Непокоренная Березина

На волосок от гибели

Еще перед началом схватки с эсэсовцами на Цераболи было решено заманить врага в болото, скосить его огнем, смять и кинуться через наступающую цепь в его тылы. Одно было не ясно: какие силы находятся за первой цепью. В предыдущих боях противник не оставлял больших резервов в тылу. Там находились лишь штабные и тыловые подразделения. А как сегодня, когда войск у него достаточно? Десантникам и партизанам отряда Ероцкого так и не удалось ответить на этот вопрос. После форсирования речки они наступали так стремительно, что не обращали внимания на эшелонирование подразделений врага, уничтожали всех, кто попадался на их пути. Было ясно одно: первый эшелон эсэсовцев почти весь полег на Цераболи. Лишь немногим удалось метнуться в стороны или отойти в глубь леса, подальше от места катастрофы, от страшных воплей погибающих. Что ни говори, а своя шкура — дороже. Никто не кинулся ни с флангов, ни с тыла спасать попавших в беду собратьев. Убитые и раненые так и остались валяться, где их настигли пули.

Между тем наступали сумерки. Пальба в лесу поубавилась, а затем и вовсе прекратилась. В болоте пугающе заухали совы, тенями мертвых замелькали над камышами летучие мыши.

Пройдя несколько километров, Огнивцев дал команду на привал.

— Дальше без разведки не пойдем. Будем ночевать здесь, — сказал он собравшимся командирам. — Впотьмах можем напороться на засаду. Быстро расставить посты, без шума поесть и — отдыхать!

Огнивцев нарочито налег на слово «отдыхать». Он знал, что никто в эту ночь, полную неизвестности и смертельной опасности, не уснет. Мысли уведут всех в родные места — к близким, дорогим сердцу, и никому до самой побудки не удастся расстаться с ними. Так всегда перед боем. Как на исповеди. Обо всем передумаешь, все вспомнишь… Ведь кто знает, может, в последний раз.

Смерть. Она ва-банк пошла на десантников. Но пока повернута вспять, вмята в грязь. Смерть тоже пуглива. Она смелых боится, от смелых бежит. Да кто скажет, где она сейчас затаилась. Что ждет завтра? Где эсэсовцы? Куда они скрылись? А может, у них был приказ лишь «прочесать лес», и они прошли своей дорогой, а остальное их не касается? Пусть, мол, одиночек ловят гестапо, полиция, полевая жандармерия.

Но нет. Рано утром Огнивцева разбудил начальник штаба.

— В двухстах метрах — фашисты. Семеро сидят у костра и пекут картошку.

Подполковник сел на пень, раскинув руки, потянулся.

— Эх, ма!.. Чего только не бывает на войне! Оказывается, мы с ними ночевали в одной роще. Не хватало только одним одеялом укрываться…

— Как быть?

— Не трогать. Черт с ними. Пусть пекут. Без шума поднять отряд, пойдем дальше. Организуйте разведку по маршруту движения. Идем на деревню Межонку.

— Что дала ночная разведка?

— В трех-четырех километрах никого нет.

— А эти семеро?

— Дьявол их знает, откуда взялись. Видимо, отставшие от своих подразделений. Приблудные какие-нибудь.

— Потери у разведчиков есть?

— Погиб рядовой Кузнецов и ранены три партизана. Нет сведений о Викторе Буташине…

Это был лучший разведчик десантников. В сорок первом храбро сражался в тылу фашистов под Москвой, а затем в брянских лесах. В первой половине сорок второго награжден орденом Красного Знамени. Тогда же вступил в партию. Как потом выяснилось, он в боях с карателями был тяжело ранен и несколько дней пролежал в кустарнике недалеко от вражеских позиций. Нашли и доставили его в отряд старшина Бубнов и сержант Ремнев.

— Идти раненые могут?

— Двое на ногах. Третьего понесли на носилках.

Отряд осторожно двинулся дальше.

К деревне подошли на восходе солнца. Соблазняло желание позавтракать в домах крестьян. Но едва выглянули из леса, как поняли, завтрак не состоится. У домов и сельской мельницы, гогоча и плескаясь, умывались группами и в одиночку солдаты все того же эсэсовского полка.

— Может, поможем им умыться? — кивнул Сорока, поглаживая усы.

— Заманчиво, но опасно. Нам не известно, сколько их в деревне и окопах. Идти в атаку по открытой местности на пулеметы не годится. Погубим людей.

