Нулевой потенциал

Глава 9. Избушка у леса.

— Не дыши... — выкрикнул я, понимая, что опоздал.

Паучица приземлилась тяжело, грохнув о землю лапами. Стряхнула нас походя, даже не заметив. И мне, и Анне ободрало ладони.

Земля была устлана туманом, и я задержал дыхание, шустро отползая в сторону от смертоносных ног. Но паучица не обратила никакого внимания на копошение под собой. Ловко взобралась по паутине и засеменила по своим делам. На наше счастье, мы оказались на самом краю её гнездовья.

Убедившись, что потенциальный враг удалился, я вскочил на ноги и вздёрнул следом полуобморочную АнМихалну. Надышалась, горемычная. Тут туман плотнее новорождённого, хоть и не ядовитый. На бокал шампанского слабо тянет, скорее уж, на бутылку. Зато зверья в ближайшем окружении нет. И лакомый шлейф от АнМихалны повыветрился.

Перекинув вторую котомку через плечо, я подсунул руки под распластавшееся тело и поднял барышню. Это было ошибкой. Хоть Матвей Палыч и тренировался по заветам няньки и печальной памяти Захара, но к переносу барышень на длинные дистанции жизнь его не готовила. Выругавшись под нос, я вновь опустил Аннушку, усадив к ближайшему древесному стволу. Так, чтобы голова над туманом оказалась. И, размотав паутинную крышку на смастерённой котомке, отыскал восстанавливающее снадобье.

Первые пару глотков пришлось осторожно вливать. Но потом бледные щёчки порозовели, и Аннушка сама принялась пить лекарство. Опустошив сосуд наполовину, она открыла глаза и едва не взвизгнула, обнаружив себя в туманном мареве в нескольких шагах от паутинной вязи. Я вовремя зажал ей рот.

— Тихо. Не привлекай внимания. Пришла в себя?

АнМихална кивнула, и я убрал руку.

— Г-где мы? К-к-как это?..

— У паучиц есть свойство переноситься по своей паутине. Скакать на большие расстояния. Ваши маги ещё не освоили?

— Телепортация, что ли? — выпучила глаза Анна Михайловна. — Нет, конечно! Шутишь!

— Наши тоже не слишком преуспели. А вот членистоногим тварям, чтоб им ведьма плешивая брюхо щекотала, легко далось. Собственно, так мы с тобой и попали в Гниль из кабинета. Тебя паук ухватил, видать, на пропитание деткам. А я магическим крюком зацепился.

Аннушка выпрямилась и неверяще посмотрела на меня.

— То есть, ты за мной сунулся?

— Конечно, Ваше Сиятельство. Если бы хотел сбежать, так проще было в суматохе улизнуть, чем в самое пекло нырять.

АнМихална помолчала, вслушиваясь в себя, потом неуверенно кивнула:

— Спасибо, Матвей Павлович. Третий раз, видать, жизнь спас.

— И четвёртый сейчас. На здоровьице. А теперь поднимайся на ноги. Нет времени рассиживаться. Если паучица вернётся, растревоженная, нам с тобой два жимедя сельским праздником покажутся. Надо уходить.

Мы отдалились метров на пятьсот, и я объявил краткий привал. Следовало сориентироваться.

— Так, АнМихална, новость хорошая: «прыгнули» мы далеко, здесь нам хищники не грозят. Да и пахнуть пирогом для них ты перестала. Вторая хорошая новость: здесь неподалёку паучьи угодья, кроме того, туман плотный очень. Значит, зверья нет. А теперь новость плохая: нас с тобой закинуло к сердцу Гнили. Это значит, что до ближайшей Грани нам топать и топать. А силы на пределе.

АнМихална криво улыбнулась:

— Восстановиться надобно, Матвей Палыч?

— Да ты погляди, какая неугомонная. Ты кроме койки можешь о чём-нибудь думать? Недосуг, АнМихална. Надо найти место для ночлега. Не удаляясь особо, чтобы на тваревы тропы не наскочить. И, в то же время, уберечься от тумана. Если начнёт зеленью светить, кстати, мне сообщай и избегай. Ядовитый.

— А этот — не ядовитый?

— И этот ядовитый. Но не настолько. Кожу повредит, но не сразу. Снадобья нас восстановят. Правда, придётся терпеть жжение, пока не выберемся.

