Неведомые земли. Том 4

Глава 192. Открытие Конго и побережья Анголы (1482/83 г.)

В году от сотворения мира 6681-м, а от Рождества Христова 1482-м по приказу благородного, весьма выдающегося и могущественного государя короля Жуана Португальского Диогу Кан, рыцарь его двора, открыл эту страну и воздвиг падран[1179].

После сооружения форта Сан-Жоржи король принял титул повелителя Гвинеи и приказал начальникам, коих посылал для открытий, воздвигать на важнейших местах побережья Африки, которые будут ими открыты, взамен деревянных крестов каменные столбы с надписями на латыни и португальском языке. В них должно сообщаться, в каком году, в чье правление и кем воздвигнут падран. Первый, кто это сделал, был Диогу Кан…

Он открыл большую реку, у устья которой водрузил падран, в знак принятия во владение всего отрезка побережья до южного берега реки. Он назвал ее тогда Риу-ди-Сан-Жоржи, а теперь мы называем ее Конго, потому что она протекает по одноименному обширному государству. У местных жителей называется она Саири…

Кан прошел оттуда под парусами 200 миль на юг и поставил еще два столба: один под 13° ю. ш. в пункте, который он назвал мыс Агуштинью, другой под 22° на гористом мысу, который поэтому получил название мыс Падран[1180].

В году 1484-м[1181] послал упомянутый король Жуан некоего Диогу Кана, рыцаря своего двора, для открытий. Тот направился к устью Конго, которое лежит под 7–8° ю. ш. Там он воздвиг каменный столб с королевским гербом Португалии и надписью, в которой изложил полученное от короля задание, проставив год и день, когда он там был. Оттуда прошел он дальше за тропик Козерога и поставил падраны там, где это ему казалось удобным, а затем вторично прибыл в Конго к властителю той страны. Последний направил тогда в Португалию посла и полномочных посредников для переговоров[1182].

После смерти Аффонсу король Жуан II принял на себя управление королевством и, посоветовавшись с опытнейшими математиками, пришел к решению проникнуть через Атлантический океан на Восток, чтобы расширить торговлю сокровищами Счастливой Аравии и богатствами индийских берегов. Поэтому он доверил свои корабли Якову Кану, добродетельному человеку, и повелел ему в 1484 г. продвинуться за предел, достигнутый при Аффонсу, и донести имя Христово до варварских народов. Кан достиг огромной реки Санрис [Конго], которая ответвляется от истоков Нила и при все возрастающем объеме и напоре гонит пресную воду на 80 миль по океану сквозь его соленые воды, что моряки к великой своей радости обнаружили, черпая. воду из океана. Кан поднимался по реке против течения и видел чернокожих язычников эфиопов [!] добродушного права и поведения, которых он, одарив безделушками, заманил на свой корабль, куда они пришли в самом веселом настроении. Они держались уверенно и без страха. Кан обращался с ними хорошо и, изъясняясь с ними жестами, сумел узнать, что ими правит очень могущественный царь, столица которого расположена выше по реке, в глубине страны. Кан отправил к царю нескольких португальцев с подарками, наказав им собрать сведения о стране и людях, и привез с собой в Португалию четырех эфиопов, которых он задержал с их согласия, причем свято обещал им, что они возвратятся домой целыми и невредимыми.

Король Жуан весьма обрадовался возвращению Кана, а также тому, что увидел эфиопов, и не преминул поддержать намерения этого флотоводца организацией подобной экспедиции, чтобы побудить других язычников полюбить христианское учение. Дабы гости из-за слишком долгого пребывания в Португалии не навлекли на себя гнев эфиопского государя, король поручил Кану отвезти обратно привезенных им и уже обращенных в истинную веру эфиопов, которые были покорены исключительной обходительностью короля. А их повелителя он просил убедить в том, чтобы тот отказался от своих бездушных идолов и обратился к Единому Богу, Творцу Неба и Земли. Кан отправился назад в Конго и, верный своему слову, обменял возвращенных на родину эфиопов на португальских заложников. Затем он проплыл еще 200 лиг [1200 км] за пределы этого царства, чтобы открыть новые страны, я на обратном пути посетил в сопровождении пышной свиты самого даря Конго, которому он, к великой радости его народа, привез богатые подарки. На царя произвели сильное впечатление щедрость а дружеское отношение короля Португалии, чрезвычайная предупредительность христиан, необычайная доброжелательность Кана и усердная проповедь христианского учения. И он почувствовал такую склонность к истинной вере, что для него не было ничего милее, как слушать о ней, задавать вопросы или наставлять своих приближенных и членов своей семьи в том же духе. Под незримым влиянием небесного озарения он открыл, наконец, Кану, когда тот собирался в отъезд, свое желание воспринять святое христианское учение и распространить его среди своего народа. Кроме того, португальскому государю были посланы ответные подарки, а также благородные отроки, вверенные попечению Закуты, одного из тех людей, которые уже побывали в Португалии, с просьбой наставить их в истинной вере и как можно скорее прислать обратно с несколькими священниками, кои должны были обратить в христианство весь народ.

Жуан преисполнился великой радости, узнав о прибытии посольства, ибо понял, что теперь открылось очень широкое поле… для распространения христианского учения.

Приставленные к ним учителя наставляли их в христианском учении в общей сложности два года и заботливо подготовляли к восприятию новой веры. Затем Жуан отправил новообращенных домой с почетной свитой, королевскими подарками и роскошной утварью для богослужений, причем многие братья Францисканского ордена были назначены им для содействия обращению в христианство того народа.

19 декабря этого года [1490 г.] вышла флотилия в море, а 29 марта достигла ближайшей части Конго, которое местные жители называют Сонус и где правил дядя царя. Когда тот услышал о прибытии португальцев, он, обрадованный этой вестью, в сопровождении огромной свиты, под грохот музыкальных инструментов вышел им навстречу за две лиги в гавань…

[Следует описание дальнейшей деятельности миссионеров и их вымышленных великих достижений[1183].]

Благодаря рвению Якова Кана удалось выйти за пределы, достигнутые в правление короля Аффонсу, и проникнуть к огромной реке по названию Саирис, которая происходит от истоков Нила. Так был открыт путь для дальнейшего распространения Евангелия среди эфиопов[1184].

Выдающиеся и многообещающие открытия, сделанные в 1470–1472 гг. в Гвинейском заливе (см. гл. 187), сопровождались первым пересечением экватора и достижением мыса Санта-Катарина. Однако дальнейшие плавания вдоль побережья Африканского материка снова приостановились на целое десятилетие. Это тем более удивительно, что как раз в те годы король Аффонсу V приказал доставить ему копию карты фра Мауро, на которой имелась такая надпись: «Без сомнения, можно утверждать, что эту южную часть Алгарви [Африка] можно обогнуть и что Индийское море — это океан, а не внутреннее море». («Senza alguna dubitation ze puö affermar che questa parte australe de garbin sia navigabile e ehe quel mar Indiana sia occeano e non stagnob».)

На основе столь надежного сообщения можно было бы ожидать, что стремление поскорее достигнуть вожделенного южного мыса Африки усилится тем более, что на карте фра Мауро этот мыс изображен близ царства «священника Иоанна» — Эфиопии, от которой его отделяет только пролив[1185]. Несмотря на это, в течение многих лет не было сделано настоящих усилий, чтобы проникнуть до южного мыса.

Этому мешали два обстоятельства. Прежде всего берег Африки, который от мыса Мезурадо так многообещающе поворачивал на восток, примерно от Камеруна снова повернул на юг, частью даже на юго-запад. Отсюда был сделан вывод, что южная оконечность материка еще не достигнута и, видимо, снова, вопреки обнадеживающему сообщению фра Мауро, появились сомнения, не был ли прав Птолемей, утверждая, что Индийский океан — это внутреннее море. Кроме того, как уже говорилось выше (см. гл. 189), после смерти Генриха IV Кастильского (11 декабря 1474 г.) разразилась тяжелая война за кастильское наследство между Португалией и союзным с Кастилией Арагоном. До заключения мира в Алкасоваше (4 сентября 1479 г.) исследовательская деятельность португальцев была сильно затруднена.

Во время войны кастильцы пытались даже ворваться в африканские владения португальцев. Вёльфель сообщает, что согласно одному найденному им документу, «плавания испанцев в Гвинею с 1475 по 1478 г. и связи Кастилии с островами Зеленого Мыса подтверждаются»[1186]. Эти связи зашли гак далеко, что согласно письму, полученному автором от Вёльфеля 24 октября 1938 г., в Севилье была учреждена в 1475 г. специальная должность сборщика пятины с гвинейских плаваний.

По мирному договору, заключенному в Алкосаваше, который был дополнен соглашением, принятым в Толедо (6 марта 1480 г.), Испания снова признала за Португалией права на ее владения, расположенные на западном побережье Африки и в Гвинейском заливе, за что Португалия окончательно отказалась от всяких притязаний на Канарские острова. Папа, за которым, по тогдашним взглядам, признавались верховные права, утвердил это соглашение. Сикст IV своей буллой от 21 июня 1481 г. еще раз подтвердил согласие, данное Николаем V и Каликстом III, и снова гарантировал португальцам все их права на владения в Африке[1187]. Путь для новых свершений был теперь открыт. Но так как король Аффонсу V умер вскоре после решения папы (28 августа 1481 г.), в открытиях наступила еще одна короткая пауза.

Новый португальский король Жуан II (1481–1495) был лично весьма заинтересован в продолжении дела Генриха Мореплавателя. Ведь еще в 1473 г. ему были переданы все доходы с африканской торговли в виде личной пожизненной пенсии[1188]. Поэтому, стремясь усилить политическое и экономическое господство Португалии в Гвинее, Жуан еще в год своего восшествия на престол сделал шаг, который позднее приобрел чрезвычайно важное значение: по его приказу 12 и 24 декабря 1481 г. в море вышли корабли с заданием соорудить форт в открытой 10 лет назад стране Ашанти на Золотом Береге. Этот форт должен был обеспечить безопасную разработку расположенных неподалеку месторождений золота. 19 января 1482 г. португальские корабли пристали к берегу под 5°5' с. ш. и заложили здесь 21 января форт Эльмину. Позднее этот форт стал знаменитым и к нему королевским указом от 15 марта 1486 г. был присоединен одноименный город[1189].

После основания форта командующий португальскими кораблями Диогу Кан приступил к выполнению второй части задания — продвижению за мыс Санта-Катарина. С 1467 г. португальцы ввели обычай устанавливать в странах, которые они впервые брали в свое владение, деревянные кресты с соответствующей надписью[1190]. Но деревянные кресты быстро сгнивали в условиях влажного тропического климата, и Кан впервые получил от короля приказ с той же целью ставить каменные кресты. Благодаря этому обстоятельству мы можем теперь сравнительно точно восстановить последовательность событий, которую португальские хроники, рассказывавшие об открытии, видимо, сильно запутали, исказив также и даты.

Как Барруш, так и Галвану — два историка, которые подробнее других останавливаются на этих событиях, — сообщают только об одном плавании Кана. Во время этого плавания Кан будто бы построил форт Эльмину, открыл Конго и обогнул побережье Африки до мыса Кросс и бывшей германской Юго-Западной Африки. Тщательное исследование Равенстейна показало, что эта версия несостоятельна[1191].

Надписи на падранах убеждают нас в том, что Кан, несомненно, должен был совершить два плавания. Один падран, который был поставлен во время, первого плавания несколько южнее устья Конго, на мысе Тёртл-Пойнт, под 6°6' ю. ш., и посвящен св. Георгию, был найден в 1859 г. и заменен новым столбом[1192]. Другой был обнаружен шведом Шверином в 1886 г. на мысе Санта-Мария в Бенгеле. Португальский исследователь Кордейру занялся им в своей биографии Кана[1193]. Столб на мысе Санта-Мария, согласно надписи, был воздвигнут еще в 1182 г., а третий, о котором речь будет идти ниже (см. гл. 195), — далее на юг, у мыса Кросс, только в 1186 г. Еще один, к сожалению, бесследно исчезнувший падран, согласно сообщению Мартина Бехайма, был воздвигнут у мыса Негро в 1485 или 1486 г. (см. гл. 195). В промежутке между плаваниями, как доказано, Диогу Кан находился в Португалии. Ведь 8 апреля 1184 г. король наградил Кана за его заслуги посвящением в рыцари, а 14 апреля установил для него годовое жалованье в тысячу реалов[1194]. Отсюда Равенстейн сделал вполне правильный вывод, что Кан, несомненно, совершил два плавания: нервоз продолжалось, видимо, с 1481/82 по 1483 г. или по начало 1484 г., а второе — с 1485 по 1486 г. До Равенстейна такую же гипотезу выдвинул Руге[1195].

Правильность этого предположения подтверждается следующими фактами. В 1484 г. португальский король принял титул «повелителя Гвинеи». Следовательно, Жуан II к тому времени получил сведения, что официальное принятие во владение Португалии открытого его моряками побережья Гвинеи уже состоялось и указ о сооружении форта Эльмины выполнен. Тогда же в знак приобщения Гвинеи к португальским владениям был изменен государственный герб.

Кроме данных, сообщенных на падране у мыса Агуштинью в Бенгеле, мы ничего не знаем о деталях плавания 1482 г. Но некоторые заключения все-таки можно сделать. Так как залив Луанго был сначала назван Прая-Формоза-ди-Сан-Домингу, Равенстейн весьма убедительно доказывает, что это открытие должно было состояться е день св. Доминика, то есть 4 августа. Это хорошо согласуется с датой надрана. Названный в надписи «год от сотворения мира 6681-й», когда был воздвигнут падран, кончался 31 августа 1482 г., а так как мыс был назван в честь св. Августина, то весьма правдоподобно, что его открытие состоялось в день этого святого, то есть 28 августа. Риу-Маделена была, видимо, открыта в день св. Магдалины, то есть 22 июля, мыс Сан-Лоуренсу — в день св. Лаврентия, а именно 10 августа, в залив Санта-Мария — 15 августа 1482 г.[1196] Эти даты прекрасно согласуются.

Вероятно, Кан на обратном пути пытался более детально исследовать Конго и завязать дружеские отношения с местным вождем. Как рассказывает Барруш, моряки слышали у устья Конго разговоры о могущественном правителе Огове, резиденция которого, как говорили, находилась в глубине страны. Благодаря этому рассказу проснулась надежда, что правитель Огове и есть «священник Иоанн», царь Эфиопии, которого так долго разыскивали европейцы[1197]. Возможно, что Кан стремился установить с ним связь.

Приведенное выше сообщение хрониста Ваддинга — показательный пример путаницы, которая в конце XV в. царила в представлениях европейцев по поводу мнимой связи области Конго с Эфиопией как с царством «священника Иоанна». Ваддинг не сообщает об источниках, которыми он пользовался, рассказывая свою историю, но, видимо, их следует искать в старинных документах Францисканского ордена. Его сообщение дает нам еще одно ценное доказательство, что Кан посылался в плавание два раза, хотя этого нельзя усмотреть из рассказов португальских историков. Но даты Ваддинга недостоверны, так как он, вероятно, перепутал время выхода Кана в первое и во второе плавание. Так, например, он определенно намекает на участие Бехайма (см. гл. 195), когда пишет, что первый выход в море последовал в 1484 г. после совета с «опытнейшими математиками». Но это обстоятельство не имеет большого значения. В целом оригинальный рассказ Ваддинга — ценный вклад в паши знания о двух плаваниях Кана.

Представляющийся нам теперь крайне нелепым взгляд, будто эфиопы должны жить на юге Африканского континента, восходит к глубокой древности. Ведь пишет же в одном месте Страбон, что из ливийских народов «самые южные называются эфиопами»[1198]. А поскольку после открытия Каном области Конго эта часть Африки была самой южной из всех известных, то португальцы и решили, что именно коренные жители Конго должны быть «эфиопами». Это представление так прочно утвердилось, что продержалось еще долго после открытия мыса Доброй Надежды. Райнальд, который также относит плавание Диогу Кана к 1484 г., сообщает, что в Конго этот моряк «видел эфиопов»[1199]. В другом месте Райнальд заходит так далеко в своем нелепом заблуждении, что, описывая крещение Огове (1491), которого он, очевидно, считал «священником Иоанном», сообщает: «На голове царя, сидевшего на полу высокого помоста, была надета очень высокая митра [!], сообразно культу эфиопов [!]»[1200].

Это заблуждение продержалось поразительно долго. Еще папа Лев X а своем бреве от 3 мая 1518 г. называет крещеного сына одного вождя из — Конго «сыном нашего возлюбленного во Христе царя Эфиопии Иоанна»[1201].

Следует со всей определенностью подчеркнуть, что плавания Кана и его ближайших предшественников предпринимались не для нахождения морского пути в Индию. Они искали только морской путь к «священнику Иоанну» в «африканскую Индию», то есть в Эфиопию. Это с полной определенностью вытекает из одного замечания Лас-Касаса, который, описывая плавания 70-х и начала 80-х годов XV в., говорил, что они ставили своей целью подойти ближе к Индии и познакомиться со «священником Иоанном»[1202].

В дополнение ко всему сказанному хотелось бы кратко остановиться на сооружении форта Эльмины. Голландец Оливер Даппер утверждал в 1676 г., что закладка этого форта французами состоялась еще в XIV в., и поэтому будто бы даже в его время одна батарея носила там название «французской» (vervallen Batery… de Franse Batery genoemd)[1203]. На этой — батарее, дескать, можно обнаружить цифру 13 с неясным продолжением, из чего следует заключить, что назван какой-то год XIV в. (ciffer-tallen van't Jaer dertien hondert). В подтверждение Даппер ссылается на появившуюся в 1626 г. книгу базельского врача Брауна, который неоднократно бывал в морских плаваниях[1204]. Вся эта история неправдоподобна с начала и до конца. В книге Брауна нет ничего, на что мог бы опереться Даппер. Браун сообщает только, что французы знали побережье Гвинеи в XVI в. Но этого никто не оспаривает. Обладая слишком пылкой фантазией, Даппер связал эти безобидные данные с тенденциозными выдумками Вийо де Бельфона (см. т. III, гл. 151), которые были опубликованы за несколько лет до появления его книги. Даппер скомбинировал мнимые плавания дьеппских моряков в Гвинею начиная с 1364 г. с некоторыми совершенно безобидными замечаниями Брауна и создал свою нелепую и не заслуживающую ни малейшего внимания басню. На самом деле история форта Эльмины начинается только с января 1482 г.

Первое плавание Кана было само по себе выдающимся достижением. Но оно оказалось чревато печальными для Португалии последствиями, что, впрочем, выяснилось только при ретроспективном взгляде на историю. Как будет показано ниже (см. гл. 194), это плавание пробудило обманчивые надежды на то, что до южной оконечности Африки совсем недалеко и что португальцы почти подошли к входу в Индийский океан. Именно это заблуждение в основном заставило короля Жуана II и его советников отказаться — от предложенного Колумбом в те же 1483–1484 гг. плана достичь Восточной Азии или Индии, плывя на запад через Атлантический океан. Если бы король Жуан согласился на предложение генуэзца, то лесть открытия Америки-принадлежала бы Португалии. Но король Жуан отнюдь не по легкомыслию отклонил предложение Колумба, Которое, вероятно, было сделано в 1483 г. Он велел основательно его изучить, причем в качестве экспертов были привлечены епископ Сеутский Диогу Ортиш и два врача — Родриго и Иосиф, которые считались опытнейшими космографами. В отклонении плана Колумба главную роль сыграла, очевидно, надежда, что морской путь в Азию вокруг Южной Африки уже найден Каком, и поэтому не было необходимости пускаться в необычное, дорогое и рискованное западное плавание через океан.

Так своим подвигом 1482/83 г. Диогу Кан, сам того по подозревая, нанес значительный ущерб интересам Португалии. Король Жуан позднее осознал свое заблуждение и в 1493 г., когда Колумб в чине испанского адмирала с триумфом возвратился из своего первого американского плавания, горько раскаивался в том, что в 1484 г. не последовал совету этого мореплавателя[1205].