Нулевой потенциал

Глава 3. Допрос с сюрпризом.

— Что ж ты от меня бегаешь, соколик?

Худощавость фигуры сразу стала понятна: начальствовала баба. Недурная, в целом, ноги в мужских брюках и высоких сапогах чуть не от ушей. Хотя, грудь, конечно, могла бы и надеть. Ну да в моём положении грубить — последнее дело. Тем более, женщине.

— С кем имею честь? — поинтересовался я со всем достоинством, какое только можно собрать со связанными ногами и вывернутыми руками.

Но незнакомку впечатлило. Она застыла с распахнутым ртом, пялясь на меня, как на недоумка, потом хмыкнула:

— Хорошая попытка, Матвей Павлович. Но не на ту напал.

— Степанович, — машинально поправил я.

Незнакомка вновь задумалась.

— Головушкой приложился, соколик?

— Приложился, — печально кивнул я. — А ещё в море поплавал. Хорошая водичка, рекомендую. Тёпленькая.

— Я ж говорю, АнМихална, притопили его! — радостно вклинился мужик, скрутивший мне правую руку.

— Помолчи, — одёрнула незнакомка. Хотя, можно сказать, познакомились уже. Анна, значит. Аннушка. Прям как матушка моя. — Дёру-то чего дал, Матвей Павлович?

— Степанович, — снова уточнил я и попросил жалобно, — отпустите, Анна Михайловна. Руки ноют.

Барышня не поддалась, криво улыбнувшись. Окинула меня оценивающим взглядом и коротко бросила:

— Обыскать.

Мужики особо не церемонились, но боли не причиняли, что дало мне надежду избежать очередных водных процедур или другой малоприятной смерти. Карманы мне вывернули, брюки и рубаху прощупали, сапоги сняли. В задницу, разве что, не заглянули. Монеты в подкладке лежали хитро, между плотными слоями ткани, да и не в курсе, видать, были мужики моей невеликой тайны. Не нашли.

— Пусто, АнМихална, как есть пусто, — отчитался тот, что слева. Оставшиеся два мужика замерли в напряженном молчании. Руки у них были свободны, значит, что выцеливают меня магией. Странно, но я не чувствовал её совсем. Свою чувствовал, худо-бедно, а от людей даже намеком на силу не веяло. Кто же меня спеленал? Неужто Аннушка?

— Куда дел, Матвей? Спрятал где? Или в море утопил, купаясь?

— Что дел, Анна Михайловна?

— Не придуривайся! Ты вчера должен был объявиться и передать, а мы тебя с полсуток ловим под каждой пристанью. Небось как с бабами кутить — так первый парень на деревне, а как дело делать — хвост поджал?

— Ежели первый был бы, так неужто такую красоту бы обошёл? И искать дальше спальни бы не пришлось.

Пощёчина звонко отдалась в голове. Не больно. Скорее, унизительно. Ох, горяча же ты, Аннушка.

— С нами пойдёшь, пустозвон. До штаба доберёмся, там иначе поговорим. Снимите петлю с ног.

— Не смею отказать прекрасной даме, — с притворной вежливостью я склонил голову, пытаясь оценить шансы сбежать. Чем больше языком буду молоть, тем вероятнее, что Аннушка первой расколется. Или отвлечётся.

Одежда на ней была мне непривычна. Сюртук мужского покроя, рубаха виднеется, да не простая, шелковая. Брюки такие узкие, что от взгляда на ноги слюна катится. Грудью судьба обделила, решила ногами отдариться, видать…

— Ты мне, часом, сапоги лобызать не намылился, Матвей Палыч? — выдернул меня из приятных размышлений насмешливый голос. — Шагай. А то поволочём.

Я и зашагал, продолжая прикидывать в уме. Чем-то военным от одёжки тянет. Что за Аннушка на моём пути встретилась? И за какой тварью я ей сдался? Напрягая чутьё изо всех сил, я уловил слабые колебания. Будто уши подушкой зажал. Магия в Анне Михайловне жила, но непростая. Незнакомая. Намёк на военный стиль позволял предположить, что барышня каким-то боком затесалась в государственные люди. Что ж, зайдём с козырей.

— Анна Михайловна, мне в Артель срочно надо попасть. В любой ближайший штаб. За помощь отблагодарю. У вас в лесу Гниль расползается.

Аннушка сбилась с шага и недоверчиво посмотрела на меня.

— К какой же Артели Ваше несиятельное Сиятельство успело приписаться?

Я удивился неожиданному обращению. Но, видать, девица меня с кем-то путает. Павловичем вон величает.

— Анна Михайловна, не шутят с подобным. В Артель Пригранья. У вас в лесу Гниль на две сотни шагов прыгает, тут срочно отряд нужен, пока твари людей не обглодали. Я помогу. Только до штаба проводите.

Неждана смеялась красивее. Серебристо, будто колокольчик. Аннушка гоготала от души, громко, свободно, как не пристало ржать благородной девице. Хотя, с чего это я взял, что она благородная?

— Ладно, Матвей Павлович, удивил, — отсмеявшись, признала она. — Либо и вправду тебя по головушке-то хорошо приложили, либо ты враль, каких свет не видывал. Сажайте его.

Куда ж сажать в чистом поле, не картошка, вроде. Но загадка разрешилась быстро: за ближайшими кустами я увидел… нечто. Большая железная повозка на резиновых колёсах, черная, как пригоревший в печи хлеб. Ни оглоблей, ни лошадей.

— Анна Михайловна, да такую и восьмёркой не утянешь! Лошадки-то разбежались. Может, мы по старинке, на своих двоих?

Взгляд у Аннушки стал задумчивым, а мужики с лязгом открыли дверь, пихнули меня внутрь и захлопнули обиженно заголосившее железо. Петля на ногах снова стянулась, и я повалился кулём, не справившись с равновесием, и саданулся носом о деревянную лавку. Провожатые мои, включая Аннушку, уселись спереди, за прочной решёткой. Не успел я подняться, как повозка зарычала, задрожала, дёрнулась вперёд и затряслась на ухабах.

Эх, маловато я за жизнь ругательств выучил! Сейчас хотелось завернуть что-нибудь, от души. Шатаясь, я скукожился в углу, схватившись ладонями за лавку, и пересмотрел своё положение. Если Аннушке подвластная такая неведомая магия, что может железную повозку заставить двигаться без лошадей, то сильна должна быть баба, чтоб ей ведьма плешивая в портки наплевала.

Бабы, если уж рождались с силой, то становились ведуньями. Как Марфутка. Души туда-сюда определять помогали. На свет появляться, от хвори исцелиться, за грань жизни шагнуть. Тоже Пригранные, в каком-то смысле. Но не воины. Аннушка же явно из боевой когорты. Мужики-артельщики у костра байки травили, дескать, есть где-то в потаённых уголках нашей родины орден магов, сплошь из женщин состоящий. Но я таковых за всю свою жизнь не встретил, а уж потаённые уголки излазил вдоль и поперёк. И у страны, и у изрядной части женского населения.

Повозка остановилась. Дверь распахнулась. Петля на ногах исчезла, и я шагнул наружу под насмешливый Аннушкин голос:

— Ты уж без фокусов, Матвей Палыч. А то снова стреножу. Неудобно, люди смотрят.

Тут она преувеличила. Людей на улицах портового города в ранний час было до странности мало.

Но мне и без них зрелищ хватило. Мостовая широкая, будто в столице. Я там бывал-то раза два, от силы, по делам Артели. Но помню свой восторг от простора. Да и дома здесь, широкие, основательные, в три этажа, тоже никак с портовым городом не вязались. Еще и из камня. Богато живут портовые.

Взгляд скользнул по улице и зацепился за заведение, которое в любом уголке страны ни с чем не перепутаешь. У порога отчаянно зевали две потрепанные жизнью девицы. Впрочем, опыт — это неплохо. А сочные груди, вываливавшиеся из глубоких вырезов, заставили вновь сглотнуть слюну. Эх, завалиться бы сейчас с этими крошками. Глядишь, потенциал бы пополнился. Часов через пять…

— Пожалуйте, Матвей Павлович, — подтолкнули меня в спину, вновь неприятно оборвав приятные мысли.

В доме, куда меня ввели под белы рученьки, было тихо и затхло. Сквозь плотные ставни раззадорившееся утреннее солнышко не проникало. Дважды споткнувшись на лестнице, я влетел, подбадриваемый очередным тычком, в душную комнату, но носом не запахал.

— Присаживайтесь, — без намёка на любезность велел один из сопровождавших, а Аннушка прошагала к окошку, цокая каблучками.

Комнату залил свет, источаемый странными светильниками, зависшими под потолком, казалось, без каких-либо креплений. Я опустился на стул возле стола, напротив уселся сопровождающий. Анна Михайловна сняла шляпу, рассыпав по плечам волнистые каштановые волосы, и лениво бросила:

— Приступайте.

— Ваше имя? — тут же начал один из моих конвоиров.

— Побединский Матвей Степанович, — покорно отозвался я, исподволь изучая кабинет. Надо изловчиться и прикинуть магический потенциал барышни. Уйти-то я уйду, но хотелось бы с минимальными потерями. Меня там Гниль ждёт. А снадобий по-прежнему нет. И тварь нечем разделать. Хотя, кинжалом можно разжиться у конвоиров, вон, у собеседника за поясом…

— Год рождения?

— Одна тысяча шестьсот…

— Матвей, хватит Ваньку валять, — резко отозвалась Аннушка. — Пошутили и будет. Если ты надеешься, что тебя спасет титул, то оставь надежду. Нам нужна Шестерня. А тебе — шанс на жизнь и свободу. Не спорю, то, что ты добрался до Приморска — чудо, мы почти не надеялись. Но ты здесь. Осталось передать Шестерню, и все, амнистия у тебя в кармане.

Я воззрился на барышню, подозревая, что головой не одного меня вчера по мостовой возили. Нет, отдельные слова я понимал… Но какой, к черту, Приморск? Это вообще где? Какая Шестерня? У меня там твари по лесу скачут, а барышня в словесности упражняется.

— Я вас решительно не понимаю, Анна Михайловна.

— Придётся бить — будем бить, Матвей Павлович, — кисло улыбнулась она. — Придётся голову вскрыть…

— Да погодите. Объясните мне по-русски, чего вы от меня хотите? Я подозреваю, что где-то закралась ошибка. Возможно, вы приняли меня за другого. Учитывая, что вы постоянно путаете моё отчество…

— Не пытайся мне мозг задурить! — рявкнула Аннушка, теряя терпение. Пересекла комнату в три больших шага и склонилась ко мне, опершись точеными кулачками в столешницу.В висках зачесалось. Глаза налились давлением, пытаясь вылезти из орбит, внутри черепа разливался противный звон. Под носом стало тепло. Я разозлился и выставил защитный кокон, выбив назойливую барышню из своей головы. Та недоверчиво прищурилась:

— А говорили, что магии в младшем Охотникове и с гулькин нос не наберётся… Ладно, Матвей Павлович. Верю. И кто же вы, по вашему мнению?

— Побединский Матвей Степанович, из Разведчиков Артели Пригранья. Со мной что-то случилось, некоторое время выпало из моей памяти. Я не знаю, как здесь оказался. Не имею представления, что вам нужно, и чем я могу быть полезен. Но точно знаю, что нужно мне.

— И что же?

— Мне нужно в Артель. Связаться со своими, пополнить запасы и бежать Гниль штопать. Она ночью метров на двести расползлась, и почему-то выпускает туман и тварей.

Аннушка молча подошла к одному из шкафов, достала пухлую папку и небрежно бросила на стол передо мной.

— Что это?

— Личное дело. Ваше.

Я развязал ленточку и развернул плотную кожаную папку.

«Охотников Матвей Павлович, 1912 года рождения…»

В смысле, девятьсот двенадцатый? Проваляться в отключке две с половиной сотни лет даже мне не под силу.

— Анна Михайловна, а какой нынче год на дворе?

— Одна тысяча девятьсот тридцатый, — не сводя с меня пристального взгляда, проговорила Аннушка. — Двадцать пятое июня.

Я замолчал надолго. Следовало бы счесть всё шуткой, кто знает, может, мужики из Артели шутить вздумали. Может, старший наш,Михаил Игнатьич, первый среди равных, решил меня проучить. Но вид города и странная повозка внушали сомнения в этой версии.

И тут у меня сошлась арифметика. Двенадцатый и тридцатый. Это что, выходит, мне едва восемнадцать минуло?

— Анна Михайловна, голубушка, да что же вы меня дурите-то? Сорокалетнего мужика за пацана безусого приняли? Я же говорю, ошибка вышла.

Аннушка криво усмехнулась и кивнула одному из конвоиров, застывших у двери. Тот притащил зеркальце. Небольшое, в серебристой оправе. Но его хватило, чтобы отразить бледное лицо в потёках засохшей крови, не тронутое ни солнцем, ни морщинами, гладкую кожу, юношескую щетину, незнакомые острые скулы, упрямый подборок и совершенно мои, прозрачно-голубые глаза. Я опустил зеркало на стол и долго смотрел перед собой. Задумчиво пощупал волосы. Да, отросли немного. Но светлые, тонкие, как у меня и были. Перевёл взгляд на ладони. Натруженные, видно, что в перинах не нежился. Но, всё же, молодые.

И весь ужас и абсурд ситуации рухнул на меня в одно мгновение. Что ж это, выходит, проклятие Нежданы выдернуло мою душу из убитого тела и швырнуло почти на триста лет вперёд?.. Но как же Гниль? Твари?.. Где я вообще?

Я схватил папку и стал жадно перечитывать, не до конца понимая смысл слов. Род утратил доверие… Предательство… Покушение на Императора… Казнены все, кроме Матвея Павловича Охотникова.

Магический потенциал — ноль.

Уровень опасности — нулевой.

Высочайшим дозволением дан шанс реабилитироваться перед Короной.

Да чтоб меня ведьма паршивая облобызала, куда же я влип?!

— Матвей Палыч, — вдруг мягко произнесла Аннушка, не сводившая с меня глаз, — справа от вас дверь. За ней уборная. Умойтесь. У вас лицо в крови. Придите в себя. Я вижу, что вы не шутите. Видимо, вас действительно крепко по голове-то приласкали. Успокойтесь и будем разбираться. Смею надеяться, что Шестерня с вами, но вы об этом не помните.

Я отрешённо кивнул и направился в указанном направлении. В уборной имелось зеркало, так что я получил шанс лицезреть себя более-менее целостно. Сходство со мной в чертах прослеживалось, но, пожалуй, из-за цвета волос и глаз. Новый я был худым, жилистым. Тренированным, но прошлому мне не чета. Вот почему я так ослаб. В мышцах не стало былой силы. И магия, видимо, отзывается неохотно из-за низкого уровня магической одарённости. Это как же я в Гниль-то пойду?.. И что у них сейчас вообще с Гнилью?..

Справившись с собой, я вернулся в кабинет и уселся на прежнее место. Аннушка смотрела заинтересовано. Видно, что до конца мне не верила. Что ж, надо как-то выстраивать отношения с местными. И попытаться узнать, за что казнён род… Мой род. Вот же нелёгкая занесла… в прошлой жизни тоже последним остался. Даже ребёнка не успел заделать. Хотя, может, просто не в курсе был, и бегает по миру выводок Побединских… Бегал.

— Анна Михайловна, признаюсь, то, что вы сообщили, для меня неожиданность. Наверное, меня действительно сильно ударили, хотя я этого не помню. Не совсем понимаю, кто я. И почему здесь оказался.

Аннушка бесцеремонно присела на край стола, скрестив соблазнительные ножки. Но на этот раз я не позволил себя отвлечь.

— Вы здесь оказались, Ваше Сиятельство, потому что ваши родственнички затеяли бунт против Его Императорского Величества. Покушение было предотвращено, но в ходе расследования вина и причастность Охотниковых доказаны бесспорно. Весь род казнён. Вы в это время пребывали в одном из дальних имений. Все допросы вы прошли великолепно, не дав в себе усомниться. Его Императорское Величество не мог снять с вас вину рода. Но помиловал, даровав шанс доказать свою преданность Короне. Вашей задачей было забрать в столице одну вещь и незаметно привезти в Приморск, чтобы передать Тайной Императорской Службе.

— Предполагаю, что дело было плёвое, как прогулка майским утром? — невинно уточнил я.

— Верно мыслите. Смертельно опасная задача. Но Его Императорское Величество решил, что вряд ли кто всерьёз поверит, что гонцом отправили опального Охотникова. И вот вы здесь. А где ваш груз?

— Хотел бы быть вам полезен, — пробормотал я. — Но даже не представляю, о чем вы…

— Интересно, вы так же обманули магов, допрашивавших вас? Недоумком прикинулись? Шестерня. Круглая такая. На монетку похожая. С зазубренным краем.

Упомянутая Шестерня огнём жгла мне грудь через куртку. Образно, конечно. Я сразу понял, о чём речь, но виду не подал. Весь мой прошлый опыт кричал, что, после передачи груза, меня просто и незамысловато пустят в расход. Ведь я и так, выходит, смертник. Дошёл, не дошёл, разбираться никто не будет. Может, даже амнистию дадут. Посмертно.

— Кажется, память начала проясняться? — верно истолковала Аннушка заминку.

Я уже набрал в грудь воздуха, чтобы дать отповедь, когда дверь с грохотом ударилась в стену.

— Что ещё? — Аннушка сгорбилась, как рассерженная кошка.

— АнМихална, гнилые!!! Гнилые в городе, твари!

Аннушка страдальчески скривилась и потёрла лоб.

— Тварево отродье, как же не вовремя. Ладно, Яшка, поднимай отряды. Надо помочь.

— А Охотникова куда?

— В камеру. Подождёт. Стеречь как зеницу ока!

— Анна Михайловна, нельзя меня в камеру! — вскочил я, но конвоиры уже были рядом, скручивая мне руки. — Аннушка! Аня! Я помочь могу!

Барышня среагировала на фамильярность, с прищуром взглянув на меня.

Но тут ставни затрещали и брызнули во все стороны щепой.