Неведомые земли. Том 4

Глава 196. Мнимое открытие Америки и Магелланова пролива Мартином Бехаймом (около 1487 г.)

21 октября 1520 года нашли мы под 51° ю. ш. мыс, который назвали по имени 11 000 дев, так как тот день был праздником этих святых. Без знаний Эрнандо Магеллана мы не нашли бы этого пролива, так как все капитаны остальных судов придерживались противоположного мнения и полагали, что с другой стороны нет выхода. Но Эрнандо знал, что может пройти через почти незаметный пролив, так как он в сокровищнице Португальского короля видел пролив на морской карте, изготовленной выдающимся мужем Мартином из Богемии (mа Hernando sapeva, che vi era questo stretto molto occulto, per il qual si poteva navigare, il che aveua veduto descritto sopra una Charta nella Thesoraria del Re di Portogallo, la qual Charta fu fatta per uno eccellente huomo, detto Martin di Boemia)[1265].

Когда ожесточенный неблагодарностью португало-индийского правительства, хромающий из-за поврежденной копьем ноги Магеллан со своим отважным планом и непреклонным желанием провести его в жизнь впервые появился при испанском дворе в Вальядолиде, он показал епископу Бургосскому чертеж земного шара, на который уже нанес предполагаемый им путь. Морской пролив при этом он преднамеренно не изобразил, чтобы никто не мог проникнуть в его тайну. Когда же королевские министры забросали его вопросами, то Магеллан доверительно сообщил им, что он намерен сначала пристать к мысу Санта-Мария, то есть около устья Ла-Платы, а затем идти вдоль берега, пока не встретит пролива. Если же он не найдет прохода в другое море, то изберет путь, которым пользуются португальцы, плавая к Молуккам, то есть обогнет мыс Доброй Надежды. Он сообщил также о своем твердом убеждении в том, что найдет пролив, так как видел его на морской карте, которую изготовил португалец (!) Мартин из Богемии, уроженец острова Фаял, прославленный космограф, и из этой карты получил много сведений относительно пролива [perо yva mиу cierto de hallar el estrecho, porque avia vista una Charta de mar dear, que hizo Martin de Bohemia Portugues, natural de la isla de Fayal, Cosmografo de granopinion, a donde se tomava mucha lus del estrecho][1266].

Оба они с Божией помощью прошли через южное море, пересекли на небольшом расстоянии от берега экватор и прибыли в другой свет [in alterum orbem exceptib sunt]. В полдень, когда они сами поворачивались на восток, тень падала по правую сторону от них. Благодаря своим тщательным наблюдениям они установили, что перед ними другой, до сей поры нам неизвестный мир, который ранее многие годы отыскивался не кем иным, как гэнуэзцами[1267].

Страна Бразилия [Brasilliae regio] находится совсем недалеко от мыса Доброй Надежды. Португальцы обогнули эту страну и нашли пролив, который почти соответствует такому же проливу в нашей части Земли — Европе. Он скрыт между Западным и Восточным морями. С одной стороны за проливом можно видеть землю, и примерно на расстоянии 60 миль [итальянских] от мыса на этой земле все выглядит точно так, как если плывешь на восток от Гибралтара или Сицилии и видишь на африканской стороне варварскую страну Мавританию. Мой глобус показывает это по направлению к антарктическому полюсу. По ту сторону от страны Бразилии расстояние до Малакки, где апостол Фома принял мученическую смерть, незначительно[1268].

…Когда они прибыли в такую климатическую область, а именно на 40-й градус высоты, то нашли страну Пресилль с мысом, который представляет собой вершину горы или местность, выступающую в море. Они обогнули этот мыс, или прошли мимо него под парусами, и обнаружили, что он расположен, как Европа, между ponente и levante, то есть между восходом, иначе востоком, и закатом, иначе западом. Ведь пройдя 60 миль за мыс, они видели на другой стороне землю, так же как тот, кто направляется в Леванти, пересекая Гибралтарский пролив, то есть проходя через него, видит у входа страну варваров. Когда они, как сообщалось, обогнули мыс и пошли под парусами, то есть поплыли на северо-запад, поднялась такая буря с ветром, что они не могли дальше идти под парусами, то есть продвигаться. Таким образом, они должны были плыть на Трамонтану — это значит на север, или полночь, отклоняясь опять в сторону, или к берегу, то есть вдоль страны Бразилии. Кормчий… говорит мне и полагает, что от этого Бразильского мыса, который является началом бразильской земли, расстояние до Малакки не превышает 600 миль. Он также думает, что можно за короткое время подобным viagio — это значит путь или путешествие — добраться из Лиссабона в Малакку и вернуться обратно, что благодаря пряностям принесет королю Португалии большой доход…[1269]

Итак, наш согражданин Мартин [Бехайм], путешествия которого так счастливо закончились, не удовлетворился тем, что познакомился с Фаялом и провел много лет, плавая в разные стороны по Атлантическому океану. При этом он нашел до Христофора Колумба острова Америки и до Фернана Магеллана — пролив, который носит имя последнего… Но имена Колумба и Магеллана неслыханная слава разнесла по всему свету, а о нашем соотечественнике, напротив, совсем умолчали, хотя его по меньшей мере должно поставить в один ряд с морскими божествами[1270].

В конце предыдущей главы уже говорилось, что император Максимилиан охарактеризовал Мартина Бехайма как величайшего из немецких путешественников, повидавших дальние страны. Эта характеристика, видимо, способствовала тому, что в течение 400 лет и вплоть до наших дней не заглох слух, будто Бехайм открыл Америку еще до Колумба, а Магелланов пролив — до Магеллана.

Между тем из плаваний, приписывающихся Бехайму, неопровержимо доказаны только отмеченное им самим на глобусе участие в экспедиции Кана и многолетнее пребывание на Азорских островах. И то и другое было для немца XV в. очень значительным достижением, что вполне оправдывает суждение императора. Чтобы выдать Бехайму диплом «великого путешественника», нет нужды приписывать ему более дальние и крупные экспедиции.

Тем не менее нужно с удивлением отметить, что, согласно вполне определенным сообщениям, еще великий Фернан Магеллан утверждал, будто о проливе, который носит теперь его имя, он узнал заранее из карты, составленной Бехаймом, и потому не впервые открыл проход, а только заново его отыскал. Заявление, сделанное таким авторитетом, нельзя, разумеется, считать простой случайностью или вымыслом и следует очень тщательно рассмотреть. Как можно объяснить эту поразительную историю?

Нескончаемые научные дискуссии о возможности открытия Америки Бехаймом велись еще в XVII и XVIII вв. Немецкие авторы всячески старались доказать, что подлинным первооткрывателем Америки и Магелланова пролива следует считать их соотечественника Бехайма. За это ратовали Вагензейль, профессор бывшего Нюрнбергского университета в Альтдорфе[1271], Штювен в своей диссертации 1714 г., защищенной в Гиссене[1272], и позже — Доппельмайр[1273].