— Да, вы правы.

Тщательно оценив обстановку, решили обойти Межонку слева и двигаться на деревню Ягодка, что в 3—4 километрах севернее ее. Но не успел командир отдать нужные распоряжения, как прибыли разведчики и доложили:

— Товарищ подполковник. В деревне фашистов нет, зато в роще, рядом с деревней, их до роты. И похоже, что это какое-то тыловое подразделение. Остановились в шалашах и палатках.

— Чем занимаются фашисты, как вооружены?

— Завтракают. Дымит походная кухня, звенят котелки и кружки… Одни карабины. Автоматов не видно.

— Вот это подходящее. Пошли, ребята! Быстро!

Завтрак у гитлеровцев был в самом разгаре. Они только что получили порции горячего и теперь, сидя и лежа под кронами деревьев, аппетитно уплетали его. Офицеры расположились в небольшой палатке.

Оккупанты явно не ожидали десантников. Пропагандисты из ведомства Геббельса уже второй день во всю ивановскую трубили об уничтожении красных бандитов в Усакинских лесах, восточнее Березины. Ликование и беспечность царили особенно в тыловых подразделениях войск, осуществляющих блокаду лесного массива. Крики «ура!» и мощный огонь автоматов парализовали фашистов. Никто из них не успел схватить оружие и выстрелить. Гранаты напавших разнесли в клочья шалаши, палатки, кухню, повозки. Хозяев зеленой офицерской палатки старший сержант Флягин и ординарец командира Хамченков срезали одной очередью. Их там было трое: два обер-лейтенанта и капитан, очевидно, командир роты. Из пробитых пулями оловянных солдатских кружек медленно вытекали остатки шнапса, кругом валялись вареные яйца, ломтики масла, сыра, дымились котелки с варевом.

Налет на стоянку карателей был похож на смерч — налетел, все вскружил, смял и рассеялся… Через час десантники и партизаны уже пробирались по безымянному болоту в пяти километрах от Ягодки.

Опять появилась «рама». В редколесье она без особого труда обнаружила цепочку русских бойцов. Над болотом появилась шестерка «юнкерсов».

Туго бы пришлось измотанному боями и переходами отряду. Укрыться абсолютно негде. Помог счастливый случай: ни одна из бомб, упавших в болото, не разорвалась. Лишь от пулеметных очередей пострадало двое ребят. Одному из них царапнуло руку, другому — плечо.

На лесной дороге, ведущей на юг, отряд наткнулся на обоз из четырех повозок с боеприпасами и уничтожил его. В ранцах убитых солдат, кроме смены чистого белья, эрзац-мыла и полотенца, ничего не оказалось. Начальство не снабжало повозочных продуктами. Они обязаны были добывать себе пропитание мародерством.

Наступила вторая ночь. В небе полыхали зарницы, погромыхивало. Из болот тянуло сыростью… А рядом, в двух километрах, деревня. Как доложили разведчики, не занятая немцами.

— Да, заманчиво… Поспать бы хоть ночь в мягкой постели, — проговорил Коробков, заместитель начальника штаба.

Некоторые офицеры штаба молча зашмыгали носом. Огнивцеву реплика не понравилась, и он обрезал:

— Нам мягкие постели противопоказаны. В каждой деревне противник имеет своих агентов. Уснешь в мягкой — проснешься в какой?

Однако он приказал остановиться там на часок-другой — накормить бойцов. Пока ужинали, разведчики привели задержанного уже за деревней бежавшего мужчину.

— Кто такой? Куда бежал? — спросил сурово Ероцкий.

— Жинка заболела. За врачом подался…

— Куда? Где врач?

— В соседней деревне. Там… — неопределенно махнул задержанный.

Проверили. Никакой жинки у него в деревне, конечно, не оказалось, и вообще он здесь недавно. В конце допроса задержанный сознался, что спешил в ближайший немецкий гарнизон с доносом о появлении партизан.

Фашистского агента расстреляли. Сами же немедленно покинули деревню. Кто знает, нет ли у него напарника, подавшегося в противоположную сторону.

Как и предвиделось, вторая карательная операция фашистов в лесах восточнее Березины закончилась провалом. Партизанские отряды под руководством Могилевского обкома партии без особых потерь прорвались на юг. Оставшиеся же в Усакинском лесу десантники и партизаны отряда Ероцкого нанесли на реке Цераболь серьезное поражение одному из батальонов полка СС и благополучно перешли тщательно охраняемое шоссе Минск — Могилев.

