Неведомые земли. Том 4

Глава 161. Николо Конти в Индии, Китае и на Зондских островах (1419–1444 гг.)

Некий венецианец Николо, проникший в глубь Азии, пришел к папе Евгению IV, находившемуся тогда во Флоренции, с намерением испросить отпущение грехов, ибо когда возвращаясь из Индии прибыл он на границу Египта к Красному морю, то вынужден был отречься от своей веры, не столько из страха перед смертью, сколько из-за опасности, угрожавшей сопровождавшим его жене и детям. Я жаждал беседы с ним, ибо слышал о нем очень много достойного внимания. Как на собраниях ученых мужей, так и в собственном доме я расспрашивал его очень обстоятельно о различных вещах, которые, на мой взгляд, заслуживали того, чтобы сохранить их в памяти и записать…

В юности Николо, как купец, жил в сирийском городе Дамаске. Он обучился арабскому языку, а затем отправился со своими товарами в обществе 600 других купцов (один из так называемых караванов) через Каменистую Аравию, а потом через Халдею к Евфрату. [Далее следует описание 32-дневного путешествия по реке в Басру, морского плавания в Ормуз и Индию и посещения христиан-фомистов на Малабарском береге]… Эти несториане распространились по всей Индии, подобно тому как у нас евреи. Вся эта провинция называется Малабар. [Следует описание плавания на Цейлон]… Здесь в большом количестве растет корица… Снова он посетил прекрасный город острова Тапробан, который туземцы именуют Шамутера. В этом городе, достигающем 6 миль в окружности и весьма прославленном на том острове, прожил он год. Затем он шел под парусами с попутным ветром 20 дней, оставив справа группу островов, именуемых Андаманами; они таят в себе золото и достигают 800 миль в окружности. Жители их — людоеды…

После 16-дневного плавания в штормовую погоду он достиг города Тенассари [Тенассерим в Бирме], который находится в устье одноименной реки. В этой области множество слонов и местного вида дроздов. После нескольких переходов по суше и воде вошел он в устье Ганга. Плывя по этой реке под парусами, он достиг через 15 дней значительного города со здоровым климатом, именуемого Чернове. Река столь широка, что с середины ее не видно берегов… Оттуда плыл он три месяца по Гангу, миновав четыре славящихся там города, и прибыл в исключительно богатый город Маарацию, изобилующий древесиной алоэ, золотом, серебром, драгоценными камнями и жемчугом. Оттуда направился он к каким-то горам на востоке, чтобы закупить там драгоценные камни, которые называются карбункулами и там добываются. На это путешествие потребовалось ему 15 дней; затем он, вернувшись в город Чернове, отправился в Буффетонию и, покинув ее, почти через месяц достиг устья реки Раха [Аракан]. Он вошел в эту реку и достиг через 6 дней очень большого города, который носил то же название, что и река, и стоял на острове. Покинув этот город, он 17 дней ехал через совсем пустынные горы [Юмадуни], а затем 15 дней — по равнинам и прибыл наконец к реке, еще более крупной, чем Ганг, и называемой местными обитателями Дава [Иравади]. В течение месяца он плыл по ней и достиг города, называвшегося Авой, который был важнее других и достигал 15 миль в окружности. [Следует описание города, а затем большой пропуск в тексте]… Затем он покинул Аву и вышел в море. Через 17 дней прибыл он к устью реки средней величины [Пегу?], на которой находится гавань Кейтона [Рангун?]. Он вошел в эту реку и через 10 дней достиг весьма многолюдного города Панкония [Пегу?]. Здесь пробыл он месяца. [Новый пропуск в тексте]…

В Индии на самой дальней границе мира есть два острова, оба именуемые Явой [Ява и Суматра, см. т. III, гл. 139]. Один из них достигает 3000 миль, а другой — 2000 миль в окружности… От материка они удалены на один месяц плавания под парусами… Здесь он оставался с женой и детьми, которые сопровождали его во всех путешествиях, в течение девяти месяцев. Жители этих островов бесчеловечнее и свирепее всех других народов [описание аборигенов]… Если от этих островов плыть еще 15 дней на восток, то найдешь еще два острова, один называется Сандай [Сунда?]… другой — Бандан [Банда]… Населяют их белокожие. Море у тех островов несудоходно, а штормовые ветры не позволяют морякам приблизиться к ним. Покинув Яву, он захватил с собой ценные для торговли товары. Он направил свой путь дальше на запад к Чампе [Намбо], где много деревьев алоэ, а также камфары и золота. В том месте он задержался на месяц.

После отбытия он через некоторое время достиг крупного города Колоен [Килоа], окружностью 12 миль… Провинция эта называется Мелибариа [Малабар]… Покинув Колоен, он через три дня прибыл в город Кочим [Кочин]… Позже он посетил Колавгуарию, которая лежит в устье другой реки, Палиурию и Мелианкоту… Потом он отправился в Каликут, морскую гавань окружностью 8 миль… Покинув Каликут, он отправился на запад в Камбей, которого достиг через 15 дней… Он вернулся в Каликут, а затем провел 22 месяца на острове Секутера [Сокотра], который лежит на запад от материка и удален от него на 100 миль. На этом острове живут главным образом христиане-несториане. Напротив него на расстоянии до пяти миль есть еще два острова, отстоящие друг от друга не более чем на 100 миль. На одном живут только мужчины, а на другом — женщины…

После отбытия оттуда он дошел за пять дней под парусами до Адена… Затем поплыл к Эфиопии, добрался до нее за семь дней и бросил там якорь в гавани Барбора [Бербера]. После месячного плавания по Красному морю высадился он в гавани Джидда, а затем у горы Синай. Чтобы достигнуть этого пункта на Красном море, ему потребовалось два месяца из-за трудностей морского плавания. Затем он поехал через пустыню с женой, четырьмя детьми и многочисленными слугами в Каррас [Каир], египетский город. В том городе он потерял жену, двоих детей и всех слуг, умерших от чумы. Наконец, после многих путешествий по суше и морю, он благополучно достиг с двумя уцелевшими детьми своего родного города Венеции[95].

К папе пришел некто из северных областей Верхней Индии и пожелал, по поручению своего несторианского патриарха, осведомиться о христианах западных стран. Он сообщил о великом хане и его господстве над девятью могущественными народами[96].

Купцы во все времена предпринимали широко задуманные и отважные странствия, но очень редко оставляли после себя сообщения и записи о своих приключениях. Ведь торговые люди, за редким исключением, были не искушены в письме. Да и те, кто владел этим искусством, едва ли располагали тогда досугом и склонностью к литературе. Вот почему лишь очень немногие купцы одарили нас отчетами о путешествиях; большей частью это были арабы средневековья.

Если до нас дошло, хотя и скупое, но вполне достоверное описание 25-летнего путешествия венецианского купца Николо Конти, то за это мы должны быть благодарными главным образом папе Евгению IV (1431–1447). Как сообщается в начале приведенного выше источника, Конти по возвращении на родину обратился к папе с просьбой об отпущении грехов. Путешествуя по странам, населенным фанатиками мусульманами, он был вынужден отречься от христианства и Припять ислам, чтобы не подвергать опасности себя и свою семью. Папа дал Конти отпущение грехов, но по вполне понятным причинам возложил на ренегата в качестве эпитимии обязанность продиктовать рассказ о своих приключениях папскому секретарю. Только благодаря этому мы получили сведения о путешествии Конти, в противном случае мы не знали бы о нем ничего. Поджо Браччолини — тот самый человек, который является главным героем прекрасной новеллы Мейера «Плавт в женском монастыре», — изложил этот отчет на латыни[97]. Однако, несмотря на предусмотрительность папы, отчет Конти чуть было не погиб для потомства. Когда Рамузио попытался в XVI в. отыскать эту рукопись, он не нашел во всей Италии ни одной ее копии. Только с большим трудом удалось ему наконец обнаружить один, видимо, дефектный список перевода на португальский язык, сделанный по приказу короля Мануэла Великого. Этот список он положил в основу своего итальянского перевода[98]. Позже появились переводы, на французский[99] и английский[100] языки, новый перевод на итальянский[101] и др. Остальные списки и сам оригинал Браччолини пропали бесследно. Один отрывок содержится в рукописи Браччолини «О превратностях судьбы», которая в 1723 г. была опубликована в Париже, но это издание стало большой редкостью. Наиболее известен и чаще всего используется вариант Рамузио который, однако, Пешель с полным правом называет «почти негодным»[102], так как в действительности он представляет собой обратный перевод на итальянский сокращенного португальского перевода с итальянского оригинала.

Путешествовал Конти, видимо, не по каким-либо совсем неведомым странам, а, насколько мы в состоянии проследить его маршрут, по всем важнейшим торговым областям Дальнего Востока. Среди них были, конечно, и такие, которые европейцы едва ли посещали до Конти.

Первым из известных нам европейцев побывал Конти в глубине Индии, пересек Декан и, следуя вверх по Гангу, добрался, очевидно, до окрестностей Раджмахала[103]. Позже он посетил бассейн Иравади, причем проник далеко в глубь страны до города Ава, где после Марко Поло вряд ли бывали европейцы. Весьма вероятно, что оттуда Конти перешел в Китай. Ведь как раз от Иравади раньше весьма охотно начинали путь в Китай (см. т. I, гл. 62 и т. III, гл. 126). В сохранившемся до нас тексте здесь, к сожалению, имеется большой пробел. Возможно, это объясняется тем, что автор португальского перевода латинских записей Поджо Браччолини, который сохранился только в сборнике Рамузио, интересовался лишь индийскими областями и пренебрег записями, относящимися к Китаю. Еще Гумбольдт установил, что сохранившаяся часть отчета о путешествии Копти, «к сожалению, очень не полная»[104].

Юл считает, что город, который Конти называет «Немптай», рассказывая о нем как о самом многолюдном в Китае, несомненно, был Нанкином[105] — императорской резиденцией того времени[106]. Сообщение Конти, несомненно, свидетельствует о том, что он сам видел Нанкин. Автор этих строк может добавить новое доказательство, которое подтверждает правильность предположения Юла. Профессор Лемке (Берлин, Вильмерсдорф), хороший знаток средневекового Китая и исследователь Марко Поло, которого автор запросил о его мнении относительно редкого названия Немптай, сообщил по этому поводу в своем письме от 10 октября 1944 г.: «Первый слог Нем — это искаженное Нань. Многие китайские географические названия начинаются с Нань, например Нанкин, Наньсюн, Наньчанфу и т. д. Нань значит «южный». Следующую за этим слогом букву «и» в слове «Немптай» переписчик преобразовал из «г». Второй слог «тай» означает по-китайски «большой». Следовательно, очищенное от ошибок Конти название звучит как «Наньтай», то есть «Южный большой [город]», «Южная столица»[107]. Человек, сообщивший Конти название города, обозначил для него Нанкин как Наньтай, полагая, что чужеземцу это легче будет понять. Что же следует из этих сообщений? Несомненно, Конти встречался с людьми, говорившими по-китайски».

Это заключение устраняет все сомнения в том, что Конти действительно был в Китае и посетил Нанкин. Соображения против знакомства Конти с Китаем, которые высказали Кунстман, Пешель, Джардина и Кордье[108], нельзя считать неопровержимыми, так как они исходят из ложных предпосылок.

Эти исследователи основываются на том, что Конти называет Пекин — Камбалеком [Ханбалык, то есть город хана], хотя это название после изгнания монголов и великих ханов в 1368 г. потеряло всякий смысл. Кунстман делает отсюда вывод, что Конти не посетил Китая, так как иначе он применил бы для Пекина новое название[109]. Такое заключение само по себе закономерно, но, поскольку Пекин не являлся тогда императорской резиденцией, у Конти не было никакого повода для его посещения и он мог удовлетвориться поездкой в новую столицу — Нанкин. Путешествие венецианского купца в Китай, разумеется, нельзя считать спорным только потому, что он обозначает Пекин, в котором сам не побывал, известным ему из рукописи Марко Поло названием Камбалек. Ведь еще очень долго после Конти это название было широко распространено в Европе.

Пешель, который, подобно Кунстману, без должных оснований считает немногие касающиеся Китая разделы рукописи Копти позднейшими вставками[110], выдвинул возражение, на первый взгляд довольно убедительное[111]. Он полагает, что, побывав в Китае, Копти не мог бы назвать тогдашнего императора великим ханом. Ведь этот титул носили только чужеземные монгольские правители, а их во времена Конти в Китае уже не было. Однако и этот довод неоснователен. Титул «великий хан» Андрей из Перуджи (см. т. III, гл. 131) впервые латинизировал в 1326 г., передав его в поразительно странной форме «magnus canis» («великая собака»). Позднее он часто появлялся в этой форме и благодаря Поло стал, так сказать, долговечным обозначением китайского императора, продержавшимся по меньшей мере 200 лет. Еще Колумб 21 октября 1492 г. записал в своем судовом журнале: «Я решил сойти на землю и посетить город Гуйсай, чтобы передать великому хану письма их высочеств»[112]. А вот и другая его запись, сделанная 30 октября на Кубе: «Царь этой страны ведет войну с великим ханом»[113].

Если даже в одной фармакопее, относящейся к новому времени можно прочесть, что ревень растет в империи «царя-хана», то в XV в. это словосочетание означало просто «император Китая». Итак, возражение Пешеля повисает в воздухе: применение этого титула в рассказе Конти о его путешествии ничего не говорят против посещения им Китая.

Точно так же примененное к Японии только одним Марко Поло название Дзипангу так привилось в Европе, что им постоянно пользовался Колумб и его последователи, хотя оно уже давно перестало быть правильным[114].

Дзипангу, произносящееся на старовенецианском диалекте, как Джипангу, произошло от китайского Жибэнь, что означает «Страна солнечного восхода».

Конти — первый европеец, который узнал, что на Цейлоне есть корица[115]. Он знал также о гвоздике, которая тогда произрастала только на Молуккских островах, хотя несколько неточно назвал ее родиной два острова — Сандай и Банду, которые, вероятно, были только перевалочными пунктами в торговле пряностями[116].

Особого рассмотрения заслуживает приведенное выше добавление Поджо Браччолини к его записям отчета о путешествии Конти. Оно представляет интерес с различных точек зрения. К сожалению, это добавление несколько туманно и допускает различные толкования.

Лудольф высказал предположение, что «некто», прибывший в Рим в 1441 г., был послом эфиопского негуса Константина (см. гл. 169)[117]. Но, разумеется, о таком после не могли бы писать как о «несторианце», и еще менее вероятно, чтобы он мог сообщить что-либо о Дальнем Востоке и великом хане. Поэтому предположение Лудольфа неосновательно. Вероятнее всего, что этот таинственный знаток внутренней Азии был тем же самым человеком, к которому восходят и замечательные сведения Тосканелли о Восточной Азии (см. гл. 189). Предположение Кречмера, что именно Конти информировал Тосканелли, само по себе вероятно[118]. Но, разумеется, в добавлении Браччолини под «некто» никак не мог подразумеваться Тосканелли. Ведь иначе все добавление было бы написано совсем по-другому.

Еще Кунстман предполагал, что неизвестный, упомянутый Браччолини, направляясь к папе или возвращаясь от него, имел беседу с Тосканелли во Флоренции. Так он стал подлинным источником сведений Тосканелли о Восточной Азии, которыми руководствовался Колумб на своем пути в Америку[119]. Кордье, к которому в целом присоединяется автор этих строк, полагал, что «некто из северных районов Верхней Индии», упомянутый Поджо Браччолини, и человек, обогативший Тосканелли знаниями о Китае, были одним и тем же лицом[120]. Пешель считал, что этот вестник будто бы пришел из страны Тангут, находившейся за «двадцать переходов от Великой стены»[121]. Против гипотезы Пешеля нечего возразить, хотя она и не подкреплена доказательствами, так же как и против предположения, что этому человеку Тосканелли обязан своими важными сведениями. Автор этих строк, однако, считает, что «некто» был, в лучшем случае, только одним из источников сведений флорентийского ученого, сыгравшего столь значительную роль в подготовке плавания Колумба. По меньшей мере такую же роль сыграл земляк Тосканелли флорентийский купец Бартоломео. Об этом купце нам известно только то, что он, подобно Конти, имел за спиной 24 года странствий (1400–1424 гг.) по восточным странам[122] и по возвращении представил в Венеции отчет о своих приключениях папе Евгению IV. Хотя еще на глобусе Бехайма есть ссылка на этого Бартоломео[123], до нашего времени, к сожалению, никакие сведения о его приключениях не дошли. Бесспорно, Тосканелли был хорошо осведомлен обо всем, что узнал этот человек. Итак, в сообщение Тосканелли о том, что он особенно точно осведомлен об обстановке на Дальнем Востоке, которое он направил в Португалию, могли внести свой вклад многие люди, среди них, несомненно, и Конти.

Тосканелли действовал очень энергично, когда ему надо было получить от очевидцев сведения о неизвестных или малоизвестных областях Земли. Лелевель констатировал, что «он [Тосканелли] опрашивал всех, кто приходил из отдаленнейших стран, а таких людей в Италии было много»[124]. Помимо Тосканелли и Браччолини, еще один человек подтверждает факт прибытия посольства из неизвестных стран Востока в интересующие нас здесь годы (около середины XV в.) и общение с ним Тосканелли. Флорентиец Ландино, или Ландинус, сообщает, что сам видел посланцев с Востока, которые предположительно должны были жить «у истоков Дона»[125], и добавляет: «Я присутствовал при том, как врач Паоло [Тосканелли] их тщательно обо всем расспрашивал»[126].

По продолжительности, грандиозности и дерзновенности странствия Конти по Азии не уступают путешествию Марко Поло, но по своим литературным достоинствам его отчет, разумеется, не может сравниться с книгой венецианца. Однако отчет Копти о его путешествии заслуживает большого внимания и показывает, на какие великие подвиги был способен купец XV в., не чуждый дерзаниям. Учитывая привлекательное и скромное изложение событий, можно согласиться с Гюнтером, который пишет о труде Конти: «Хотя в нем нет недостатка в фантастических вымыслах, все же его можно отнести к числу ценнейших произведений средневековой литературы, посвященных путешествиям»[127].

Серьезным недостатком этого произведения, как и «Книги Марко Поло», следует признать пренебрежение хронологией[128]. Поэтому время путешествия Конти можно определить только приблизительно. Сообразуясь с тем, что Конти сразу по возвращении отправился к папе Евгению IV, когда тот во второй раз пребывал во Флоренции (городе Тосканелли!), можно считать, что странствия этого купца закончились к 1444 г., но если они продолжались 25 лет, то должны были начаться в 1419 г. Полной уверенности в хронологической точности у нас, конечно, нет.

Следует особо подчеркнуть, что Конти, так же как и Ибн-Баттута, не был исключительным явлением для своего времени. Несомненно, многие другие путешественники совершали такие же грандиозные подвиги, хотя «ни песни, ни саги» о них не повествуют[129]. Названный выше флорентийский купец Бартоломео, о котором мы ничего не знаем, — типичный пример.

Конти удалось объездить мусульманские страны, посещать которые христианам обычно запрещалось, и особенно долго прожить в Египте, куда более чем за 100 лет до него доступ для христиан был закрыт[130]. Этим он обязан, как уже отмечалось, только своему переходу в ислам. Такая мимикрия облегчалась для Копти тем, что он владел арабским и персидским языками. Папский престол, который в качестве искупления за временное отступничество возложил на Конти обязанность продиктовать рассказ о путевых приключениях, видимо, со своей стороны был сильно заинтересован его сообщениями. Папа Пий II (1458–1464) отличался весьма разносторонними научными интересами. Он пользовался гораздо большей известностью под своим первоначальным именем Энея Сильвия Пикколомини и приводил в своих географических работах название города «Нептай»[131]. Бесспорно, Пикколомини мог заимствовать это название только из сообщений Конти о городе Немптай [Нанкин].

Некоторые более мелкие и второстепенные записи из отчета Конти представляют все же значительный культурно-исторический интерес. Так, например, он сообщает об индийских мореходах, что «они незнакомы с компасом», или, говоря об индийских несторианах, отмечает, что они «распространились по всей Индии, как у нас евреи». А о купцах Южной Индии он рассказывает: «Они очень богаты, до того богаты, что некоторые из них отправляют по своим торговым делам до 40 собственных кораблей, из которых каждый стоит 15 тысяч золотых».

К тому же Конти первый при описании Зондского архипелага упоминает об амоке[132] и первый рассказывает о райской птице, которую ошибочно поселяет на Калимантане. Возможно, что там он видел чучело этой птицы, так как западнее Молуккских островов она не встречается.

Путешествие Конти тем более поразительно для его времени, что тогда индийский и китайский Восток были гораздо менее известны европейским народам, чем за 100 лет до него. В XIII–XIV вв., в эпоху мирового господства монголов, странствующие купцы, дипломаты, папские послы и миссионеры часто добирались из Европы в самые различные культурные страны Азии, как об этом свидетельствуют многие главы III тома «Неведомых земель». Однако свержение монгольского владычества в Китае (1368 г.) привело к тому, что Срединная империя опять была закрыта для европейцев. В то время, как удачно отметил Юл, «глубокая тьма окутала Дальний Восток»[133]. Именно поэтому предприятие, на которое решился Конти в XV в., представляется особенно рискованным. В то время воспоминания о несметных богатствах и высокой культуре Дальнего Востока сохранились у христианских народов только благодаря «Книге Марко Поло», так как стена ислама казалась почти непреодолимой. И все же отважному итальянцу посчастливилось проникнуть далеко в глубь Малайского архипелага и в закрытую для других страну — Китай. За 100 лет до Копти его странствия были бы одним из многих аналогичных путешествий, но в XV в. они превратились в славный подвиг. И подвиг Конти, обогативший историю культуры, заслуживает не меньшего удивления, чем тот, который совершил его соотечественник Поло, особенно если учесть, что ему пришлось действовать в значительно более тяжелых условиях.