Непокоренная Березина

Это случилось в Выдрице

В лесном массиве в 16 километрах южнее Крупки, на берегу реки Бобр, раскинулась деревня под названием Выдрица. До недавнего прошлого она ничем особенным не отличалась от других белорусских деревень. Немцы и полицейские до весны 1942 года туда почти не наведывались, опасаясь партизан и десантников, которые были частыми гостями в ней. И не только гостями. Деревня Выдрица и окружающие ее леса являлись своего рода базой для диверсионной работы на железной и шоссейной дорогах на участке Борисов — Толочин. Через нее проходили проселки и тропы, соединявшие лесные массивы с железной дорогой. Там же сохранился единственный мост через реку Бобр. Население Выдрицы и маленьких лесных деревушек Липовщина, Прудок, Чернявка, Литвинка, Узнаж всячески помогало партизанам в борьбе с оккупантами, снабжало их продовольствием, вело разведку во вражеских гарнизонах и само принимало участие в боевых действиях.

После ряда удачных боевых вылазок партизанских групп и десантников положение в этом районе резко изменилось. Фашистское командование было крайне обеспокоено бесконечными крушениями воинских эшелонов, потерями автомобилей и солдат вермахта на автостраде. Оно решило закрыть подступы к железнодорожной магистрали и шоссе с юга сильными гарнизонами в Велятичах, Выдрице, Ухвале. Довольно крупные силы были сосредоточены в Выдрице — укрепленном опорном пункте с дзотами, окопами, ходами сообщения. По замыслу оккупантов, гарнизон должен был не только оборонять опорный пункт, но и во взаимодействии с соседними вести активные контрпартизанские действия, устраивать засады на лесных тропинках и дорогах. И этот замысел в первое время фашистам удался. Несколько групп подрывников из партизанских отрядов напоролись на их засады и понесли потери.

Гарнизон в Выдрице стал серьезной помехой для диверсионных групп, настоящим «бельмом в глазу». Вставала острая необходимость разгромить Выдрицкий гарнизон и расчистить путь к магистрали. Посоветовавшись с командирами партизанских отрядов, Спрогис решил эту операцию осуществить совместными усилиями десантников и партизан. Командовать предстоящей операцией взялся он сам.

На сложную, опасную и ответственную операцию уходило около ста человек — воинов Красной Армии и партизан, хорошо вооруженных автоматическим оружием, взрывчаткой и гранатами. Как условились заранее, отряд был разбит на три группы. Ударную, основную, возглавлял Артур Спрогис, две другие — командиры партизанских отрядов Виктор Свистунов и Василий Изох.

Ночью перед выходом еще раз проверили оружие, боеприпасы и снаряжение, распределили людей по группам. Все участники предстоящего боя встали в строй. Тут же оказалась и Леля Колесова, которая не должна была участвовать в налете. Самовольство десантницы возмутило Спрогиса.

— А вы тут зачем? — спросил он строго.

— Хочу идти на Выдрицу, товарищ командир!

— А кто разрешил? Вы же оставлены в лагере старшим.

— Пока никто… Не могу, товарищ командир.

Спрогис подпер кулаками свои перехваченные ремнем бока:

— Ну, вот что, голубушка. Если в армии каждый будет считать себя командиром и станет сам собой командовать, то такому человеку в армии делать нечего. Да и армия эта наверняка развалится. Так что — марш из строя! И прошу выполнять то, что вам приказано! А вам, как я знаю, приказано остаться в лагере.

Колесова, выйдя из строя, разрыдалась.

— Ну, почему?! Почему я должна сидеть сложа руки? Выдрицкой полицией были схвачены мои девчонки… Там сидит их палач, мой личный враг. Я должна отомстить!.. Это мой долг подруги и командира. А меня отстраняют… Где же ваша справедливость, Артур Карлович?

Спрогис подошел к Сороке.

— Что будем делать, Григорий Яковлевич?

— Решайте сами, — умыл руки Сорока, косясь на Лелю. — Я считаю ваше первоначальное решение правильным. Отряд ее понес большие потери. Мало их осталось… В бою она горяча, все знают. А тут еще кровная обида за подруг… Слепая месть может кинуть ее черт-те куда. Надо поберечь девчонку.

— Да-а… Ты прав. И все-таки надо взять. Но глаз с нее не спускать! Понять нужно человека…

Потом, спустя несколько часов, Спрогис будет жестоко ругать себя, проклинать за допущенную минутную слабость, за то, что поддался на слезные уговоры. А пока он резко обернулся и скомандовал:

— Станьте в строй! Утрите слезы. Позор! В бою глаза должны быть сухими.