Все рассказываемые о Бехайме басни обобщил в 1733 г. Цедлер, утверждавший, будто нюрнбержец обошел на военном корабле герцога Бургундского «весь мировой океан» и при этом «открыл как американские острова, так и морской пролив, по которому можно попасть с Запада на Восток». Поэтому-то его морская карта показала позже правильный путь как Колумбу, так и Магеллану[1274].

Новый тон в эту фантастическую мелодию внес в 1786 г. некий проживавший в Америке немец по имени Отто. Этот немец написал великому Бенджамену Франклину письмо, в котором по-новому и на первый взгляд убедительно обосновал положение о первооткрытии Америки Бехаймом. Отто утверждал, что в родном городе Бехайма, Нюрнберге, есть сделанный этим мореплавателем глобус, на котором показаны Бразилия и Магелланов пролив. Особый упор Отто делал на приведенный выше отрывок из «Всемирной хроники» Хартмана Шеделя, который, по его мнению, неопровержимо доказал открытие Америки Бехаймом. Франклин проявил к сообщению Отто такой большой интерес, что велел воспроизвести его письмо в «Трудах Американского философского общества»[1275].

Все эти факты до того поразительны, что легко понять Постеля, писавшего в своей «Космографии»: «Пролив Мартина Бехайма [Martini Bohemi freturn], который недавно был снова найден португальцем Магелланом, отделяет на 54-м градусе неизвестную южную землю от Atlantis [Америки!][1276]».

В 1671 г. географ Варениус тоже писал, что названный по имени Магеллана пролив был открыт впервые не этим мореплавателем: «Через Магелланов пролив проходит с востока на запад сильное морское течение, и поэтому Магеллан (или тот, кто открыл его до Магеллана) узнал о существовании морского пролива, благодаря которому попадают из Атлантического океана в Тихий»[1277].

Безудержная фантазия старинных авторов с особой силой разыгрывается в словаре Йохера, где мы можем прочесть о Бехайме совершенно невероятные вещи.

«Он открыл (!) Азорские острова и, возможно, еще до Колумба — часть Америки и даже fretum Мagellanicumy»[1278].

Мало того, чересчур пылкие преобразователи земного шара предлагали даже по этому случаю перекрестить Америку в Бехаймию или в Западную Богемию. Вагензейль на худой конец соглашался переименовать только пролив на юге Америки в fretum Bohemicum [пролив Бехайма]. В XIX в. дальше всех пошли американский немец Лёэр[1279] и дрезденец Циглер[1280], считавшие Бехайма подлинным первооткрывателем Америки. К ним присоединился американец Мори[1281].

Другие ученые отнеслись к этому скептически. Еще в 1756 г. Вольтер издевался над всей этой историей: «Я уж не говорю о том нюрнбергском гражданине, который, согласно абсолютно фантастическим предположениям, плавал в 1460 г. к Магелланову проливу»[1282].

Гёттингенский профессор Тоцен гораздо основательнее доказал в 1761 г что мы имеем здесь дело с вымыслом[1283].

Эту точку зрения разделяли: биограф Бехайма Мурр[1284], Гебауэр[1285], итальянские исследователи Карли[1286] и Канчельери[1287]. Особенно ожесточенно против опубликованного Франклином письма Отто, которое на первый взгляд показалось ошеломляющим открытием, выступил в 1794 г. испанец Кладера. В своем историческом исследовании он весьма основательно и безжалостно разгромил гипотезу Отто[1288]. В XIX в. слишком вольным фантазиям на тему о деяниях великого нюрнбержца навсегда положили конец тщательные исследования Гиллани[1289], а также посвященные Мартину Бехайму монографии Рейхенбаха[1290] и Гюнтера[1291].

Уже Кладера показал, что Отто повинен в двух грубых ошибках. Первая аз них заключалась в том, что рукописная вставка в хронике Шеделя, несомненно, относится не к Америке, а к Африке и что в ней просто сообщается о рассмотренной в предыдущей главе экспедиции, во время которой Бехайм сопровождал Диогу Кана. Рукописная вставка в хронике Шеделя сделана другом Бехайма Иеронимом Мюнцером[1292], и, следовательно, ее можно рассматривать как показание самого Мартина. «Другим до сей поры нам неизвестным миром», который раньше искали генуэзцы, и был как раз крайний юг Африки. Под упомянутыми генуэзцами могли подразумеваться как братья Вивальди, так и мореплаватели XV в. — Кадамосто и Ноли. Впрочем, это в данной связи несущественно.

Что касается определенного утверждения о находящемся в Нюрнберге глобусе, на который нанесены Бразилия и Магелланов пролив, то такой глобус действительно существует. Но он сделан не Бехаймом, а Иоганном Шёнером. Глобус этот изготовлен в 1720 г.[1293], то есть в то время, когда после открытия Бразилии прошло уже 20 лет. Поскольку Бехайм и Шёнер сделали свои глобусы в Нюрнберге, то их творения нередко путали и раньше. Это подчеркнул еще Гумбольдт, который посвятил проблеме «открытия Магелланова пролива Бехаймом» очень тщательное исследование[1294].

Тем не менее констатация этих ошибок не объясняет еще того поразительного факта, реальность которого нельзя отрицать, а именно, что сам Магеллан до выхода в кругосветное плавание был твердо убежден в существовании пролива в Южной Америке и еще в 1517 г. говорил о нем в Испании, ссылаясь на авторитет Бехайма.

Видимо, этот в высшей степени странный факт не подлежит сомнению. Об этом говорит не только уроженец Виченцы Пигафетта, спутник и доверенный Магеллана, как видно из источника, приведенного в начале главы, но и испанский хронист Эррера. У Эрреры, по предположению Гумбольдта, имелись совсем другие источники, а именно утерянный дневник Андреа Сан-Мартина, принимавшего участие в плавании Магеллана в качестве астронома[1295]. Итак, нельзя оспаривать, что Магеллан был убежден в существовании пролива до того, как открыл его.

Гумбольдт высказывает предположение, что Магеллан, возможно, ссылался на Бехайма только для того, чтобы придать больше веса своим предположениям о существовании пролива на юге. Этим он хотел повысить доверие к себе как к человеку и руководителю[1296]. Еще вероятнее, однако, — и Гумбольдт тоже считает это возможным, — что Магеллан действительно считал увиденную им в Португалии морскую карту, на которой уже был нанесен пролив, творением Бехайма.

Без доказательств нельзя с полной уверенностью оспаривать возможность того, что Бехайм вступил на Американский материк до Колумба. Выше уже говорилось о том, что Фернан Дулму намеревался предпринять в 1487 г. океанское плавание с Азорских островов на запад в сопровождении какого-то «немецкого рыцаря» (см. гл. 189). Этим рыцарем, с учетом всех обстоятельств, мог быть только Мартин Бехайм. У нас, правда, нет ни малейших оснований утверждать, что Дулму хотя бы начал свое плавание. Но если он и пустился в путь, то по изложенным выше причинам не мог продвинуться далеко от Азорских островов. Тем не менее здесь все-таки открываются известные просторы для фантазии, и при всем скептицизме еще можно, хотя и не с полной уверенностью, говорить о том, что Бехайм достиг Америки до Колумба. Поэтому рассмотрим с полной объективностью, могло ли произойти такое событие.

В 1492 г. когда Бехайм работал над своим глобусом, он при всех обстоятельствах еще ничего не знал об Америке. На глобусе нет и следа такого знания. О другой составленной Бехаймом карте Земли нам ничего не известно. Само по себе вполне допустимо предположение (с этим соглашается и Гюнтер[1297]), что Бехайм после возвращения на Фаял (1494 г.) чувствовал потребность в составлении новой карты мира, чтобы изобразить на ней земной шар таким, каким он медленно вырисовывался после великих открытий Колумба, Кабрала, Веспуччи и др. Однако если он и проделал такую работу, то карта была утеряна. Если же Бехайм открыл Америку еще до Колумба, то совсем непонятно, почему он в 1492 г. не сделал на своем глобусе ни малейшего намека на этот счет. Ничего подобного мы там не видим! Итак, предположение о плавании Бехайма в Америку еще до Колумба отпадает. Плавал ли Бехайм с целью открытий после 1492 г. с Фалла, где он тогда жил, мы точно не знаем.

О жизни Бехайма после его возвращения в Португалию до нас дошли весьма скудные сведения. Во время крайне тяжелого плавания во Фландрию в 1493 г. он попал в руки английских пиратов, затем долго находился в плену в Англии, два раза тяжко болел. Больше о Бехайме ничего не известно, кроме того, что он затем долго жил на Фаяле, пока, по неизвестным причинам, не отправился в Лиссабон, где вскоре и умер (1507 г.). Итак, возможность того, что Бехайм совершал другие плавания, не исключается. Но поскольку они нигде не засвидетельствованы, мы не вправе высказывать о них какие-либо предположения. Два лучших биографа Бехайма отрицают возможность совершения им после 1493 г. каких-то плаваний, оставшихся неизвестными.

Вот что пишет Гюнтер: «Нет никаких исторических оснований утверждать, что мирная жизнь Бехайма на Фаяле прерывалась большими плаваниями»[1298].

Равенстейн высказывает такое же мнение: «Бехайм определенно не открывал Нового света, не предрекал этого события и не имел никакого влияния на проекты Колумба… Совершенно невероятно, чтобы Бехайм в 1494–1507 гг. участвовал в каком-либо португальском плавании к побережью Южной Америки»[1299].

И все-таки поразительно, что на глобусах, изготовленных Шёнером в родном городе Бехайма, Нюрнберге, в 1515 и 1520 гг., действительно показан южнее недавно открытой Южной Америки проход, напоминающий Магелланов пролив (см. рис. 17). Между тем о существовании такого пролива до возвращения корабля Магеллана (6 сентября 1522 г.) европейцы не могли знать. Правильное изображение Шёнером географического положения Южной Америки часто занимало исследователей. Гумбольдт основательно изучил этот вопрос[1300], а позднее им занимались Гиллани[1301], Харрис[1302], Руге[1303] и др. Они полагали, что Магелланов пролив действительно мог быть открыт до Магеллана, так как иначе нельзя понять надписи на глобусе Шёнера и определенное сообщение от 1508 г. Однако еще Лелевель[1304] и Коль[1305] правильно указывали, что не надо придавать ценности чертежу Шёнера. Они не видели оснований для того, чтобы делать из него вывод о какой-то оставшейся неизвестной экспедиции, поскольку Шёнер воспроизводил надежды, а не знания людей своей эпохи. Наконец, Визер в 1881 г. установил, что более раннее знакомство с Магеллановым проливом совершенно невероятно. Пролив, изображенный на глобусе Шёнера, свидетельствует не о подлинном знании, а только об удачной догадке, которая случайно подтвердилась[1306].

Категорическое заявление Плишке, видимо, полностью отвечает действительности: «Пролив, на который ссылались Магеллан и Фалейру (астроном, сотрудничавший с Магелланом) при обосновании своих проектов, до той поры не был открыт никем из европейцев. Несмотря на это, он изображался еще на картах, которые относились к началу XVI в., как это доказывает глобус Иоганна Шёнера от 1520 г. Этот пролив был очень нужен и желателен, а поэтому его смело изображали на морских и сухопутных картах того времени»[1307].

И действительно, из рассмотрения различных карт мира, появившихся в 1505–1520 гг. (см. рис. 17 и 18), совершенно отчетливо вытекают следующие выводы.

Плавание Веспуччи вдоль побережья Южной Америки показали, что огромный массив суши в отдаленных частях Атлантики, о котором до тех пор в Европе не подозревали, является поистине «Новым светом»[1308]. Его считали, однако, только огромным островом в океане. Точно так же «Тресковую землю», к которой плавали братья Кортириалы в 1500–1502 гг., и Флориду, открытую Хуаном Понсе в 1513 г., считали первоначально лишь новыми островами.

Паскуалиго — венецианский посол в Португалии, учитывая большую протяженность берега, незадолго до того обнаруженного Гашпаром Кортириалом во время второго плавания на север, писал своему брату: «Они полагают, что это материк»[1309]. В другом письме, посланном им накануне Венецианской синьории, Паскуалиго уже высказал великолепную догадку: «Они полагают, что эта земля связана с Антильскими островами, которые были открыты королевскими судами Испании, и со Страной попугаев [Бразилия], недавно найденной кораблями названного [португальского] короля на пути в Каликут»[1310].

Эта догадка, однако, долго никем не разделялась. Все мореплаватели еще в течение ряда десятилетий считали вновь открытые ими страны отдельными, не связанными между собой островами.

Вот почему на картах той эпохи, например на карте Леонардо да Винчи от 1515 г. (см. рис. 18), Флорида, Земля Бакальяуш [Тресковая] и Бразилия изображены в виде больших островов, разделенных более или менее широкими проливами. Итак, картографы обычно рисовали известную им только частично Южную Америку, за которой укрепилось название Бразилия, в виде острова и отделяли ее проливом от «Южного материка», сконструированного на основе неправильных предположений Птолемея. На карте мира Леонардо между недавно открытой Бразилией и гипотетическим Южным материком вместо пролива изображено широкое море. Тем не менее никому не пришла в голову мысль, что Леонардо действительно получил сведения о широком водном пространстве, отделяющем Огненную Землю от Антарктиды. Но ведь, с проливом, изображенным Шёнером, дело обстоит точно так же, как с большим морем южнее Бразилии, показанным Леонардо.

Изображение различных морей и проливов как Шёнером, так и Леонардо можно объяснить психологическими причинами, и при этом нет никакой нужды в гипотезах о первооткрытиях, якобы оставшихся неведомыми. Считал же Санудо (около 1320 г.) твердо установленным фактом, что Африку можно обогнуть с юга, прежде чем это было доказано в действительности. Подобно Санудо, Шёнер принял в качестве рабочей гипотезы существование пролива на юге Америки и изобразил его на своем глобусе только потому, что очень уж ему хотелось, чтобы такой пролив действительно существовал. Все такие построения создавались «на авось», за недостатком надежных сведений о лике Земли, который люди еще полностью не познали. Порой эти построения примерно соответствовали действительности, порой нет. Картографы тех стран, которые не интересовались водным путем на юге Америки, не видели ничего предосудительного в том, чтобы недавно открытый материк Южной Америки соединить-непосредственно на своих морских картах с Южным материком Птолемея и отказаться от мысли о проливе. Так, например, на картах турка Пири Рейса от 1513 г. Южная Америка показана как часть Южного материка. Брёйнлих высказывает по этому поводу совершенно правильное предположение: «Пири Рейс, видимо, произвольно скомбинировал здесь открытия иберийских народов с заимствованной у Птолемея terra Australis»[1311].

На картах Северной Америки долгое время наносили судоходный пролив Аниан[1312], а на слабо исследованном перешейке Центральной Америки изображали рассекающие его проливы. Так, И. Рейс на своей известной карте от 1508 г. показывает судоходный пролив, соединяющий океан примерно на границе между Гондурасом и Юкатаном. Леонардо да Винчи на своей карте мира от 1515 г. (см. рис. 18) тоже изображает обширное море — водный путь между Флоридой и «Америкой» (Бразилией). Еще характернее широкий «stretto Iubitoso», который на карте Висконте Маджоло от 1527 г. пересекает Центральную Америку с севера на юг, разрезая ее на две части[1313].

Подобные «желаемые» проливы нередко встречаются на картах мира 20-х годов XVI в. В большинстве случаев, как позднее выяснилось, эти проливы оказались мифическими. Но иногда природа делала картографам приятные сюрпризы, подтверждая их гипотезы. Однако это было не чем иным, как счастливым совпадением. У нас нет никаких оснований утверждать, что в данном случае имелись тайные сведения о действительных географических связях.

Чтобы правильно понять карты тех частей земного шара, которые были открыты в первые десятилетия после плаваний Колумба, мы должны учесть еще один факт. Нельзя забывать, что после 1492 г. европейцы еще долгое «время были твердо убеждены в том, что они достигли вод Восточной Азии. Если бы это было так, то, разумеется, оттуда должны были открыться судоходные проливы, ведущие в Индийский океан. Колумб перед выходом в четвертое плавание сообщил, что надеется найти на побережье Верагуа пролив, ведущий в западные моря[1314]. Видимо, он думал при этом о Малаккском или Зондском проливах, которые, по его мнению, должны были там находиться. О том, как мало изменились за это время его взгляды, свидетельствует следующий факт. Если, будучи на Кубе в 1492 г., Колумб полагал, что находится «близ Зайтуна и Кинсая [Zayto у Quisay], в государстве Великого хана»[1315], то в 1502 г., достигнув Панамского перешейка, он высказал предположение, «что эти области связаны с Кубой и обе являются материком Индии по ту сторону Ганга»[1316].

О географических представлениях Колумба в последние годы его жизни свидетельствует открытый Визером во Флоренции эскиз карты, который, видимо, относится примерно к 1504 г. и, вероятно, сделан Христофором или Варфоломеем Колумбом[1317]. Согласно этому эскизу, от побережья Южной Америки, носящего название «Mondo novo», можно попасть сразу в «Sinarum sinus» и в «India extra Gangem». Чтобы правильно оценить эту карту, относящуюся к последним годам жизни Колумба, следует учесть, что в то время великий мореплаватель уже, несомненно, знал об открытии Веспуччи «Нового света» в южном полушарии. Правда, «Британская энциклопедия», исторические разделы которой часто бывают поразительно ненадежными, оспариваем какие-либо связи между Колумбом и Веспуччи[1318]. Однако наличие таких связей между двумя мореплавателями подтверждает сам Колумб в письме к своему сыну Диего от 5 февраля 1505 г.[1319] Веспуччи вошел в близкое соприкосновение со своим земляком Колумбом самое позднее при подготовке к третьему плаванию в Америку, и с тех пор, как предполагает Штрейхер, между ними завязалась «тесная дружба»[1320]. Таким образом, Колумб, несомненно, знал об открытиях Веспуччи и тем не менее остался непоколебимым в своем убеждении, что посетил воды и побережье Восточной Азии.

Эту уверенность Колумб сохранил до самой смерти. Когда генуэзцев 1 августа 1498 г. пришел к устью Ориноко, южнее Тринидада, то есть первым из европейцев[1321] достиг материка Южной Америки, он был убежден, что могучая американская река берет истоки в Раю, который, по тогдашним представлениям, находился в Восточной Азии. Колумб задержался тогда у побережья материка только на 14 дней. Позже он ступил на материк еще раз в районе Панамского перешейка. Когда в октябре 1502 г. Колумб услышал здесь от индейцев, что на расстоянии многих дней пути можно найти другое море[1322], его это нисколько не удивило. Он только укрепился в своем мнении, что находится на полуострове Малакка, который действительно, как и перешеек Центральной Америки, омывается двумя океанами. Ведь пытался же тогда Колумб объясняться с аборигенами по-арабски с помощью взятого им с собой толмача араба. По утверждению друга Колумба — Бернальдеса генуэзец тогда носился с мыслью предвосхитить подвиг Магеллана и возвратиться в Европу с мнимой «Малакки» западным путем.

Колумб намеревался «обогнуть Золотой Херсонес [Малакка] по уже известному древним морю, пройти мимо острова Тапробаны и вернуться в Европу или морским путем, обогнув южную оконечность Африки, что еще не удалось сделать португальцам, или по суше, причем он хотел проложить дорогу через Эфиопию, Иерусалим и гавань Яффу»[1323].

После смерти Колумба и вплоть до кругосветного плавания Магеллана продержалось заблуждение, будто на западе открыт берег Восточной Азии. Это нашло особенно яркое отражение на морской карте Вальдземюллера от 1516 г., на глобусе Ленокса от 1510–1512 гг., на картах турка Пири Рейса от 1513 г.[1324] и Леонардо, примерно от 1516 г.[1325] На первой из них есть очень характерная надпись: «Terra de Cuba Asie partis» («Земля Куба, часть Азии»). На глобусе Ленокса остров Зипангу (Япония) помещен непосредственно к северу от недавно открытой Бразилии, которая изображена в виде огромного острова и т. д.[1326]

В данной связи хочется напомнить, что Колумб до конца своей жизни» был твердо убежден, будто он побывал в Зипангу, то есть в Японии. Первоначально он принимал за Японию Кубу, а позже — Гаити. О том, как глубоко заблуждался Колумб, а вместе с ним и все его современники, ярко свидетельствует следующий поразительный факт. Колумб, находясь на Кубе, которую он позже рассматривал как часть материка Восточной Азии, 2 ноября 1492 г. послал верховному вождю сообщение, что должен вручить ему от испанского короля письма и подарки, предназначавшиеся «Великому хану», то есть императору Китая!

Плодовитый автор Петр Мартир Ангьерский оказался в данном случае более проницательным, чем Колумб. Он неоднократно высказывал сомнения в том, что Колумб действительно открыл индийскую, то есть азиатскую, землю, но в течение долгого времени никто его не поддерживал.

Чтобы правильно понять психологию той эпохи, нашедшую отражение в подобных представлениях, мы должны напомнить об уже отмечавшихся» выше фактах.

Когда Кабот в 1497 г. успешно закончил свое плавание, он, как и все его современники, считал, что достиг Восточной Азии. Поэтому на карте И. Рейса от 1508 г. Гренландия, Лабрадор и Ньюфаундленд изображены как части Восточной Азии. Кабрал после случайного открытия Бразилии 22 апреля 1500 г. был твердо убежден в том, что побывал в индийских странах. Он даже пытался объясняться с местны ли жителями через арабского переводчика! Веспуччи, плавая вдоль берега в бразильских водах, все время надеялся найти остров «Мельха» [Малакку] и даже Каттигару, совершенно неправильно показанную Птолемеем в южном полушарии, (см. т. I, гл. 58). Вот характерное обоснование, которое дал своему намерению Веспуччи.

«Моей целью было посмотреть, не смогу ли я обогнуть тот мыс, который Птолемей называет мысом Каттигара и помещает прямо перед «Sinua magnus»[1327].

Итак, находясь у побережья Бразилии, ее первооткрыватели были твердо убеждены, что плавают в водах Юго-Восточной Азии. Отсюда вполне понятны их надежды, что какой-то судоходный пролив приведет суда в Индийский океан. Когда испанская корона 24 ноября 1514 г. составляла необходимые письменные инструкции[1328] для Хуана Диаса де Солиса, собиравшегося в свое плавание к берегам Южной Америки, которое трагически закончилось в 1516 г., возможность найти пролив считалась несомненной. Кречмер писал по этому поводу: «О предварительном открытии южного пролива в письме нет и речи, так как его существование считалось чем-то само собой разумеющимся»[1329].

Учитывая все эти обстоятельства, не приходится сомневаться, что любая карта, которую изучал Магеллан, готовясь к своему кругосветному плаванию, должна была исходить из подобных ошибочных представлений. Во всяком случае, можно утверждать, что любая карта новых стран, открытых на западе, не могла быть в то время вычерчена без одного или даже нескольких проливов, связывающих восточные и западные воды южного полушария.

В 1517 г., когда Магеллан, находясь в Вальядолиде, представил свои планы испанскому правительству, европейцы уже подозревали, что «Южное море», которое Бальбоа увидел 25 сентября 1513 г. за Панамским перешейком, было совсем новым морем. И все же мнение, что на юге должен находиться пролив, за это время сохранилось и укрепилось. Предположение, что «Южное море» непосредственно переходит в издавна известный Индийский океан, выдвигалось неоднократно и много времени спустя. Так, например, на парижском глобусе 1535 г. Южная Америка отчетливо изображается в виде огромного полуострова, ответвляющегося от северной части Восточной Азии, а «Южное море» называется «Индийским южным морем» («mаrе indicum australc»). Следует особенно подчеркнуть, что Магелланов пролив, нанесенный на этот глобус, изображен как пролив между Америкой и гипотетическим Южным материком древних географов, на что указывал Акоста еще в 1591 г.[1330] Подобное представление к 1535 г. явно устарело. Тогда уже можно было кое-что знать о том, что в феврале 1526 г. Франсиско Осес впервые открыл мыс Горн[1331], чем доказал существование огромного океана южнее Магелланова пролива. Но в данной связи мы на этом останавливаться не будем.

Чтобы объяснить, как Магеллан мог «знать» о проливе на крайнем юге Америки, Харрис предположил, что его плаванию предшествовала неизвестная экспедиция Христофора ди Ару к побережью Южноамериканского материка[1332]. Португалец Ару был богатым судовладельцем в Антверпене и оказал большое содействие организации великого плавания Магеллана, оплатив пятую часть расходов.

О плавании самого Ару нигде ничего не сообщается. Но тог факт, что он вместе с братом снарядил на собственные деньги одну более раннюю экспедицию к Южной Америке, подтверждается[1333]. Неизвестно, когда и под чьим руководством состоялась эта экспедиция. Но предположение, что при этом был уже открыт Магелланов пролив, так же смело, как и шатко.

На основе предположения о разведывательной экспедиции Ару, Шёнер еще в 1513 г. в маленькой работе, опубликованной до изготовления его первого глобуса (1515 г.), как будто говорил об открытии португальцами пролива в Южной Америке, через который можно попасть к Молуккским островам[1334]. В этой рукописи есть поразительное утверждение, приведенное в начале главы. Поскольку рукопись Шёнера относится к 1513 г., это утверждение вызывает крайнее недоумение и как будто позволяет заключить, что при одной из многочисленных попыток, предпринимавшихся португальцами, чтобы добраться до Молуккских островов раньше испанцев, был открыт Магелланов пролив.

Тем не менее эти слишком широкие выводы неверны. Не подлежит сомнению, что «проход», о котором говорил Шёнер в своей рукописи и который он показал на глобусе, был только плодом воображения и не имел ничего общего с Магеллановым проливом. Как убедительно доказал Визер, Шёнер, очевидно, списал изготовленную по какой-то утерянной итальянской рукописи газетную листовку «Copia der Newen Zeytung auss Presillg Landt»[1335]. Листовка эта полна ошибок и ни в коей мере не может считаться надежным источником. Это «скверный, часто даже непонятный перевод итальянского оригинала»[1336]. Поскольку в листовке усиленно подчеркивается, будто мнимый «проход», найденный экспедицией Ару, находится под 40° ю. ш., можно с уверенностью предположить, что за пролив принимался какой-то глубоко вдающийся в Южноамериканский материк залив. Вероятнее всего, то был залив Сан-Матиас[1337].

Какая экспедиция до 1508 г. нашла этот залив и ошибочно сочла его за желанный путь к Молуккским островам, выяснить нельзя, да это и неважно о данной связи[1338]. Читателям, интересующимся этой проблемой, можно указать на тщательное исследование Визера. В сообщении говорится, что корабли продвинулись в глубь «пролива» на 60 итальянских миль, то есть на добрых 110 км. Поскольку залив Сан-Матиас вдается в глубь материка на 150 км, моряки не заметили, что их «пролив» замкнут сушей. Огромная дельта Ла-Платы и бухта Сан-Хулиан тоже были первоначально приняты за желанные южноамериканские проливы. У Визера были все основания для следующих утверждений: «Если ранее исследователи привлекали нюрнбергский глобус Шёнера а «Copia der Newen Zeytung auss Presillg Landt», как материалы, доказывающие, что пролив в Патагонии был открыт еще до Магеллана, то теперь, после нашего исследования, все умозаключения подобного рода, как мы надеемся, навсегда лишились почвы»[1339].

Во всяком случае, из сказанного достаточно ясно, что еще до Магеллана «тупики», которые были только бухтами на побережье Южной Америки, неоднократно ошибочно объявлялись столь желанными проливами. Не удивительно, если такие ошибочные представления не раз находили отражение на картах, глобусах и в рукописях того времени, например на карте мира Леонардо да Винчи, оригинал которой хранится в Виндзорском замке, а фотокопия опубликована Мейджором[1340]. Изготовление этой весьма важной карты Мейджор относит к 1513 или 1514 г. Визер, однако, доказал, что она не могла быть составлена до 1515 г. и, вероятнее всего, относится к 1516 г.[1341] В отличие от глобуса Шёнера на этой карте к югу от Южной Америки показано широкое море. В остальном Леонардо да Винчи разделял заблуждение своих современников, полагавших, что все земли, открытые на западе со времени Колумба, включая Бразилию, Флориду, Лабрадор и т. д., представляют собой только большие острова, разбросанные в Мировом океане перед побережьем Восточной Азии[1342].

Какая-нибудь карта, составленная в том же духе, видимо, подкрепила убеждение Магеллана, что, плывя на юго-запад, можно достичь желанных островов Пряностей. Такие карты были распространителями «благословенного заблуждения», подобно карте Тосканелли, которая убедила Колумба, что на западных берегах Атлантики можно найти Восточную Азию.

Плавание Магеллана не было первой экспедицией, посланной испанским королем для отыскания пролива в открытом Бальбоа Южном море. До Магеллана в море выходила исследовательская экспедиция Хуана Диаса де Солиса (1515/16 г.) с заданием разыскать этот пролив, зайдя на 1700 лиг за демаркационную линию[1343]. Эта экспедиция открыла на побережье Южной Америки залив Рио-де-Жанейро и трагически закончилась в августе 1516 г. у устья реки Ла-Платы, где Солис и многие его спутники были убиты аборигенами.

Магеллан, как и все люди его эпохи, верил, что на юге Америки есть пролив, изображение которого он видел на какой-то карте. Он искал его и нашел, хотя и на 12° южнее той широты, которую показывали карты. Это было счастливой случайностью, и не более! Из этого совершенно ясного хода событий ни в коем случае нельзя делать вывод, что Магелланов пролив был открыт до этого португальскими мореплавателями, возможно еще Бехаймом.

В одной из современных работ о Магеллане, которая только по форме напоминает исторический роман, видимо, дается правильное психологическое толкование хода событий: Магеллан при переговорах в Испании честно сослался на виденную им в Лиссабоне карту с проливом, но имя Бехайма он назвал только для того, чтобы придать больший вес своим доводам[1344].

Все сказанное выше как будто не оставляет ни малейшего сомнения в том, что Бехайм не мог видеть Америки до Колумба в районе участка проблематической экспедиции Дулму от 1487 г. или что-нибудь слышать об этом континенте. Если же такое сомнение остается, оно должно рассеяться при прочтении оригинального и остроумного письма Иеронима Мюнцера. Если Бехайм, который в 1492 и 1493 гг. находился в тесном общении со своим соотечественником Мюнцером, и уже тогда что-нибудь знал о земле на далеком западе, это должно было быть известным и королю Жуану II. Но тогда письмо Мюнцера не могло быть написано в подобной редакции. Это обстоятельство подчеркивал также Грауэрт[1345].

Письмо Мюнцера не только является ценным дополнением к письму Тосканелли от 1474 г., но и позволяет установить, что в июле 1493 г. ни Мюнцер, ни Бехайм, находясь в Нюрнберге, не имели ни малейшего представления об экспедиции Колумба, хотя последняя закончилась еще в марте 1493 г. Так как первый отчет о плавании Колумба был напечатан в Риме еще весной 1493 г., то такое неведение, разумеется, вызывает удивление. Действительно ли в Нюрнберге ничего не знали о Колумбе или там, как и в других местах, первоначально предполагали, что генуэзец открыл просто несколько новых океанских, островов, пока не установлено[1346]. Тем не менее первое предположение представляется более вероятным, так как Мюнцер, находясь в Лиссабоне в конце 1494 г., проявил большой интерес к подвигу Колумба[1347]. Тот факт, что в письме Мюнцера, которое, безусловно, было известно Бехайму, нет пи слова о новой земле, открытой на западе, определенно доказывает, что Бехайм в 1492 г. не располагал никакими особыми знаниями, которые не были бы отражены на его глобусе.

Но и другие ровно ничего не знали о подлинном Магеллановом проливе до тех пор, пока его не открыл Магеллан.

Правда, Америго Веспуччи, который совершил четыре исследовательских плавания вдоль побережья Южной Америки[1348], утверждал, что он в 1501 г. достиг 52° ю. ш.[1349] Предположим, что это сообщение было сделано добросовестно и что, по существу, оно верно, хотя этого нельзя признать безоговорочно, учитывая грубые ошибки, допускавшиеся в те времена при определении широты (см. гл. 198). Кречмер, например, считает сообщение Веспуччи «совершенно неправдоподобным»[1350]. Исходя из нашего предположения, можно как будто сделать вывод, что Веспуччи побывал у Магелланова пролива, так как последний начинается под 52°28' ю. ш. Но в действительности об этом не может быть и речи, так как Веспуччи достиг этой широты, о чем он совершенно определенно сообщает в источнике, на большом расстоянии от Американского материка, в открытом океане, где моряки, видимо, заметили землю. Этой землей, по Варнхагену, могла быть Южная Георгия[1351], хотя Бойзен позднее настаивал на Фолклендских островах[1352]. Последнее предположение во многих отношениях представляется более вероятным. Как бы то ни было, и в том и в другом случае экспедиция, которая, дойдя до 52° ю. ш., находилась так далеко от материка, разумеется, не могла заметить Магелланова пролива. Поэтому никогда и не утверждалось, будто первооткрывателем пролива мог быть Веспуччи, сообщения которого вселили в Магеллана уверенность, что он должен найти проход.

Впрочем, ни Веспуччи, ни Бехайм не нуждаются в том, чтобы им приписывали подвиги, которых они никогда не совершали. И без того Веспуччи занимает в истории открытий почетное место как человек, который первым установил огромную протяженность дотоле неизвестного материка Южной Америки. Найденная им земля, в основном совпадающая с современной Бразилией, сначала называлась либо «Terra de Vera Cruz», либо «Земля попугаев», как это видно из различных старинных карт. В 1507 г. немец Вальдземюллер впервые предложил назвать новую землю по имени ее открывателя.

«Так как Америкус (Веспуччи) открыл этот Новый свет, то его можно назвать Америге, то есть Землей Америкуса, или просто Америкой (quem quina Americas invenit, Amerigen, quasi Americi terram, sive Americam nuncupare licet)»[1353].

Так получила свое имя новая часть света — Америка. Несомненно, назвать ее Колумбией было бы более справедливо. Но, когда Колумб совершил свое открытие, и он сам, и все остальные были убеждены, что экспедиция достигла Восточной Азии и открыла только острова. Лишь плавания Веспуччи позволили догадаться, что найдена огромная новая суша. Итак, название Америки, в конечном счете перенесенное на весь двойной материк, нельзя одобрить, но можно понять.

Как осторожно нужно подходить к оценке старинных карт, следует из того, что даже на часто упоминавшейся карте, которую принц Генрих Мореплаватель получил в 1428 г. из Рима, некоторые пытались найти не только мыс Доброй Надежды, но и Магелланов пролив[1354]. Как ни велика была фантазия составителей старинных карт, позднейшие исследователи им в этом но уступали!

Учитывая эти соображения, нельзя опираться на сообщение Пигафетты, будто Магеллан заранее знал о существовании открытого им пролива по карте мира Мартина Вехайма. Вместе с тем нельзя оспаривать того факта, что до Магеллана португальские и другие моряки совершали плавания вдоль побережья Южной Америки. Сведения об этих экспедициях до нас не дошли, но в Португалии о них знали. Гумбольдт довольно подробно пишет о подобных плаваниях, которые наверняка происходили без разрешения Испании с 1500 по 1517 г. и, видимо, довольно часто[1355].

Португальская корона даже побуждала при случае своих подданных к подобным предприятиям, что доказывает грамота короля Мануэла от 28 октября 1499 г., пожалованная некоему Жуану Фернандишу. Этого моряка обещали назначить губернатором всех островов, которые он найдет на собственные средства[1356]. Удивительно, что и испанская королевская чета, не считаясь с данными ею Колумбу особыми правами, призывала к экспедициям в Новый свет своим указом от 10 апреля 1495 г.[1357]

У других народов баснословный успех Колумба тоже вызвал сильное стремление к авантюрным плаваниям на свой страх и риск. Вот что пишет по этому поводу Харрис: «Не подлежит никакому сомнению, что с 1493 по 1500 г. в португальских, испанских и французских гаванях незаконно снаряжались корабли для открытий в Новом свете, которые тайно или но крайней мере без разрешения правительства выходили в море»[1358].

Пешель рисует обстановку того времени еще более резкими штрихами:: «Начиная с 1499 г. берега нового материка кишели маленькими первооткрывателями»[1359].

Тяга к частным нелегальным экспедициям была столь велика, что Колумб еще в 1497 г. ходатайствовал перед испанской королевской четой о запрещении таких плаваний на запад, наносивших урон его правам[1360]. И действительно, эдикт от сентября 1501 г. угрожал тяжелыми наказаниями всем, кто будет пытаться незаконно «делать открытия в океане и на материке Индии»[1361]. Со своей стороны португальцы, например, пытались помешать распространению карт, на которых были отражены открытия Кабрала у побережья Южной Америки. За вывоз таких карт за границу в 1504 г. предусматривалась смертная казнь[1362]. В этой связи следует напомнить, что, согласно Тордесильясскому договору (7 июня 1494 г.), западное полушарие, с согласия папы, было признано монопольным владением испанцев и любые действия других моряков в этих водах могли рассматриваться как враждебный Испании акт. При подобных исключительных обстоятельствах возможность тайных экспедиций следует признать безоговорочно. Впрочем, совсем тайно такие плавания совершаться не могли. Слухи о них все же просачивались. Об этом свидетельствует не только эдикт короля Фердинанда от 1501 г., но еще более определенно римское издание трудов Птолемея от 1508 г. Вот что там говорится о недавно открытом побережье Южной Америки: «Португальские моряки исследовали эту часть Земли и дошли до пункта, где Южный полюс поднимается на 50° выше горизонта, не достигнув при этом южной оконечности суши».

До нас дошли даже имена участников некоторых португальских экспедиций в Южную Америку. В 1503 г. туда плавал Гонсалу Куэлью, в 1506 г. — Вашку Галлегу ди Карвалью и Жуан ди Лижбоа, и, кроме того, Криштован Жакиш, год плавания которого неизвестен. О Куэлью чаще всего говорят в связи с проблемами мнимого открытия «прохода» в заливе Сан-Матиас[1363].

Попытки португальцев найти на юге Америки судоходный путь к островам Пряностей немедленно прекратились после того, как они в 1509 г. достигли Молуккских островов, обогнув мыс Доброй Надежды, и захватили их раньше испанцев. В основном из-за этого, руководствуясь поговоркой «счастливы обладающие», они позднее не проявили интереса к проектам своего соотечественника Магеллана, бросив его, как и Колумба, в руки испанских конкурентов. Таким образом, первое кругосветное плавание было осуществлено на испанских кораблях.

Подводя итоги, можно высказать уверенность в том, что Магеллан в 1517 г. ознакомился с картой, на которой был изображен пролив на тоге Америки, и ее автором он ошибочно считал Мартина Бехайма. Кто действительно составил эту карту, теперь установить нельзя. Похожая карта, видимо, послужила истопником Шёнеру, когда он работал над своим глобусом. Из подобных представлений, встречавшихся до 20-х годов XV в., нельзя, однако, делать вывод, что пролив, названный в честь Магеллана, был открыт кем-то до него. «Знание» Магеллана и Шёнера о существовании пролива между океанами, омывающими Америку, не более удивительно, чем «знание» Тосканелли, Колумба и Иеронима Мюнцера о возможности достичь Восточной Азии, плывя на дальний запад Магеллан знал не более того, что где-то на юге, вероятно, есть пролив, но не имел никакого представления даже о его приблизительном положении. Это со всей очевидностью следует из записи в дневнике Пигафетты, согласно которой Магеллан в 1520 г., во время зимовки под 49°8' ю. ш., сообщил недовольному экипажу, что будет следовать далее на юг, чтобы найти пролив, и дойдет, если понадобится, до 75° ю. ш. И от этой записи никак нельзя сделать заключение, что пролив был уже открыт ранее или что его местонахождение установлено хотя бы приблизительно.

Счастье Колумба заключалось в том, что на западе вместо Восточной Азии оказалась совсем новая земля, а счастьем Магеллана было то, что гипотетический пролив существовал в действительности. Между тем во многих других случаях предполагаемые и уверенно нанесенные на карты проходы либо совсем не существовали (например, на перешейке Центральной Америки), либо оказывались практически непригодными для плавания (Северо-восточный и Северо-западный проходы). Нет никакой нужды предполагать наличие «тайных сведений», чтобы психологически истолковать твердую уверенность Магеллана, что он найдет пролив. Автору хотелось бы здесь особенно подчеркнуть эту точку зрения. Магеллану просто повезло: тот объект, который он надеялся открыть, существовал в действительности, — только и всего!

С провалом гипотезы, что подлинный Магелланов пролив был будто бы открыт до 1520 г., естественно, отпадает как возможность его изображения еще на карте Мартина Бехайма, так и некоторые совершенно необоснованные утверждения, выдвигавшиеся ранее в этой связи. Так, Штювен, который, как уже говорилось, считал Бехайма подлинным первооткрывателем Америки, без всяких оснований утверждал, будто Магеллан видел в монастыре Алкобаса мнимую карту Мартина с уже изображенным на ней проливом[1364]. Еще нелепее путаное предположение Дзурлы, считавшего Бехайма даже составителем той карты 1428 г., на которой, как уже отмечалось выше, был якобы нанесен Магелланов пролив[1365]. Бехайм родился только в 1159 г., то есть через 31 год после передачи той карты Генриху Мореплавателю. Но этот факт нисколько не смутил Дзурлу, выдвинувшего столь фантастическую гипотезу. Как бы то ни было, основательное исследование привело Равенстейна к следующему выводу: «Если Магеллан вообще располагал какой-то картой, на которой был нанесен пролив между Атлантикой и Южным морем, то она ни в коем случае не могла быть работой Бехайма, поскольку ко дню его смерти берег был исследован только до Рио-Кананеа, на 750 миль к северу от устья Ла-Платы»[1366].

Итак, на основной вопрос, можно ли сколько-нибудь серьезно говорить от открытии Америки Бехаймом до Колумба, мы должны категорически ответить: нет! Впрочем, следует согласиться со следующим утверждением Визера: «Не подлежит никакому сомнению, что благодаря экспедиции, о которой говорится в листовке, с ее предполагаемым открытием пролива в Южной Америке, подлинное решение проблемы было продвинуто и ускорено»[1367].

Последнее слово по этому вопросу остается за Иеронимом Мюнцером, письмо которого не было известно более ранним исследователям, занимавшимся проблемой Бехайма. Содержание этого письма, составленного с ведома Мартина, заставило бы их, видимо, умерить полет своей фантазии.

В наши дни, во всяком случае, легенда о доколумбовом открытии Америки Бейхаймом полностью опровергнута. Пора ее, наконец, совсем похоронить! Ольшевич абсолютно прав, когда трезво утверждает, что «Мартин Бехайм, никогда не вступал на американскую землю»[1368].

Но из всего этого следует, что пора покончить и с недавно искусственно возрожденной историей о поразительных тайных успехах экспедиции Дулму, которая, видимо, никогда не предпринималась. Ведь только будучи ее участником Бехайм смог бы открыть Америку и Магелланов пролив до Колумба.

При всех обстоятельствах именно Магеллан первым открыл и благополучно прошел пролив, названный его именем. Кругосветное плавание Магеллана основательно поколебало, но не уничтожило убеждения его современников, что страны, открытые Колумбом, Веспуччи, Каботом и другими мореплавателями, расположены в Азии. Гигантский «Тихий океан», который Магеллану совершенно неожиданно пришлось пересечь с 27 ноября 1520 г. но 6 марта 1521 г., прежде нем он действительно достиг вод, омывающих Азию, казалось, должен был помочь осознать ошибку Колумба. И тем не менее даже тогда нельзя было еще добиться всеобщего признания того факта, что генуэзец нашел совсем новую часть света. Напротив, возникло другое нелепое представление, будто новые страны в океане — это огромный полуостров, простирающийся от северной оконечности Восточной Азии. Как установил Харрис[1369], Петр Мартир был первым, кто выступил с этой новой ошибочной теорией в 1521 г., еще до возвращения 13 уцелевших участников экспедиции Магеллана[1370]. В течение нескольких десятилетий это заблуждение находило отражение на некоторых картах мира той эпохи. Еще в полномочных грамотах французского короля, пожалованных Жаку Картье который начиная с 1534 г. провел три успешные экспедиции по исследованию восточного побережья Северной Америки, можно прочесть следующее: «Большой массив земель Канады и Ошлаги на западной стороне — конец побережья Азии» («Grand pais des terres de Canada et Hochelaga an bout de VAsie du cöte de l'Occident»)[1371]. Но по прошествии двух-трех десятилетий уже выяснилось, что это представление ошибочно. Европейцы примирились с мыслью, что terra nova (новая земля) южного полушария, получившая свое название в честь Америго Веспуччи, — это особый континент, простирающийся до арктического Севера. Отдельные географы, например Себастьян Мюнстер, все еще считали, что на западе открыты только «новые острова»[1372]. Первым, кто сделал неоспоримо правильное заключение, был Гергард Меркатор. На его карте мира от 1538 г. новая часть света показана как самостоятельный массив суши, отделенной от Старого света как на севере, так и на юге. Меркатор начертал общее название этой ранее неизвестной части света — Америка[1373]!

Надежда на открытие судоходных проливов в более благоприятных широтах, чем на крайнем юге, не угасала в течение ряда столетий и даже в XIX в. была причиной самой тяжелой катастрофы в истории полярных исследований — гибели экспедиции Джона Франклина после 1845 г.

Вплоть до конца XVIII в. удобный проход, соединяющий Атлантический и Тихий океаны, искали также и в Южной Америке. Гумбольдт сообщает, например, что Хиль Демос, испанский вице-король Перу, уполномочил в 1790 г. Хосе Мораледу искать пролив, связывающий эти океаны, между 45° и 47° ю. ш.[1374] Чтобы исполнить поручение, Мораледа проник, разумеется безрезультатно, в Эстеро-де-Айсен, расположенный под 45°28' ю. ш., неподалеку от залива Сан-Хорхе. Итак, основная идея, которую Магеллан ошибочно приписывал Бехайму, находила все новые отклики через 300 лет после смерти этого картографа.