Однако в лесу, недалеко от Жабовки, осталась вся радиоаппаратура узла связи оперативной группы, запасы продовольствия, боеприпасов, взрывчатки. Бросать все это было невозможно. К тому же там — обжитой лесной аэродром. В окрестных деревнях обосновались связные и разведчики. Учитывая все это, командир решил выждать недельку и, как только фашисты снимут блокаду, вернуться в Усакинские леса. Он и направил туда разведку с целью разузнать о противнике, проверить, не заминированы ли лесные дороги, осмотреть лагерь и восстановить связи в Жабовке.

Разведка вернулась только через трое суток. Вид у бойцов был измученный и невеселый.

— Немцы сняли блокаду, оставили Усакинский лес и окрестные деревни пять дней тому назад, — докладывал младший лейтенант Соколов. — Лагерь разгромлен. Землянки и другие постройки взорваны, Жабовка сожжена. Многие ее жители расстреляны.

Огнивцев тяжело поднялся с поваленного дерева и снял фуражку.

— Прошу встать, товарищи. Почтим память безвинно погибших женщин, стариков и детей доброй деревни Жабовки, — сказал он.

Все встали. Десятки рук стащили в скорбной тишине головные уборы.

— Мы будем помнить тебя, Жабовка, — прервал тишину Огнивцев. — За преданность Родине, за помощь ее защитникам мы впредь будем именовать тебя Партизанкой. Мы отомстим врагу за каждый сожженный твой дом, за каждую загубленную жизнь советского человека! И в этом клянемся!

— Клянемся! Клянемся! Клянемся! — троекратно повторили бойцы.

— А рации? Рации-то как? — тряс Соколова за рукав лейтенант Коротков.

— Целы, товарищ лейтенант. Не тронутые, лежат. Не нашли они их. Перерыли все, а не дотянулись лапами…

Коротков облегченно вздохнул:

— Живем, значит!

Спустя двое суток после возвращения разведчиков, десантники и отряд Ероцкого вернулись в леса, на прежнюю стоянку. Не узнать было красивого тихого бора. Эсэсовские головорезы срывали зло даже на деревьях. Сосны и ели стояли, исклеванные пулями, обожженные взрывами толовых шашек, гранат, снарядов.

Перед тем как приступить к строительству нового лагеря, Огнивцев выстроил бойцов и обратился к ним с кратким словом:

— Друзья! Мы прожили в этом лесу полгода и теперь снова здесь. Лес давал и будет давать нам приют и укрытие, тепло и свои скромные дары. Из этого леса мы уходили не раз на боевые дела и возвращались сюда, как в дом родной. Скажем за все это ему наше спасибо. Но еще большее спасибо — тем людям, которые живут здесь, в деревнях и селах. Это удивительные люди, трудолюбивые, гостеприимные и бесстрашные! Они знали, что им грозит за связь с нами, за содействие нам. Но никто не отшатнулся от нас, не отказал нам в приюте, в куске хлеба. Слава им, великая благодарность всем живым и погибшим людям этих лесов!

Через несколько дней он и парторг отряда с группой десантников навестили жителей Жабовки. Из полуразрушенной, полусожженной землянки вышла женщина. Опираясь на палку, подошла к ним.

— Помру я скоро, сыны. Перед смертью одно хочу знать. Скоро ли наши придут? Дождусь ли?..

— Дождетесь, мать, — сказал политрук Колюпанов. — Слушайте землю на зорях. Она подрагивает в такт могучему шагу. Это наши идут. Наша армия, мать!

Ничего не осталось у согбенной женщины — ни дома, ни скота, ни птицы. В кармане шубейки лежало лишь три печеных картошки. Но она не пожалела их, протянула на морщинистой землистой ладошке бойцам.

— Возьмите, детки…

Не удержался Колюпанов. Смахнул со щеки слезу рукавом, обнял старушку.

— Спасибо, мама!

С тяжелым сердцем покинули Партизанку.

Оперативная группа десантников и партизаны отряда Ероцкого заканчивали устройство лагеря и начали снова выполнять боевые задания командования. А несколькими днями раньше была получена радиограмма из Могилевского обкома партии: