелых лет — вот только-только тридцать восемь исполнилось, отметили прямо в казарме… В 14 лет — разведчик Красного партизанского отряда, в 15 — разведвзвода 7-го латышского стрелкового полка. Уже красноармеец! Для Артура, сына батрака из имения немецкого барона под Ригой, а затем рабочего Рижского вагоностроительного завода, был единственный выбор: идти с теми, кто из нужды не вылезал, кто познал палку и плеть русских царей, немецких баронов, предательство собственных богатеев. Естественно и просто, что Карл пошел по пути отца, большевика и партизанского командира в гражданскую войну, полыхавшую в Прибалтике.
Юношу целиком увлекла борьба. Большевистские идеи воспитывали в нем подлинного интернационалиста. Он сражается плечом к плечу с русскими и украинскими братьями, такими же обездоленными, как и он.
1920 год. На юге орудует барон Врангель, в Белоруссии вершит расправу наемник панской Польши атаман Булак-Балахович, на Украине бесчинствуют Петлюра, Махно, Зеленый, Ангел, разные мелкие «батьки».
Латышские стрелки с частями Красной Армии идут громить интервентов на юге и западе. Перед отправкой на фронт шестнадцатилетнего пулеметчика курсантской роты Кремлевского военного училища имени ВЦИК принимают в партию большевиков. Будучи курсантом первых советских пулеметных курсов в Кремле (в те времена школа имени ВЦИК), самый молодой из товарищей Артур Спрогис частенько стоял часовым на посту № 27, у квартиры Владимира Ильича Ленина, с затаенным дыханием провожая глазами великого вождя, когда он, усталый, возвращался домой или по утрам, шел на работу…
На фронте молодой пулеметчик, но уже опытный партизан становится полковым разведчиком, сотрудником особого отдела Юго-Западного фронта при сводном отряде. Под видом деревенского паренька, разыскивающего родителей, Артур пробивался из села в село, разведывал вражеские гарнизоны, склады оружия, выпытывал имена главарей контрреволюционного подполья. Уже позднее на Украине он даже проник в логово хитрого и коварного врага Махно и добыл ценные сведения о замыслах вожака анархистской банды, которые очень пригодились нашему командованию…
После гражданской войны Артур Спрогис остается на западных рубежах Родины, преследует вражеских диверсантов, контрабандистов, связников иностранных разведок. Летом тридцать шестого он, теперь уже выпускник Высшей пограничной школы ОГПУ, отправляется добровольцем на фронт в Испанию, горя желанием помочь республике подавить мятеж кровавого генерала Франко. В самую трудную боевую пору инструктор республиканской армии Испании Артур Спрогис становится командиром спецотряда разведчиков 11-й интернациональной бригады, действующего в основном во вражеских тылах. Под его руководством андалузские шахтеры, батраки латифундий, мадридские студенты овладевают искусством борьбы и успешно взрывают патронный завод в Толедо, надолго лишая немецко-фашистский легион «Кондор» боеприпасов. Затем уничтожают двадцать эшелонов с продовольствием и горючим. От их рук взлетают в воздух мосты и переправы. Наконец отряд захватывает под Гвадалахарой в дерзкой схватке группу старших офицеров мятежного штаба и ценные документы…
Почти два года провел в боях на Пиренеях Артур Спрогис. Орден Ленина и орден Красного Знамени заслужил он на испанской земле в первых яростных сражениях с фашизмом, нависшим зловещей тучей над Европой. Он стал испытанным большевиком-интернационалистом.
Артур Карлович Спрогис как бы вобрал в себя все те лучшие качества, что Коммунистическая партия воспитала у молодого поколения, которому суждено было своими руками строить социалистическое общество и защищать его от недругов. Это и высокая идейность, политическая страстность, великая, необоримая любовь к Советской Родине, навсегда избавившейся от капитализма, это и классовое уважение и солидарность с угнетенными народами мира, сочувствие, органически связанное с желанием и стремлением активно помочь им избавиться от гнета, это и жгучая, неугасимая ненависть к врагам мира и социализма, готовность к борьбе с ними до победного конца.
С началом Великой Отечественной войны Спрогис снова на переднем крае — в разведке.
Рассказывая обо всем, что можно было рассказать верному боевому другу и что в сущности перестало уже быть секретом, Огнивцев не жалел красок и не сдерживал собственных эмоций. Он искренне уважал Спрогиса.
— Да-а, совсем вы меня доконали, Иван Александрович, — расстроился Николай Алексеев. — Как же теперь мне быть? Теперь же я спать перестану, пока не запишете меня в отряд. Скажите командиру, что я… что мы…
— Скажу, Николай, скажу, — обещал Огнивцев, — а теперь веди в казарму. Время к ужину. Самый резон с народом встретиться. Только о белорусских лесах ни слова.
— Все понятно, товарищ комиссар. Это можно и без предупреждения.
В казарме стоял полумрак — экономили электричество. Пахло крепким мужским духом. Возвратившиеся с занятий бойцы мылись, чистились, готовясь к ужину. Стоял сдержанный деловой шум.
Первым в казарме вошедших встретил сержант Сандыбаев. Видимо, он догадывался, что Огнивцев с Алексеевым обязательно зайдут сюда, чтобы повидаться с «резервистами», а раньше всего с бывшими участниками совместного рейда Отряда особого назначения. В его глазах горела неподдельная радость. А когда заговорили о новом деле, Сандыбаев встал по команде «смирно» и попросил:
— Возьмите, товарищ комиссар. Не подведу. Честное комсомольское!
Ну как не взять такого смекалистого, преданного делу, надежного, геройского парня. Его зачислили в отряд первым. Дальнейшее комплектование продолжалось без особых затруднений. Первые бои сами собой выявили кто на что способен, кто чего стоит. Эти парни были перед командиром и комиссаром как на ладони. За три-четыре дня перебрали, прощупали несколько десятков кадровых сержантов и солдат, уже отмеченных вражескими пулями. Состоялось более чем приятное знакомство и с замечательными московскими комсомольцами-добровольцами, которые по призыву Центрального Комитета комсомола в первые же дни войны явились в столичные военкоматы и выразили согласие выполнять боевые задания в фашистском тылу. Многие из них успели не раз побывать за линией фронта и, как говорится, хорошо знали, почем фунт фронтового лиха. Свежие повязки свидетельствовали, что их владельцы буквально несколько дней тому назад вернулись с боевого задания, их раны еще не зарубцевались как следует, а они снова рвались в бой, горя ненавистью к наглому врагу. Вскорости в списках оперативной группы оказались московские комсомольцы-добровольцы: Болдин Владимир Иванович, Бубнов Анатолий Михайлович, Буташин Виктор Семенович, Дмитриев Дмитрий Маринович, Флягин Александр Петрович и другие.
Самым младшим по возрасту среди них был 16-летний Витя Ромахин. Он к этому времени уже успел окончить школу радистов. Поначалу Огнивцев засомневался — брать или не брать. Больно уж молод, тянется к романтике. А там — романтика совсем не романтическая — пули, болота, кровь, смерть… Не испугается ли? Не разочаруется? И только потом, много недель спустя, Огнивцев радовался, что поверил в парня. Витя оказался не только отличным радистом, но и на редкость храбрым солдатом.
Поздно ночью, подбивая «бабки», Огнивцев с удовлетворением подчеркнул красным карандашом несколько фамилий. Это были офицеры и сержанты, уже выполнявшие специальные боевые задания во вражеском тылу. В группу были отобраны Лебедев Николай Иванович, Соколов Игорь Мстиславович, Аристов Валентин Павлович, Докшин Владимир Николаевич, Базиров Кален Базирович, Виноград Григорий Иосифович, Маковец Владимир Романович, Желамский Георгий Казимирович, Дидора Алексей Ануфриевич, Кругликов Федор Петрович, Коробов Иван Федорович, Котельников Анатолий Петрович, Колюпанов Дмитрий Тимофеевич, Коротков Николай Александрович. Особенно придирчиво отбирали переводчиков. Взяли к себе Озола Юрия Карловича и Юферева Дмитрия Владимировича.
Итак, есть сорок отважных командиров и красноармейцев. Сорок человек, готовых выполнить любые боевые задания командования. Это немалая сила! Если ею хорошо воспользоваться и распорядиться, то врага не ожидает ничего хорошего… Впервые Иван Огнивцев уснул глубоко и спокойно, с чувством исполненного долга.
Он проделал большую, ни с чем не сравнимую работу, смысл которой может понять только опытный, в совершенстве знающий свое многотрудное дело разведчик. Он верил и был уверен в том, что не ошибся ни в чем и не мог ошибиться, так как знал: малейший просчет даже в мелочи там, в глубине партизанских лесов, мог обернуться непоправимым злом.
Наутро его позвал к себе Спрогис. Долго смотрел в перепоясанное белыми бумажными полосками окно. Сказал мягко:
— Хороших людей мы подобрали, комиссар. Шестнадцать офицеров, остальные — сержанты и бойцы. За малым исключением, народ опытный, бывалый. С таким не страшно в самое логово зверя лететь. А? Как думаешь? Справимся?
— Справимся, командир. Не имеем права не справиться. Не теряя времени, в отряде надо создать партийную и комсомольскую организации, командир, как и полагается в воинском подразделении нашей армии.
— Ну, это уж по твоей части. А я и начштаба займемся программой подготовки к полету и высадке в тылу врага.
— Уж не думаешь ли, Артур Карлович, растянуть подготовку на несколько месяцев? Не жирновато будет по законам военного времени?
— Нет, конечно, на многое не надеюсь, но полагаю, несколько недель дадут.