— Есть стать в строй! — радостно встрепенулась Леля Колесова и птицей влетела в строй.

Спрогис тут же забыл об этом инциденте и предался главному, что его занимало уже третьи сутки. Он лично ходил с Сорокой на рекогносцировку, часами просиживал у карты, чертил и перечерчивал план боя на площадке песка, изучал разведданные. Все было им обдумано, обговорено и переговорено с товарищами до мелочей. Пора ставить отряду боевую задачу.

Расположив людей под могучим вязом, он начал:

— Противник, силами до полутора рот, вооруженный пулеметами и легкими минометами, занимает опорный пункт Выдрица — важный узел дорог с мостом через реку Бобр, длительное время терроризирует местное население, устраивает засады на лесных тропах. От рук фашистских палачей погибло несколько наших боевых товарищей, в том числе и две наши девушки-десантиицы. Фашистский гарнизон расположен в основном в центре деревни. Наиболее укреплены местность в районе моста и северная окраина Выдрицы. Подготовлены к бою два дзота и траншеи… Наша задача внезапным ударом перед рассветом уничтожить дзоты, захватить мост и, ворвавшись в центр деревни, уничтожить фашистов. Основная группа наступает в обход деревни с юга и с юго-запада, вторая группа — с востока, третья группа — с севера, обходя опорный пункт с северо-запада. Смерть за смерть! Кровь за кровь! Ясно, товарищи?

— Ясно! — отозвались командиры.

— Тогда — в путь! Отдельные детали боя уточним непосредственно на месте.

Было еще темно, когда отряд подошел к Выдрице. Деревня еще не просыпалась. Только в доме, где размещалась вражеская кухня, топилась печь. Оттуда тянуло густым аппетитным запахом кофе и жареной свинины, поскрипывали двери, звякали не то ведра, не то кастрюли.

— Сытно живут, гады, — выругался один из десантников.

— Известное дело. Грабители, — отозвался другой.

— Кончилось… Отграбились.

— Не спеши с итогами.

— Не спешу, а заверяю. Первым на кухне буду! И тебя приглашу: милости просим, товарищ Атапин, на чашечку кофе после свиной отбивной.

— Тише вы, кофевары! — цыкнула на разговорившихся Леля Колесова, лежавшая в цепи бойцов недалеко от дзота. — Сначала надо дзот взять, а потом думать о завтраке.

— Возьмем. Чего там. Фриц, небось, спит и сосиски с капустой во сне жует.

Фриц в дзоте, к сожалению, не спал. Он знал, что в окрестных лесах полно партизан и десантников. Они разбили уже несколько гарнизонов. Выдрицкий пока бог миловал. Сюда они нос не сунули. «И не сунут, — заверил своих вояк накануне комендант. — Нас прикрывает река с запада; с севера, востока и юга — траншеи с дзотами, а вокруг — молитва фюрера». Однако молитвы молитвами, а погибать кому охота! Доктор Геббельс обещал недавно: «Наши войска уже в центре России, в Сталинграде, на Волге. Еще немного — и победа! Падение Сталинграда — это конец войны». А раз это так, надо себя поберечь. Зорче глаз, фриц!

Для устрашения невидимых русских дежурный солдат уцепился за ручку тяжелого пулемета и на всякий случай дал в темноту длинную очередь.

— Ту-ту-ту-ту, — покатилось в заречье тяжелое эхо.

Потом он выстрелил в амбразуру из ракетницы, осмотрел при свете падающей желтой люстры безлюдную околицу и, убедившись в полной безопасности, зашагал от стенки к стенке.

Где-то близко сухо хрустнула сломанная жердь. Дежурный солдат кинулся к амбразуре и выстрелил из ракетницы. Ракета описала крутую дугу и рассыпалась над огородами. И тут у дежурного оборвалось и юркнуло в пятки сердце. Он увидел то, чего всегда боялся до ужаса: по огородам, луговине ползли и бежали, ныряя в молочный туман, они… Те, кто ввергал его одним именем своим в холодный пот днем и ночью. Некоторые из них были еще за жердевым барьером, а трое уже ворвались на улицу и залегли с автоматами за толстым бревном.

— О, майн гот! — вскрикнул дежурный и кинулся к пулемету. Холодное тяжелое оружие лихорадочно затряслось в его руках.

— Ложись! — скомандовал бойцам Спрогис. — Ложись, кому говорю! Не лезь на огонь. Ползком в обход, давай! А затем короткими перебежками, прикрываясь домами!..

Но до домов еще порядочно. Ближе всех к ним оказались только трое, залегшие за бревном, которые для пулемета гитлеровцев были уже недосягаемы. Да еще несколько человек ползком продвинулись вдоль забора.

Впереди главных сил теперь лежала со своим штурмовым отделением вездесущая Леля Колесова. Дав очередь из автомата по хлещущей огнем амбразуре, она махнула бойцам рукой и громко крикнула:

— Вперед!

Бойцы ползком обтекли дзот слева и справа и кинулись на штурм его с тыльной стороны. Леля вскочила, пробежала несколько шагов и тут же упала. Пуля ударила ей в плечо, окатила его нестерпимым жаром.

Рядом с Лелей у бревна затаились ее боевые товарищи — десантники. При свете утренней зари они увидели бледное лицо командира штурмового отделения и поняли: произошло непоправимое.

— Что случилось, Леля?

— Ничего. Так себе, — ответила она хрипло, закусив губу. — Кажется, плечо задело.

— Ах, господи! — вырвалось у одного из десантников. — Куда лезла? Кричали тебе: «Лелька, не лезь на рожон! Лелька, остановись!» А ты… Отползай назад! Там, за домом, перевяжут.

— Нет! — ответила она. — Из боя не выйду. Я еще смогу…

Она взяла автомат, но он выпал у нее из рук. Рана оказалась тяжелой. Пуля попала в легкое. Дышать становилось с каждой минутой все труднее. Однако Леля еще цеплялась за жизнь. Под огнем врага Сандыбаев и Дмитриев оттащили ее в безопасное место за сараем. Там ей сделали перевязку. Она попросила:

— Оставьте меня, ребята. Идите… Бейте гадов! Там вы нужнее. А я здесь… полежу как-нибудь одна.

Они ушли. Около нее осталась лишь военфельдшер Савенкова Валя. Она видела, что минуты Лели сочтены. Леля быстро угасала, впадала в забытье. Уложить бы ее немедля… на операционный стол. Но где он, этот стол? Так далеко отсюда до Большой земли! Да и как увезешь, когда кипит бой, свистят ошалело пули, храпают мины, вспыхивают то и дело крики «Ура!», «Хох! Хох!»

Выдрицкий гарнизон оказался крепким орешком. Фашисты знали, что они занимают в данной местности ключевую позицию, и укрепили ее как могли. Грянувший внезапный бой лишь на какое-то время посеял панику в их стане. Но вскоре они опомнились. Из всех щелей гремели выстрелы. Многие солдаты и офицеры, не успев одеться, отбивались лишь в нижнем белье, понимая, что за все содеянные злодеяния пощады им не будет.

Особенно яростен был помощник коменданта — обер-полицейский. На последнем совещании старост и полицейских бургомистр города Станкевич прямо сказал: «Защищайся, мой дорогой родственничек, до последнего, коль придет час. Если сдашь Выдрицу, милости не проси. Если не партизаны повесят тебя за ноги, то сделает это с удовольствием гестапо. Выдрица для тебя — это дорога в Борисов, на повышение».

И родственничек Станкевича защищался, как мог. Грохот взрывов гранат, трескотня пулеметов и автоматов застали его в перине в крестьянской горнице. Накануне вечером он нализался первача и сквозь сон ему казалось, что в его честь звучит дробь барабанов, будто он въезжает на белом коне в Борисов, и толпы народа валятся перед ним на колени. «Наконец-то мое рвение, преданность Германской империи замечены, меня производят в офицеры вермахта, пожалуй, еще и Железный крест дадут», — бурел он от счастья даже во сне…

Сказывались треволнения пережитых дней. Втайне желая после Станкевича-старшего занять кресло бургомистра, он несколько раз заставлял хозяйку дома погадать ему на картах, заглянуть в его судьбу. Выведенная из терпения старуха, не глядя на разбросанные по столу карты, ворчала: «Въедешь, въедешь, дай срок. С барабанами встренут».

Когда он наконец очухался, то понял, что это совсем не та «встреча». Он вскочил с постели, выхватил из-под подушки «парабеллум», схватил со стенки ручной пулемет и бросился к окну, сорвав тюлевую штору. Старуха, возившаяся у печки, поняла намерения квартиранта, схватила его за рукав нательной рубахи:

— Цыц, аспид! Что ж ты делаешь? Зима подходит…

Квартирант отбросил старуху и ударил ногой по раме. Зазвенели разбитые стекла. Ствол пулемета шмыгнул в оконный проем и затрясся, как в диком ознобе. Старуха, заткнув уши, кинулась вон. Квартирант однако сгреб ее за волосы и отбросил от дверей.

— Цурюк! Назад! Будешь подавать мне патроны. Живо! Убью!

Старуха сунулась за печь от беды подальше. И в это время в избе громыхнул сопровождаемый пламенем взрыв. Квартиранта отбросило к порогу. Он рванул на себя половицу и шмыгнул в подполье, где давно прорыл тайный лаз. Станкевич-младший строил его, — как хвалилась соседям старуха, — «цельный месяц». Она не знала, что́ там, куда ведет этот лаз. Ей было строжайше запрещено лазить в подпол, потому как там, мол, мины. Но сейчас она испугалась не на шутку: вдруг этот аспид рванет и избу, и ее вместе с избой…

Как ни отчаянно сопротивлялся гарнизон, через час с ним было покончено. Засевших в здании школы, в центре деревни, гитлеровцев и полицаев десантники выкурили гранатами и термитными шарами, а партизаны добивали тех, которые укрылись в отдельных домах, у моста и на северной окраине деревни.

В избу, где квартировал старший полицейский Станкевич, вскочило сразу трое десантников со звездочками на пилотках.

— Где он, подлец? Говорите быстрее!

— Касатики родные! Да в подполе он, в подполе же! Туды шмыгнул, как крыса. Лаз у него там… из бетону.

— Базиров, во двор! — крикнул десантник в звании старшины. — Возможен выход из лаза в траншею. Перекрой его.

— Есть!

Загрохотала крышка подпола.

— Сдавайся! Вылазь, сволочь! — крикнул сержант Маковец. — Твоя карта бита, господин Станкевич.

В ответ секанул автомат. Пули пришлись по печи. Посыпались куски битого кирпича. В ту же минуту из подпола повалил едкий дым. Это он зажег там деготь, чтобы воспользоваться переполохом и выйти в траншею. Но удрать ему не удалось.

Бой затихал. Озаренная пламенем и тихими лучами занимавшегося утра, Леля умирала на руках у боевых товарищей. На ее гимнастерке горели ордена Красного Знамени и Красной Звезды.

— Как тяжело погибать, зная, что ты сделал для Родины так мало! — тихо сказала она.

— Да что ты, Лелечка! Что говоришь такое! — успокаивали ее товарищи. — Не погибнешь, будешь жить… И сделала ты немало — вон сколько! Дай бог каждому мужчине свершить на войне такое. Девчонка ты родная наша! Да ты многих из нас, мужчин, за пояс заткнула.

— Помолчите. Слушайте меня… Мою просьбу. Поклон всем нашим… Похороните меня вместе с подругами… Что там… у Миговщины… Слышь?..

— Все слышим… Все исполним, Лелечка!..

11 сентября 1942 года ее увозили в лесной лагерь на крестьянской телеге, застланной плащ-палаткой. Телега катила по дороге еле-еле… Поскрипывали колеса, шуршала под солдатскими сапогами опалая осенняя листва. Бойцы шли, опустив головы, и у каждого на глазах блестели слезы.

Могилу вырыли там, где и просила Леля, — на взгорке, близ деревни Миговщина, под кронами могучих деревьев. У гроба стояли венки из скромных осенних цветов и зеленой хвои. Были скорбные речи. Говорили представители всех отрядов. Последним сказал Спрогис:

— Пройдут годы, зарастет травой-муравой могила… Но подвиг простой ярославской девушки-комсомолки никогда не будет забыт. Он вечен. Родина-мать, советский народ навсегда оставят ее в золотых списках героев — верных своих сынов и дочерей. Прощай, Леля! Мы отомстим за тебя… Гарнизон в Выдрице разбит. Но этим месть наша врагам не кончается. Мы пойдем дальше! Мы дойдем до полной победы над заклятым врагом. Клянемся тебе в этом, Лелечка!

Гремели залпы прощального салюта, сыпались на гроб солдатские горсти земли. Шумели опечаленные сосны и ели.

Родина не забыла боевые дела отважной патриотки. Указом Президиума Верховного Совета СССР за боевые подвиги, героизм и бесстрашие в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками Колесовой Елене Федоровне посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза.