Нулевой потенциал

Глава 1. Ловушка для сопляка.

Я сидел за столом в глубокой задумчивости.

В кои-то веки я чувствовал себя полностью отдохнувшим и восстановившимся. Голова, свежая и лёгкая, соображала как никогда хорошо. И результат этих соображений меня совсем не радовал.

Четверть часа назад Никита едва не вынес дверь спальни, молотя в нее кулачищами. Тревожить меня во время отдыха строжайше запрещалось, и слуги, боявшиеся меня до икоты, ни в жисть бы не рискнули нарушить правило. Даже Никита. Значит, произошло нечто катастрофическое, понял я, продирая глаза.

Произошло.

Сумеречное небо за окнами усадьбы полыхало заревом огня. Толпа во дворе не казалась опасной, так, скудный сброд из сотни или около того деревенских рыл. Но каждый мужик тащил топор или вилы в одной руке и факел в другой.

Доигрался.

Нет, я понимал, что меня никогда не жаловали. Служили из страха. Что ж, видать, упустил я вожжи. Недожал. И, в общем-то, после шикарно проведенной ночи, сил во мне было достаточно, чтобы устроить кровавую бойню, напомнив скотам, где их место. Только, боюсь, волна начнёт набирать обороты, втянув в бунт и другие села. С восстанием всего имения я могу не совладать. А если и совладаю, то потом не отмоюсь. Всё пойдёт прахом. Труд всей жизни.

И ведь повод-то так, плёвый. Чего этой дурище в голову втемяшилось, ума не приложу. Обошёлся по-барски, довольные стоны разве что на мельнице не слышали, на приданное отсыпал с горкой.

А она возьми и сигани с обрыва.

Вчера я притащился домой, едва волоча ноги. Вылазка меня истощила досуха. Магия плескалась на донышке, излечение ран вытягивало скудные остатки. Можно было восстановиться снадобьями и целебными ваннами с минералами, но растянулось бы сие удовольствие на неделю, не меньше. А мне через три дня надо обратно в Гниль сунуться, недобитков подчистить. Иначе, считай, всё с начала начинать.

Лучше всего баланс силы и магии восстанавливали любовные утехи.

Подбираясь окольными тропами к усадьбе, я уже прикидывал, кого из своих зазноб кликнуть, когда в саду увидел Неждану. Она сидела под раскидистым дубом, завернувшись в старенькую шерстяную шаль. Тяжёлая платиновая коса змеёй свернулась на груди. Светлые до ледяной голубизны глаза сияли в темноте.

— Неждана? Чегой-то ты полуночничаешь?

— Тебя жду, барин.

Расцвела девка. Я помнил её нескладной сироткой, голодной и худющей, как заезженная кобыла. Пришла незнамо откуда. Люди на селе добрые, сострадательные. Помирать не оставили. Сироту воспитала Марфутка, знахарка местная. Молчаливая и смурная старушенция, в могиле уже обеими ногами стоявшая. Да всё никак на то свет не торопилась. И бегала за ней тощая девчонка, как цыплёнок за наседкой.

А теперь вот, поглядеть любо-дорого. Груди поспели, задок стал пышный да ладный. И поглядывала на меня Неждана, прислуживая в усадьбе, завлекательно. Её девичью влюблённость я снюхивал так же безошибочно, как дворовый пёс чует мясную похлебку за закрытой дверью.

Ноги путались в сочной траве. Колени дрожали от слабости. Блуждающий взгляд зацепился за хитрющие очи Нежданы, и решение созрело мгновенно.

Давненько я не получал такого удовольствия. От первого решения покувыркаться на скорую руку и заснуть не осталось и следа. Уже и рассвет просочился сквозь ставни, а нам всё не спалось.

Неладное я почуял утром. И не телом, разумом. Когда понёс восторженную чушь.

— Ох, и затейник ты, барин, — звонко хохотала Неждана, уворачиваясь от поцелуя.

— Я тебя награжу, красавица. Так одарю, как никто не одаривал.

Поймал плутовку в объятия, зажал среди простыней. Неждана, хихикнув, затихла.

— С таким приданным со двора мигом сведут, только кивни.

— Да уж прям очередью выстроятся, — игривый взгляд из-под ресниц. Снова вывернулась из объятий, откатилась в сторону.

— Выстроятся. А если от меня понесёшь, так с сыном мага и кто породовитее возьмёт.

— А с дочкой?

— Бабы от меня не рождаются. Иди сюда, глупышка, не бойся. Сладко будет.

— А поговаривают, что и от мага дочку можно родить, — Неждана скатилась с кровати и потянулась. Утренние лучи золотистой пеленой обняли точёные бедра. — Умелую да сильную. Не слыхал такого, барин?

— Редкость. Девки или пустые или слабые. Магии на донышке, — я откинулся на подушки и полюбовался ладной фигурой. Грудь высокая, полная. Бедра крутые. А талию, казалось, ладонями обхватить смог бы.

— А коли я замуж не хочу, барин?

— Ну, так оставайся. Я тебе каменьев отсыплю. Матушка твоя, Марфутка, больше нуждаться не будет. А я уж тебя пригрею. Замуж не позову, муж из меня так себе. Три дня дома, месяц в Гнили. А так жить будешь, припеваючи.

Да что ж мой язык-то молотит?.. Сознание воспротивилось на минуту, но тут же растворилось в неге. Подозрения отступили.

— А коли по мужикам пойду, осерчаешь? — Неждана взобралась на кровать и поползла ко мне, пожирая взглядом часть тела, что давно уже должна была насытиться, но всё никак не сдавалась.

— С чего бы? Не жена ты мне. Как буду из ходок возвращаться, стану к себе звать. А так — гуляй, девка.

Неждана опустила голову, и я прикрыл глаза. Что я несу? Зачем соглашаюсь на какие-то условия? Свободу обещаю? Здесь вообще всё моё… Хочу – приголублю, хочу — сошлю. Против воли брать не стал бы, мне без надобности. Но кто же барину-то откажет?..

Мысли развеялись, едва губы Нежданы сомкнулись, и меня накрыло волной силы.

Она лилась в меня чистым и ровным потоком. Ни одна баба ещё так не восполняла меня. Раны закрывались, истончая рубцы. Магия прибавлялась, как река в половодье. Усталость покидала тело.

Заснул я поздним утром, когда веки от приятной тяжёлой сытости поползли вниз. Но не забыл бросить Неждане на живот мошну, мелкий кошель, с обещанной наградой.

Любая баба в окрестностях после моих пылких признаний вцепилась бы в меня клещом, стараясь вытянуть побольше благ. А Неждана, убедившись, что я вырубился намертво, тихо оделась, отнесла мошну приёмной матери и, незаметно покинув деревню, сиганула в ближайший овраг, головой об камни.

Тело нашли к сумеркам.

А через полчаса всё мужское поголовье деревни, от сопливых юнцов до седых дедов, собралось у меня во дворе, с острыми и горячими аргументами наперевес.

— Что делать будете, барин? — недобро зыркнув, спросил Никита.

Я вынырнул из размышлений и отвёл взгляд от окна. Предупредил ведь. Разбудил. Рассказал. А мог бы смолчать, и тогда сейчас меня бы разделывали на вырезку под костерок.

Ну, попытались бы.

— Зачем предупредил? Вижу ведь, что согласен с общиной.

— Батюшке вашему клятву я давал. Сынка его сберечь непутёвого, — сердито проворчал Никита, годившийся мне в отцы. Он один и позволял себе говорить со мной в таком тоне. Потому как лет двадцать пять назад порол крапивой по голому заду, с благословения отца и под причитания матушки. — Пошто вы, барин, Неждану-то? Никогда же своих баб не трогали, окромя тех, что сами подол задирали.

— Я не брал силой. Она сама пошла, — коротко возразил я, понимая, что аргументы мои куда слабее тех, что принесли с собой мужики. Неждана, и правда, пошла сама. Охотно. Насиловать я бы не стал, да и смысла не было: сила отдается только добровольно. А мне не столько полюбиться надо было, сколько магию пополнить.

Обычно я муками совести не страдал. Бабы — на то и бабы, чтобы долю свою терпеть. Да и боеспособность магов ценилась превыше жизни и здоровья любого из простых смертных. Если бы не мы, Гниль давно бы пожрала и дворы, и скотину, и сельчан до последнего ребятёнка. Но в душе что-то скреблось. Противное. Гнусное. Не то сомнения взяли перед Никитой, не то Неждану жаль стало, не то предчувствие стучалось. Плохое.

Да какие могут быть сомнения? Вот он я, силой полон до краев. Не была бы Неждана согласна, шиш бы мне, а не дармовая сила.

— А с обрыва, видать, от радости сиганула, — Никита выглянул за окно, пожевал губу и нехотя продолжил. — Вы, барин, на Марфуткину дочь приемную позарились. А Марфу уважают. Она сколько дитяток с того света вытянула. Сколько народу у смертушки отбила. Скольким бабам от бремени разрешиться помогла. Все окрестные сёла Марфутке в пояс кланяются. Вот и поднялся за неё народ.

— Не трогал я Неждану, — упрямо доказывал я. — Вернее, трогал, но по согласию. Ты же знаешь, я маг, мне смысла нет.

— Я знаю, барин, — согласился Никита. — Они — нет.

— Если они меня порешат, тут к вечеру каратели будут. Смутьянов на каждом дереве окрест развешают. По частям. И мужиков, и баб, и младенцев. Чтобы неповадно было. Но порешить меня ещё суметь надо. Я в силе. Осерчаю, выйду и изведу мужичьё. Ради чего?..

Никита поглядел на меня, будто я по-прежнему был несмышлёнышем. Горько покачал головой и попросил:

— Не зверствуйте, барин. Чует моё сердце, не к добру оно всё. Неспроста народ смуту затеял. Не решились бы сами. Зачинщик должон быть. Как бы кровь большая не пролилась. А то, сами знаете, и вам несладко придётся.

— И что предлагаешь, Никита? Выйти? Повиниться? Или под лавкой схорониться, хвост поджав, как сучка?

Никита бросил взгляд в окно, подошёл к столу, склонился к самому моему лицу и прошептал:

— Скройтесь, Матвей Степанович. Уходите в Артель. Огородами, потом тропой через лес. А я попробую столковаться с народом. Откуп посулю. Вразумить попытаюсь. Потом одумаются, вернётесь, на поклон придут, в ноги кинутся.

— Не примут они откуп. Я Неждане каменьев на целую усадьбу подарил.

Глаза у Никиты стали с пятак. Я и сам одурел, когда вслух произнёс. Не жирно ли, деревенской девке за ночь утех? Что нашло на меня? Как ведьма плешивая рукой водила…

— Да за что же такую награду, барин?! Вроде, целая выходила…

Я разозлился, оскорблённый подозрением. Особого уважения я к бабам не питал, это верно. Но и калечить не стал бы.

— Вот, значит, как ты обо мне думаешь! И деревенские, стало быть, за изувера почитают. Ну, что ж, пора мне с народом по-свойски потолковать…

— Уходи, Матвей, — запричитал вдруг Никита, в ноги кинувшись. — Беги, барин. Нечисто оно что-то. Как бы к нам под личиной Нежданы кто не наведался!

Я хмыкнул, пропустив мимо ушей оскорбительный переход на «ты». Ему и раньше выкать мне было несподручно, охаживая задницу крапивой. Но, по сути, он был прав. И ночь с Нежданой мне уже такой радостной не казалась. И прилив сил подозрительным был. Я мужиков-то, конечно, в пепел… но потом что?

Потом каратели придут.

— Беги, Матвей Степанович, — Никита поднялся и потянул меня за рукав, — я слуг отослал, как неладное почуял. Котомку собрал, лежит у задней двери. Через неё и уйдешь. А я отвлеку.

— Убьют тебя, Никита. Одуревшие они.

Слуга вдруг приосанился, глаза упрямо сверкнули.

— Долг жизни у меня перед батюшкой твоим, барин. Знать, время пришло отдавать. Поспешай, Матвей Степанович.

— Спасибо.

Я поднялся, чувствуя себя неловко от неожиданно нахлынувшей благодарности. Эт чегой-то я расчувствовался? Откат от Нежданиной силы, что ли?.. За скудные минуты собрался, переодевшись в боевое облачение, накинул плащ с глубоким капюшоном, схватил мешок со снадобьями, что всегда был наготове, и осторожно вышел через пристройку подсобную.

По другую сторону усадьбы голос Никиты тонул в озверевшем народном вое. Ясно выделялись призывы «спалить тварево гнездо». Секунду я обдумывал, не выйти ли туда, не охладить ли пыл зарвавшегося мужичья, но отступился от мысли. Никита прав. Если я вырежу деревню, каратели придут и ко мне. Магам дозволялось преступать закон, но в разумных пределах, не бесчинствуя. Смерть мне, конечно, не грозила, но потрепали бы изрядно. И заданий отвесили бы с мешок, ибо труд в понимании Артели был наилучшим путём исправления.

Да и в имуществе я потерял бы, а дело моё требовало денег.

На всякий случай, я накинул на себя морок и растворился в сумеречной игре теней. Толпа позади взвыла. Я с горечью различил кровожадные ноты и понял, что Никиту слушать не стали.

Жалости я не испытывал. Досаду от потери верного слуги — да. Каждый служил на земле свою службу, Никите, видать, такая выпала.

Тропка скользнула по меже, мозолисто огладив плащ пшеничными колосьями, и нырнула в лес. Я расслабился, бросив последний взгляд на поднявшееся над домом зарево.

Я дам им несколько суток. Пусть пепелище остынет, пусть головы охолонут. Пусть смутьяны осознают дело рук своих и ждут моего возвращения с ужасом. Тогда, глядишь, и малой кровью обойдёмся. Самых ярых зачинщиков запороть велю. Ещё пару повешу. А остальные сами на поклон приползут.

Ноги дернули неприметную в сумерках верёвку, растянутую поперёк тропки.

Моё злобное торжество было прервано тяжёлым свистом и ударом в спину. Я пролетел пару метров и шлёпнулся оземь, с тоской слушая хруст собственных костей. Опять рёбра сращивать. А снадобья с собой впритык. Морок слетел, когда я на миг утратил контроль от боли.

— Попался, изувер! — торжествующе прохрипел кто-то над головой.

Меня рывком перевернули. Спину пронзило болью, руки онемели. Ох ты ж, позвоночник перебили, чтоб им ведьме паршивой в портки лазать! Эдак мне валяться ещё пару суток, не меньше.

Приложило меня бревном, простейшей ловушкой. И ведь не показалось странным, что окружать усадьбу не стали. Раззявился я как сосунок сопливый.

Голова не поворачивалась, в глазах вспыхивали блики. Но я насчитал пять человек, сгрудившихся вокруг. И ни одной знакомой рожи. Что же это, выходит, прав был Никита? Зачинщики не из местных, значит. А бунт подстроен?

А Неждана? Сама ли она с обрыва-то сиганула, или помог кто?

— Кончай его, братцы. Время уходит, господин велел…

Пинок прилетел под ребра, отозвавшись спицами боли в груди.

— Щенком притопить надо было. Чтобы не позорил магию.

Ещё один пинок. Горлом пошла кровь, пеной пузырясь на губах. Я, цепляясь за мутнеющее сознание, сконцентрировал магический заряд, но выпустить не успел. Шея дрогнула, кровь схлынула из горла.

Губы затряслись в агонии.

Зрение пошло пятнами.

Пять силуэтов медленно растворялись между тёмной паутиной кустарника. Я рывком поднялся, радуясь, что проверять и добивать не стали. Так просто мага не возьмёшь! Хоть голову отрубили бы, недоумки. Весомый шанс упокоить.

Зло усмехаясь, я вскинул руки. Тело подчинялось без осечек. Видать, быстрая регенерация — тоже подарок от взятой у Нежданы силы.

Силой силу взял. Я нервно хохотнул над понятной только своим шуткой. И решил, что никуда бежать не хочу. А хочу выжечь вонючую деревеньку вместе с мужичьём, Марфуткой и воспоминаниями. И пусть приходят каратели.

Разберусь.

Магия молчала. Я, не веря себе, сосредоточился. Вновь безрезультатно. Я посмотрел на свои руки. Прозрачные, будто сотканные из дыма. Странно. Не помню я таких эффектов у магии. Потенциал, что ли, вырос?

— Да ты оглянись, Матвей, — посоветовал мне нежный серебристый голосок.

Я оглянулся и увидел Неждану. Тонкую, хрупкую, с ладной грудью. Одетую в простую рубаху, подхваченную широким поясом. С распущенными волосами, платиной облившими покатые плечи. Живую и здоровую. Бледную, разве что.

— Так ты шею себе не свернула? — оторопев, поинтересовался я. — А чего ж тогда…

— Ниже, Матвей. Ниже.

Я, вконец растерявшись, опустил взгляд и наткнулся на собственное тело. Переломанное, окровавленное. Голова валялась рядом, подтверждая, что способ борьбы с магами недоумкам был прекрасно известен. Топором срубили, судя по всему. И жечь не стали. Оставили зверью. Ярость захлестнула и пошла горлом, совсем как горячая кровь недавно.

— Скоты. Да я их…

— Не тронешь ты их. Не сможешь, — усмехнулась Неждана. — Ты меня смертью одарил, Матвей. Я тебя тоже кое-чем одарю.

— Да какой смертью, дурёха?! Я тебя пальцем не тронул, чтоб тебя ведьма плешивая приобняла да придушила!

— А такой, — зло скривила губы Неждана, — что через тебя я без тела осталась. Жертвой крови своей невинной призываю я Смерть отдариться. Да не примет Она тебя, покуда семь жизней сам не отдашь. Не будет Ей к тебе ни пути, ни дороги, ни доступа. Живи, Матвей!

Девушка растворилась, серебристым облаком воспарив в небеса, а я застыл истуканом, не понимая, что за истерика сейчас произошла на моих глазах.

— Неждана? — глупо окликнул я, думая, что дальше делать.

Душа парила над землёй, никак не связанная с телом. Тушка моя тоже не проявляла попыток восстановиться. Да и способа голову с телом срастить я покуда не знал. Бывали маги такие, что мёртвых поднимать могли. Да только я таким становиться не желал. Это же последние крохи рассудка растерять надобно. С ума сойти.

Ладно. И не из таких передряг выпутывался. Умер, говоришь? А как тогда башка думает? А раз думает, то и с прочим слажу. И начну с того, что убийц отыщу, да всыплю по самое не балуй.

Я развернулся и бодренько зашагал к границе леса. Но с каждым шагом деревья удалялись, кляксами размываясь в сумраке. Я прибавил шагу. Побежал. Рванул, что есть мочи. Лес смазался, превратившись в одну грязно-серую полосу, но и не подумал выплюнуть меня в золотистое поле.

Я прыгнул вперёд. Вокруг полыхнуло. Желудок подскочил к горлу. Тело застыло в невесомости и понеслось вниз.

Удар о землю выбил дух.

Я приподнялся на локтях, помотал головой, чуя, как заливает горячим лоб и скулу. В бедро тупо ударило, отбрасывая тело в сторону. Я привычно сгруппировался и откатился дальше. Вовремя. Новый удар прошёлся мимо.

С трудом распахнув глаза, я разглядел склонившегося человека. И что-то подсказывало, что вряд ли он желает оказать мне помощь. Вновь перекатившись, я вскочил на ноги. Ну, как вскочил. Поднялся. Максимально шустро для избитого. Голова держалась крепко, и на том спасибо.

Кровь заливала глаза, мешая рассмотреть окружение. Но тело реагировало привычно. Я качнулся в сторону, пропуская новый удар мимо, наощупь перехватил руку нападавшего, двинул локтем в подбородок. Секундная заминка дала мне шанс проморгаться. Детина был крупный, на голову выше меня и пошире малость. Ударив кулаком в нос, я решил не тратить время на честный бой, тем более что меня пошатывало. И потянул магию.

Она отозвалась нехотя, будто я тащил оплетённый тиной невод. С трудом раскинув сеть, я окутал ей фигуру нападавшего и стянул из последних сил. Магия почти зримо вгрызлась в плоть, прожигая её насквозь. Пара вздохов, и нападавший свалился мне под ноги.

Я огляделся. Узкий пятачок. Металлические стены, прошитые заклёпками. Один выход. Смурное, тяжёлое небо над головой. Я вообще где?

Вдруг с единственной открытой стороны выскочила фигура, тыча в меня обломком чёрной железяки. Она вспыхнула огнём, а грохот я услышал, уже заваливаясь навзничь с обжигающе острой болью в плече.

— Незачёт, — рассмеялся в голове серебристый голос. — Жизнь должна быть отдана добровольно. Живи, Матвей!