Неведомые земли. Том 4

Глава 179. Плавание Узодимаре к реке Гамбии[505] (1455 г.)

В году после Рождества Христова 1455-м, 12 декабря. Достопочтенные братья! Вам известно обо мне так много плохого, что мне понятно: вы не рассчитываете получить ваши деньги и, напротив, полагаете, якобы вам не удастся разыскать меня из-за этих денег [quia поп sufjiscit vesirum Tenere sed de vestris male nos visitare contingit]. Я действительно не могу вам сообщить ничего о деньгах, но в мыслях я с вами и отдаю себя в ваши и других кредиторов руки. Судьба занесла меня на каравелле в Гвинейские страны, но поскольку я не лишен стыда, то решил лучше искать смерти, чем продолжать так жить, и отправился оттуда еще дальше за 800 миль с лишним в такие места, где никогда не бывал другой христианин. Отыскав устье очень большой реки — Гамбии, я вошел в нее, ибо знал, что в этой области находили золото и жемчуг. Но там меня преследовали рыбаки, посылая из своих луков отравленные стрелы. Они считали нас врагами и, очевидно, не хотели нас принять, так что я был вынужден повернуть назад. Примерно в 70 лигах оттуда подарил мне благородный негритянский государь 40 рабов, некоторое количество слоновой кости и попугаев, а также немного мускуса из принесенной ему дани. Когда он узнал о моем желании, то послал вместе со мной своего писца с несколькими рабами к королю Португалии.

Этот писец имел задание способствовать заключению мира с другим царем из Гамбии. По моему мнению, государь охотно освободил бы меня от участия в этом деле, но по просьбе своего писца он согласился, чтобы я вместе с ним отправился в те области.

Итак, направляюсь я теперь туда на каравелле, на которой сейчас нахожусь, имея при себе лекарство [?] для детей того царя, [habeo caricum de illis domini inf antis], и справлюсь со всем, что мне предстоит совершить. Десять дней должен я сопровождать на каравелле того посла, чтобы он мог договориться о мире. Он сам дарит мне все свое имущество, которое я могу присоединить к своему собственному (?) [isto michi dimitti totum suum ut istum implicare velim cum mea]. Отсюда, сударь мой, следует, что лучше вам при таких обстоятельствах подождать, не принесет ли мне чего судьба. Если бы мне это не претило, я пребывал бы в большой надежде от слов того секретаря, которые показались бы вам невероятными, сообщи я вам о них.

Однако будьте уверены, что отсюда действительно менее 300 лиг до царства священника Иоанна — если не до его резиденции, то хотя бы до границ его страны. Если бы это было возможно, я повидал бы также наместника короля Мелли, который со свитой из 100 человек останавливался у нас на шесть дней [qui prope nos erat fornatas sex cum hoanibus C.], причем вместе с ним были христиане священника Иоанна V, и я говорил с людьми из его войска.

Я нашел здесь одного земляка. Как я полагаю, он один из потомков людей с тех галер Вивальди, которые отплыли 170 лет назад. Он сказал мне это сам, а секретарь подтвердил, что, кроме него, никого из тех потомков в живых не осталось. Другой человек рассказал мне о слонах, единорогах[506], мускусных кошках[507] и других редкостях, а также о хвостатых людях, которые пожирают своих собственных детей, что покажется вам неправдоподобным. Можете поверить, что если бы я зашел дальше на расстояние еще одного дня плавания, то потерял бы из виду Полярную звезду.

Причина, помешавшая мне плыть дальше, заключалась в нехватке провианта, так как белые люди при всех обстоятельствах должны питаться только своими продуктами, если не хотят заболеть и погибнуть, тогда как черные, которые там родились, остаются здоровыми. Климат здесь очень хорош, лучше чем в любой другой стране, такой, как в период нашего равноденствия. В июле здесь день длится 13, а ночь — 11 часов…

Я сообщаю вам все это, хотя уверен, вы скажете, что охотнее получили бы ваши деньги и деньги других лиц, чем письмо со всеми этими новостями [sum certus discretis citius veleretis vestrum et aliorum quam ista nova audire]. Согласен, но потерпите шесть месяцев, тем более, что я могу вас заверить: мне не придется пересекать все эти моря, как тамошнему судну [facio те asegurare quod certe opus non esset essendo maria ilia sicut darcina de ibi]. Это письмо обращено ко всем кредиторам, которые мне что-либо ссудили, а также к вам. Если бы я владел средствами, чтобы удовлетворить вас из расчета 60 за 100, то я не пустился бы на такую авантюру, как плавание на жалкой каравелле, и это, несомненно было бы лучше. Поэтому призываю вас к терпению во имя Господа. Ваш Антоний Узусмарис[508].

После трагического исхода экспедиции Воллерта от 1448 г., в разведывательной деятельности принца наступил почти семилетний перерыв. Перво-начально это объяснялось значительными долгами Генриха (см. гл. 167), а позднее — политическими соображениями. Кастильская корона начала оспаривать притязания португальцев на монопольное владение вновь открытыми берегами и островами и передала 8 июля 1449 г. герцогу Медина-Сидония право владения берегами «между мысами Агер и Бохадор»[509]. Принц Генрих, которому 22 октября 1443 г. король пожаловал монополию на все открытия по ту сторону мыса Бохадор[510], а в 1449 г. — исключительное право торговли на всем побережье между мысами Бохадор и Кантеи[511], счел испанскую акцию угрозой своим правам. Одновременно Португалия возобновила свои притязания на оспариваемые Кастилией Канарские острова (см. т. III, гл. 143). Вследствие этого создалась напряженная обстановка, которая привела к войне между Португалией и Кастилией (1451–1454 гг.). Естественно, что в этот период прекратились и все разведывательные плавания.

Наконец, воюющие государства попросили папу Николая V (1447–1455) разрешить их спор в качестве третейского судьи. Папа решил, что Канарские острова должны принадлежать Кастилии, а все страны, уже открытые на Африканском материке, а также те, которые предстоит открыть, — Португалии. Вот что было зафиксировано в папской булле: «Как только дошло до сведения инфанта, что, насколько известно ученым, суда еще никогда не ходили через это море Океана к южным и восточным берегам, и оно нам, западным народам, осталось неведомо, а посему мы не им ем никаких точных сведений о народах той части Земли, он счел необходимым доказать свою преданность Господу, сделав со всем усердием и терпением то море судоходным вплоть до индийцев, которые, как говорят, признают имя Христово, завязать с ними сношения и привлечь их в качестве союзников христиан к борьбе против сарацин и других врагов христианства»[512].

К этой важной папской булле необходимо дать некоторые пояснения. Прежде всего исследователи расходятся в ее датировке. Большинство считает, что булла была опубликована 8 января 1454 г. Но в «Церковных анналах» Райнальда, которые дважды воспроизводят текст, один раз показана дата 9 января 1454 г. (7-й год понтификата)[513], а другой — 8 января 1455 г. (8-й год понтификата)[514].

Мы отдаем предпочтение второй дате. Благодаря любезному содействию проф. Кирша автору этих слов представилась возможность установить точную дату по ватиканским актам в Риме, которые просмотрел хранитель ватиканского архива д-р Маркс. Из двух документов вытекает, что правильной датой будет 8 января 8-го года понтификата папы Николая V[515]. При этом несомненно, речь может идти только о 8 января 1455 г., а не о 1454 г., как полагали раньше, поскольку Николай V был избран папой 5 марта 1447 г. Следовательно, 8-й год его понтификата длился с 5 марта 1454 г. по 4 марта 1455 г. Это хорошо согласуется с тем фактом, что папа Мартин V (1417–1431) ввел флорентийское летосчисление (Calculus Florentius), при котором год начинался с 25 марта; он применялся католической церковью до григорианской реформы календаря в 1582 г. Указанный Райнальдом январь 1454 г. соответствует нашему 1455 г. Если папская булла действительно относится к январю 1455 г., то эта дата лучше, чем принимавшаяся ранее, позволяет нам понять, почему разведывательные экспедиции принца Генриха возобновились в марте 1455 г. Нужно решительно подчеркнуть, что большая часть традиционных дат эпохи открытий по тем же самым основаниям нуждается в пересмотре[516]. В последующих главах нам еще не раз придется возвращаться к этому источнику ошибок.

Необходимо далее правильно истолковать выражение «до индийцев» («usque ad Judos»), встречающееся в булле Николая V, так как его можно понять неверно. Фридерици, например, утверждал, что здесь мы впервые встречаемся с отчетливо выраженной мыслью о «морском пути в Индию»[517]. Это серьезное заблуждение. Согласно представлениям того времени, папа имел в виду «африканских индийцев», то есть эфиопов. На это обстоятельство примерно через 100 лет ссылался Мюнцер, когда писал, что имеются две Индии: одна — в Азии, а другая — в Эфиопии[518]. Николай V думал только об «африканских индийцах», предполагаемых подданных «царя-священника Иоанна», как это недвусмысленно вытекает из фразы, «которые, как говорят, признают имя Христово». Итак, папа Николай подразумевал эфиопов, которых принц Генрих должен был привлечь «в качестве союзников христиан в борьбе против сарацин». О подлинной Индии или, тем более, о морском пути в эту страну папа вовсе не помышлял. Идея о существовании морского пути в Индию нигде не возникала до 1474 г. Виньо четко сформулировал это положение: «До Жуана II португальцы искали только Индию священника Иоанна… в 1474 г. португальцы не думали ни о торговле пряностями, ни о плавании в Индию»[519].

Папа Николай передал названной буллой все страны «от мыса Борадок [Бохадор] и Нам [Нун] через всю Гвинею до южного берега» во владение португальцам[520]. Вскоре после этого Николай умер, но его преемник Каликст III (1455–1458) еще раз категорически подтвердил такую передачу новой буллой от 13 марта 1456 г.[521] Последняя даже расширила территориальные притязания Португалии за пределы южного побережья Африки «до индийцев» (а capitibus de Dojador et de Nam usque per totam Guineam, et ultra illam meridionalem plagam usque ad Indos). [От мысов Боходор и Нам вплоть до Гвинеи, на всем ее протяжении, и по ту сторону ее, в южную область вплоть до индийцев][522]. В дальнейшем это приобрело важное политическое значение.

Буллы от 1455 и 1456 гг. в значительной мере способствовали тому, что с 1455 по 1457 г. принц Генрих не раз снаряжал самые интересные экспедиции. Как это ни странно, теперь он привлекал к руководству ими чужеземцев, а именно итальянцев. Возможно, принц считал, что они более энергичны, чем его дворяне. Однако перед этими экспедициями ставились другие задачи. Им уже не поручалось разведывать неизвестные берега, стараясь зайти как можно дальше. Теперь они должны были сделать попытку проникнуть по реке Гамбии в глубинные области Африки и «царство священника Иоанна», то есть в Эфиопию. В те же годы на карте фра Маура об этой стране сообщалось, что «здесь находится столица «священника Иоанна» («Qui il Preste Janni fa residentia principal»)[523]. Сильное влияние религиозных и политических соображений на деятельность принца, что подчеркивал еще Барруш[524], здесь выступает особенно отчетливо.

В те времена именно Гамбия, а не Сенегал рассматривалась как ворота для проникновения в глубь Африки, причем на это были веские основания. Устье Сенегала находится в степной полосе, и вход в эту реку из-за бара, о который разбивается стремительный прибой, весьма труден. Между тем берега Гамбии до самого устья плотно заселены, и река доступна для морских судов. Не удивительно, что предпочтение было отдано Гамбии.

Разумеется, плывя по Гамбии, попасть в Эфиопию нельзя. Мало того что все попытки форсировать эту реку сопровождались гибелью моряков из-за крайне нездорового климата, успехи таких экспедиций были ничтожны с точки зрения поставленных целей. Однако разведывательные плавания тех лот в результате случайностей привели к новым важным географическим открытиям. Так, во время своего второго плавания итальянец Кадамосто, снесенный с курса штормом, открыл острова Зеленого Мыса (см. гл. 180)!

Об одной из таких экспедиций принца, состоявшейся в 1455 г. и посланной к Гамбии, сообщает нам единственное в своем роде письмо, хранящееся в архиве Генуи. Это письмо было направлено из далеких стран неким Узодимаре, адресовавшим его своим кредиторам в родном городе. Об этом Узодимаре и его письме уже упоминалось в III томе (см. гл. 130 и 146). В комментариях к гл. 130 доказано, что слово «Узодимаре» означает не профессию, как ранее предполагали, а фамилию генуэзского дворянского рода. В письме сообщаются некоторые подробности об одной экспедиции португальского принца. Хотя сама но себе экспедиция эта была незначительной, она может служить интересным примером того, как Генрих пытался извлечь выгоду из географических открытий, которые удалось сделать в 40-х годах XV в., в частности использовать реки, обнаруженные на западном побережье Африки, для проникновения в глубь «Черного материка».

Плавание Узодимаре в 1455 г. состоялось одновременно с первой экспедицией его земляка Кадамосто, о которой более подробно рассказывается в следующей главе. Эти экспедиции действовали независимо друг от друга, хотя временами им приходилось сотрудничать. Узодимаре было поручено подняться по реке Гамбии, по ему удалось продвинуться лишь на незначительное расстояние.

Здесь заслуживает внимания одно очень характерное обстоятельство: португальцы того времени вовсе не старались, как это часто и охотно утверждают их потомки, держать свои открытия в глубокой тайне. Ведь плавания 1455 и 1456 гг. были доверены принцем Генрихом итальянцам, то есть иностранцам, прибывшим к его двору.

Письмо Узодимаре написано на такой скверной и безграмотной латыни, что о смысле его можно только догадываться. Оно было обнаружено в генуэзском архиве датчанином Гробергом и опубликовано в 1802 г.[525] Чаще всего это письмо интересовало исследователей своим сообщением о судьбе экспедиции Вивальди (см. т. III, гл. 130). Однако эта часть письма, несомненно, плод фантазии, хотя в остальном оно довольно интересно. Маньяги вновь изучил эту рукопись и опубликовал ее в отличной от Гроберга редакции, которая и положена в основу приведенного выше перевода[526].

Весьма путаные географические представления Узодимаре, его почти непостижимое для нас заблуждение, будто он находился сравнительно недалеко от государства «священника Иоанна» и страны золота — Мали, выдумка, что в сказочном царстве «священника Иоанна» правит «Иоанн V», — все это надо поставить в вину не столько самому путешественнику, сколько духу времени. Эпоха, в которую он жил, порождала такие представления, и именно они вызывали интерес к географии Африки. Из гл. 184 мы узнаем, что сам принц Генрих был склонен к таким идеям, н они вдохновляли его на снаряжение экспедиций. Примеры таких нее неправильных представлений мы найдем и в гл. 192–194. Возможно, что скоропалительные путешествия, совершенные за письменным столом автором «Книги познания», якобы попавшего от мыса Бохадор в страну «священника Иоанна», способствовали распространению таких фантастических представлений о географическом положении отдельных стран и о разделяющем их расстоянии (см. т. III, гл. 144),

Но в остальном Узодимаре сделал трезвые и правильные наблюдения. Это показывает как его сообщение о продолжительности дня и ночи в июле у устья Гамбии, так и достоверные данные о том, что Полярная звезда почти скрывается за горизонтом на широте Гамбии у 13° с. ш.

Об Антоньотто Узодимаре мы знаем очень мало. Он принадлежал к знатному генуэзскому роду, восходящему к XII в., родился, видимо, в 1416 г., а скончался незадолго до 1162 г.[527] Узодимаре, вероятно, покинул Геную из-за преследовавших его многочисленных кредиторов и отправился в Португалию, где отдал себя в распоряжение принца Генриха. Если действительно главной причиной такого поступка было стремление ускользнуть от уплаты долгов, то Узодимаре проявил добродушный юмор или большую наивность, «послав своим кредиторам письмо, в котором уведомляет, что хотя и не может удовлетворить их претензии, по зато хочет сообщить кое-что о своем путешествии. Эти черты не типичны для злостного неплательщика и располагают в пользу Узодимаре. Достигнутые им успехи были незначительными, и их затмили более существенные результаты, которых добился соотечественник Узодимаре — Кадамосто.

Многие исследователи полагали, что письмо было составлено у устья Гамбии. Автор этих строк отказался от такого представления, которое раньше разделял[528], после того как более обстоятельно проверил факты. Корабли принца Генриха обычно возвращались на родину с побережья Африки в декабре; многолетние экспедиции начались только с 1470 г. Сообщение Узодимаре, что он должен доставить обратно на Гамбию писца африканского вождя, свидетельствует об отправлении письма из Португалии, вероятно из Лиссабона. Но даже в случае составления письма у устья Гамбии, его вряд ли удалось бы переправить в Геную, если бы сам Узодимаре не привез его в Португалию. Между тем зиму 1455/56 г. Узодимаре, видимо, провел в Лиссабоне, иначе нельзя было бы понять сообщение Кадамосто о том, что свою экспедицию 1456 г. он готовил вместе с Узодимаре (см. гл. 180).

Бросается в глаза не совсем понятное сообщение Узодимаре, что через 10 дней ему предстоит выйти в плавание. Это означает, что он должен был отправиться в путь во второй половине декабря, период для того времени необычный. Однако Кадамосто оставил Португалию только в начале мая и его записи всегда понимались так, что второе плавание 1456 г. до устья Гамбии он совершил совместно с Узодимаре. Итак, налицо необъяснимое противоречие между двумя источниками. Возможно, что свое письмо Узодимаре начал еще у устья Гамбии, а закончил через несколько месяцев в Лиссабоне. Однако это не имеет особого значения.

Узодимаре намекал кредиторам, что надеется погасить свои долги через шесть месяцев. Следовательно, он рассчитывал возвратиться из своего второго плавания в середине 1456 г. Вероятно, ему это удалось, и его кредиторы действительно были удовлетворены, поскольку Узодимаре позднее занимал почетные и ответственные посты. В 1458 г. он был доверенным лицом флорентийского торгового дома Маркиоми (?) в Каффе (Феодосия), а через несколько лет скончался[529].

Поставленное принцем перед Узодимаре, но, очевидно, невыполненное им задание — подняться возможно дальше вверх по течению Гамбии— было осуществлено, хотя и частично, только через два года после его первого плавания португальцем Диогу Гомишем (см. гл. 181).