— Вряд ли. Обстановка на фронте крайне сложная. Оккупанты прут к Волге, на Сталинград. Ой как нужен везде нам глаз за противником.
Спрогис тяжело опустился на лавку, снял фуражку, положил ее на стол, до хруста в пальцах сжал кулаки. В глазах его отразилась затаенная боль.
— Да-а… Трудно опять, броней берет, гад, самолетами. Висят в небе… Ты прав, комиссар. Глаз нужен. Но острый. Безошибочный. Составляю расписание занятий. Включаю самое необходимое — стрельба, подрывное дело, приземление с парашютом, сбор, сигналы. Это лишь то, что непосредственно связано с десантированием нашей группы. Знаешь, сколько всего набирается? Пальцев на руках и ногах не хватает.
— О главном надо не забыть, командир.
— Что имеешь в виду?
— О единении, родстве сердец…
— Не понимаю.
— Ну, скажем, привели в дом невесту. В семье пятеро-шестеро. Вроде не много. Так… А невеста все дичится, к матери норовит… Сколько обживается, привыкает к семье? Бывает, и год, и два. А у нас времени с гулькин нос. Да и семейка дай тебе боже. Клоню к тому, что сколачивать отряд в единую семью, в один кулак надо каждую минуту, каждый час, на каждом занятии, при каждой встрече и беседе с бойцами и командирами. Думаю, что тут большую пользу принесут рассказы о себе, об участии в боях, показ своего мастерства…
— Что ж… Добрая мысль. Принимается. Только самому о себе как-то неловко… Может, что-нибудь придумают коммунисты и комсомольцы? Скажем, встречу организуют, вопросы зададут.
Подготовка людей шла с первого же дня формирования группы, но, к сожалению, продолжалась она, как и предполагали командир с комиссаром, не долго. Всего… одну неделю. Вскоре Спрогиса и Огнивцева срочно вызвали к начальнику штаба фронта.
— Знаем, что времени на подготовку было отпущено мало, что не все доведено до нормы, — сказал хмуро генерал Соколовский. — Но большего дать не можем. Обстановка заставляет торопиться. Да и осень надвигается. Пойдут дожди, сядут туманы, и десантироваться, обживаться в лесах вам будет куда как труднее. Так что, не взыщите. Слушайте боевую задачу.
Соколовский раскрыл на столе красную папку и, вынув оттуда отпечатанный на машинке приказ, положил его перед собой. Не садясь, заговорил:
— Оперативной группе высадиться в квадрате «Н» и вести активную разведку в районах Минск, Бобруйск, Борисов, Могилев. Систематически докладывать штабу фронта о составе и нумерации частей противника, о местах расположения штабов, различных складов, аэродромов, а также о перебросках боевой техники и войск, военного снаряжения по железным и шоссейным дорогам.
Второе. Диверсионными действиями на коммуникациях врага, дерзкими нападениями на штабы и комендатуры уничтожать его живую силу и технику, нарушая подвоз боеприпасов, горючего, продовольствия и резервов к линии фронта. Захватывать штабные документы, солдат и офицеров вермахта с целью получения разведывательных данных.
Третье. Осуществлять постоянное оперативное руководство и координировать действия ранее выброшенных разведывательных десантных групп и отрядов.
Четвертое. Информировать военный совет фронта о мероприятиях, проводимых немецким командованием на временно оккупированной территории…
Соколовский сурово чеканил строки боевого приказа, как бы видя перед собой летящие под откос воинские эшелоны, горящие склады, поднятые на воздух штабы противника. Закончив, он чуть задумался, как бы взвешивая, все ли учтено. Затем положил приказ в папку, захлопнул ее и резко отрубил:
— Все. Задача ясна?
— Так точно!
— Тогда прошу к карте, — генерал первым подошел к ней. — Высадиться вот сюда. В леса, километрах в пятнадцати — двадцати юго-восточнее Борисова, в районе деревни Гумны. Кто из вас двоих полетит первым рейсом — определите сами. Если все пройдет благополучно, примите другие рейсы с десантом и грузом. Все остальное — в зависимости от обстановки. Народ вы бывалый, смекалистый, как говорится, тертый… сами разберетесь, что и как. Об одном хочу предупредить особенно серьезно. Наши ранее выброшенные группы всерьез всполошили гарнизоны фашистов. По докладам командиров групп, на ликвидацию разведчиков и диверсантов брошены крупные силы врага. Будьте сами трижды бдительны и передайте об этом всем нашим товарищам. Вопросы?
— Ясно, товарищ генерал! Разрешите узнать, когда вылет?
— Завтра ночью. Ждите команду. Людям дайте хорошенько отдохнуть.
— Есть!
— Оружие, боеприпасы, взрывчатку, продовольствие на первое время, медикаменты, как мне доложили, вы уже получили.
— Так точно. Все готово.
— Тогда, как говорится, ни пуха ни пера. В добрый путь! Помните, товарищи, ваша работа нам чрезвычайно нужна.