Непокоренная Березина

Хозяева мнимые и истинные

В ту сентябрьскую ночь в старинном особняке Минска долго не гас свет. Гауляйтер Белоруссии Кубе диктовал стенографистке донесение Гитлеру в Берлин:

На этом запись оборвалась. На круглом столике зазвенел телефон. Начальник тылового района генерал Бенске докладывал, что служба противовоздушной обороны засекла пролет с севера на юг через железную дорогу Минск — Орша и шоссе Минск — Москва четырех транспортных самолетов. По докладу службы перелетов действий своей авиации и зенитных средств в местах перелета не было. А значит…

— А это значит, доннерветтер, что во вверенном вам районе нет никакого порядка, генерал, — резко выговорил Кубе. — Русские самолеты забрасывают своих парашютистов куда хотят и как хотят. Нет? Почему бездействовали зенитные средства и ночные истребители, находящиеся на аэродроме в Орше? Я вас накажу за это! И вообще вы и вам подчиненные комендатуры, воинские гарнизоны, бургомистры и полицейские работаете омерзительно. Нет? Вы до сих пор не только не уничтожили партизан, но и не справляетесь с небольшими группами десантников, не можете их разогнать. Особенно плохо в районе Борисова и Крупки. Нет? Бургомистр города господин Станкевич, черт бы его побрал, и его сонная полиция бездействуют — пьянствуют и боятся высунуть нос из города. Гибнут бургомистры, полицаи, старосты, сотрудники сельхозкомендатур, наши солдаты… Хуже того, вас бьют нахальные русские девки. Нет? Я спрашиваю у вас, герр генерал, почему так до сих пор и не уничтожена выброшенная на парашютах в район Борисова десантная группа русских девушек? Где она? Где обещанная вами голова ее начальницы? Мы обещали за нее большую награду! Вам что? Этого мало? Прибавьте еще, обещайте что угодно, даже дьявола в кресле, но смойте свой позор, генерал, иначе я сниму вас с постов и отправлю на фронт. Все! Хайль Гитлер!

Кубе бросил трубку и задумался… Десант. Смешно и глупо. Что может сделать горстка людей против гигантской машины фюрера, брошенной на Россию? Неужели они не понимают, что Россия разбита и эти лесные бродяги, так называемые партизаны и десантные группы, не помеха новому порядку. В Белоруссии только один хозяин — он, гауляйтер Кубе, черт побери!

Так докладывал возлюбленному фюреру, думал и действовал, если верить свидетельству захваченных впоследствии советскими разведчиками документов и пленных, возомнивший себя царем и богом порабощенной Белоруссии гауляйтер Кубе. Но совсем по-иному думали и действовали сами непокоренные белорусы.

Пламя разгоравшейся борьбы с фашистами ярче всего свидетельствовало, что подлинными хозяевами на белорусской земле были отнюдь не фашистские оккупанты, а советские люди, которые с первых часов вторжения фашистских орд героически защищали каждую пядь родной земли. Тысячи из них полегли на пограничных рубежах, берегах Буга, Немана, Березины, Сожи, Западной Двины, защищая белорусские села и города, станции и полустанки, хлебные нивы и голубые поля льна. Но даже и тогда, когда защитников оставалось совсем немного, считанные штыки, то и тогда они стояли насмерть. Почти все взрослое население ушло в леса. Люди в отчаянных схватках с врагом добывали себе оружие, боеприпасы, били супостата нещадно, до полного истребления. Они верили и знали, что великая Советская Родина помнит о своих защитниках и придет на помощь.

И Родина делала все, что могла, чтобы помочь своим верным сыновьям, воодушевить их и повести к победе. Партия прозорливо и твердо руководила все разрастающимся партизанским движением, всей вооруженной борьбой с оккупантами. Люди чувствовали твердую руку партии, и это вдохновляло их.

30 июня и 1 июля Центральный Комитет Компартии Белоруссии принял директивы, в которых предписывалось заблаговременно создавать на местах подпольные партийные организации и формировать партизанские отряды. Улучшилась организаторская работа партийных комитетов, их связи с населением. Призыв партии к народу выступить с оружием в руках против немецких захватчиков незамедлительно и весьма положительно сказался на размахе партизанского движения.

Уже к 1 августа 1941 года в Белоруссии сражались свыше 12 тысяч партизан, а к осени сорок второго вся Белоруссия пылала огнем партизанской войны против гитлеровских захватчиков. Особенно активно действовали партизаны в Минской, Витебской, Полесской и Могилевской областях. Летели под откос воинские эшелоны, пылали разгромленные комендатуры, рушились мосты. Борьба ширилась и не только в Белоруссии — в тылах оккупантов на всем советско-германском фронте. Она сковывала силы фашистов. Достаточно сказать, что для борьбы с партизанами немецко-фашистское командование вынуждено было летом и осенью сорок второго года использовать более двадцати пехотных и охранных дивизий.

Родина с первых дней войны слала подмогу героям лесных троп. В глухие урочища под Витебском, Минском, Борисовом, Могилевом, Пинском, Гомелем темными осенними и зимними ночами шли советские самолеты с радистами, минерами-подрывниками, оружием, боеприпасами, взрывчатыми веществами. Для оказания помощи партизанским отрядам и организации разведывательной и диверсионной работы было выброшено с парашютами в Белоруссию много небольших десантных групп и отрядов. Часть таких групп пробиралась через линию фронта в тыл врага дремучими лесами и топкими болотами пешком.

Те группы и отряды, которые были выброшены весной и летом, уже осмотрелись, обжились и успели показать себя. Те, что попозже, — только начинали лесную жизнь. Но были они по-прежнему разобщенными. Усилия и планы их следовало объединить и скорректировать. Об этом сейчас и пеклись Спрогис с Огнивцевым, а также их боевые друзья.

В густом сосновом бору весело потрескивал костер. Перед усевшимися вокруг него десантниками деловито и немного взволнованно выступил Спрогис.

— Товарищи разведчики! — начал он. — Мы прибыли на землю многострадальной, героической братской Белоруссии по заданию Родины и велению партии и собственных сердец. Цель и задачи свои вы знаете. Но я хочу особо подчеркнуть лишь одно. Мы не в командировке в чужом краю, не временные здесь люди, пробравшиеся в стан врага с узкой служебной задачей. Зарубите себе: мы прибыли в собственный дом, воротились на свою родную землю, чтобы навести здесь порядок, а для этого сперва избавить ее от врага. И пусть трепещет от нашего появления враг! Пусть под ним горит земля! И не будет ему нигде спасения! Это, товарищи, первое.

Второе. Мы находимся в лесах, на левом берегу Березины. Река эта тихая, мирная. Но в грозный час — бурливая и гневная. Не раз и не два топила она в своих водах иноземных захватчиков. Сейчас на ней хозяева — партизаны Белоруссии, белорусский народ. Нам предстоит плечом к плечу с ним биться против ненавистного врага. Но у нас свои специфические задачи…

Спрогис обстоятельно перечислил их, показал место каждого офицера, сержанта и солдата в строю, рассказал, кому что, когда и как делать. Его уверенность и спокойствие передавались людям. Они чувствовали себя сплоченным коллективом, боеспособным подразделением.

Потом Спрогис предоставил слово Огнивцеву, который только что возвратился с группой товарищей из разведки.

— В Гумны я ходил с тремя десантниками: Дмитриевым, Сандыбаевым и радистом Аристовым в сопровождении партизанских разведчиков, — начал комиссар. — С собой мы захватили московские газеты и радиостанцию. Как и должно, шли осторожно, опасаясь, как бы не напороться на фашистскую или полицейскую засаду. Но наше опасение оказалось напрасным. Гумны — село ничейное: нет там ни полицейских, ни партизан. Население настроено по-партизански, патриотично. Мне трудно передать ту атмосферу торжества и радости, с которой нас, одетых в полную форму бойцов Красной Армии, там встретили. Когда мы появились, на улицу высыпал и стар и млад. Люди трогали нас за рукава, ощупывали одежду. «Свои! Родимые! Красные воины! Счастье наше…» По рукам пошли газеты… А когда включили радио и раздалось: «Говорит Москва» — поднялось ликование. Люди обнимали друг друга, от радости плакали… Ведь до этого немецким оккупантам и их прихвостням удалось в какой-то степени внушить иным жителям, что Москва занята немецкими войсками и Красная Армия разбита.

Огнивцев чуть помолчал и тут же отметил про себя общее нетерпение — услышать поскорее продолжение.

— Из толпы ко мне протиснулась старушка, а следом за ней хромоногий старичок, — сказал он далее. — «Сынок, — обратилась она, — прости меня. Надысь, коли на березе кто-то из вас повис, подумалось мне, что это привидение. Плохим словом я обозвала вашего малого. Прости…» Обнял я старушку, к плечу прижал. «Прощаю, бабушка, — говорю. — Потому что как раз на той березе висел на парашюте Коля Алексеев, командир Красной Армии». Тут вперед вышел дед, под ручку бабку взял: «Ну, что ж, старая, коль узнала про свое «привидение», то зови-ка в гости их, молоком угости, сметаною. А може, и еще кое-что достанешь из спрятка. Раскошеливайся».

— Ну и как же? Раскошелилась? — спросил с улыбкой помощник командира по хозяйственной части лейтенант Паучок.

— Пир горой не состоялся. Ну, уж молока и разных блюд из картошки ели вдоволь, — подмигнул комиссар. — И между прочим, рекомендую, лейтенант, бабку Пелагею на заметку взять. Наказывала, коль ранен кто будет или занеможет, за молоком и хлебом, разными лечебными травами гонца присылать.

Ужин в новом ведре, тронутом первым дымом костра, закипел. Комиссар сосновой палкой сдвинул его на край перекладины и продолжил свой бесхитростный, но такой нужный всем рассказ:

— К чему я все это клоню? А к тому, чтоб подтвердить слова командира. Мы действительно у себя дома, среди своих, советских людей. Партизаны и местное население — это наша опора. Народ ничего не жалеет для нас и просит, я бы сказал, слезно молит: «Как можно быстрее изгоните врага, верните нам мирную жизнь! Спасите свое будущее — наших детей!» Народ ненавидит оккупантов. Чувство, которое испытывает к нам население от мала до велика, — это любовь и надежда.

Комиссар замолчал. Потом встал и принял стойку «смирно», оправив на себе обмундирование.

— Поклянемся же, товарищи, — вдруг зазвеневшим голосом воскликнул он, — поклянемся беспощадно истреблять фашистов! Не сложим оружия до полной победы над заклятым врагом!

— Клянемся! — ответили все, тут же поднявшись во весь рост.

— Пусть людская мольба звучит в наших ушах.

— Так будет, товарищ комиссар!

После этого разговора у костра, окончившегося клятвой, командир и комиссар отделились от общей массы и пошли к натянутой из трех солдатских плащ-палаток палатке.

— Как скоро, Артур Карлович, мы сможем собрать совещание командиров десантных и разведывательных групп? — спросил по пути Огнивцев.

— Затягивать по времени не будем. Как только установим радиосвязь с ними, тут же и пригласим.

— Добро. Однако нам следует поторопить начальника связи лейтенанта Короткова. Что-то долго копается, а мы так и не связаны еще с нашими людьми. А нам надо побыстрее и получше подумать о координации усилий отрядов и групп по разведке и диверсионной работе. К моменту встречи с ними нам совершенно необходимо иметь конкретные предложения по выполнению приказа генерала Соколовского.

— Ну и беспокойный же ты, комиссар, — Спрогис обнял Огнивцева. — Представь себе, что и меня одолели твои заботы. С Коротковым я уже говорил. Есть первые ласточки. Я потом тебе расскажу подробнее. Есть кое-какие думки и предложения — давай соединим с твоими… Но это завтра. Утро вечера мудренее — гласит народная поговорка, — сказал Спрогис. — Что-то я сегодня чертовски устал. Давай вздремнем пару часов.