Теперь я верил, что видеть Гниль во всей своей уродливой красе Аннушке не приходилось. Она вертела головой по сторонам, как деревенская девка на городской ярмарке. Ахала, разглядывая буро-серую, размягчённую древесную кору. Приглушённо ойкала, наступая на осклизлый участок почвы. Сторонилась ползучих жиденьких тяжей тумана. И не отходила от меня дальше пяти шагов. Даже по естественной нужде мы прятались друг от друга за широким стволом или чахлым кустарником, но оставались в пределах досягаемости. Ничего, хоть и благородная, а звуки естественные перетерпеть можно.

Я же потерпел поражение в попытках определить, куда нужно топать. Гниль была везде, и везде одинаковая. Хоть вправо беги, хоть влево. Как в лесной чаще: коль не умеешь ориентироваться, ни в жисть не выйдешь. Так и будешь до ближайшего мишки круги наматывать.

Ориентироваться я умел, хоть в лесу, хоть в Гнили. Да вот беда, около центра заразы верных примет нет. Только магия в помощь. А магию на компас я расходовать опасался. Пусть Аннушка будет спокойна от мысли, что тварей поблизости нет. Я же прекрасно знал, что в сердце Гнили они редки. Зато каждая трёх окраинных стоит. Пока мы в безопасной зоне, но чем дальше оставляем за спиной паучьи угодья, тем выше шанс напороться на высшие звенья местной пищевой цепи. Магию поэкономим. В первую очередь надо отдохнуть. Последнюю мысль я и озвучил АнМихалне, не преминувшей кинуть мне игривый взгляд.

— И до сладкого доберёмся, любезная моя АнМихална. Но в первых строках у нас поиск места для сна. И, если повезёт, пропитания.

— Да я и есть-то не хочу, — возразила Аннушка и задумалась. — Матюх, это сколько мы с тобой по Гнили кружим уже?

— Двое суток. Скоро третьи пойдут.

— А почему я есть не хочу?

— Снадобье поддерживает. Восстанавливает силы, приглушает голод. Разумеется, задаром ничего в нашей жизни не бывает. Потом будет откат, и чем дольше мы без нормальной еды пробудем, тем сильнее нас накроет.

— Здесь вообще встречается что-то съедобное?

— Да. В лесу кое-какие коренья уцелеть могли, под слоем земли. Протравлены, конечно, но мы их сварим или изжарим. Лепёшек можно понаделать из некоторых. Если выберемся из леса, там уже привольнее. Можно кое-какую растительность съесть, обработав. Трава травой, конечно, но питательная. А если мелкую тварь заловить удастся, то и мяско будет. Но здесь они редки.

— Гролки?

— Гролки несъедобны. С жимедя можно добыть мяса, но его поди завали сначала, потом разделай. Иглы острющие, шкура как броня. У нас нет оружия, которое пробьёт её. Если посчастливится кого встретить помельче да полакомее, покажу. А сейчас в оба гляди, Аннушка. Нам нужно укрытие. Пещера, навес из ветвей. Чтобы укрыл от тумана. Воды на донышке, родник тоже поискать нужно. И магию мне тоже пополнить надо будет. Потому что без её помощи я не смогу определить направление. А, значит, и выйти отсюда. А снадобья глушить без разбору себе дороже.

АнМихална сморщилась, оценив перспективы.

— То есть, у нас все шансы кружить по Гнили ещё недельку?

— Нет, Аннушка. Не выдержишь ты недельку. Тебя пока защита держит магическая. Но это ненадолго. Гниль присматривается, принюхивается. Примеривается. А потом начнёт тебя потихоньку высасывать. Три дня — большее, на что можешь рассчитывать. Поэтому ночуем и выходим любой ценой. Меня опечалит твоя гибель, даже если я к тому руку не приложу.

АнМихална засопела, но от комментариев воздержалась.

Как назло, шли мы по опустевшей части Гнили. Видать, гон был. Съели матёрые твари всех, кто годился на корм, и ушли дальше. А новых середнячков пока не появилось. Воду тоже не отыскали, хоть я каждое топкое место едва не носом рыл. Деревья попадались редкие, чахлые. Под ними и шалаша не соорудишь. А вскоре и такие кончились.

Мы остановились на краю леса. Перед нами расстилалось широкое травяное поле. Не будь здесь Гнили, стрекотали бы кузнечики, бабочки перепархивали бы с цветка на цветок. Запестрел бы зелёный простор яркими сполохами бутонов. Загудели бы дикие пчёлы.

Но всё поглотила Гниль. Почва пропиталась туманом и влагой, стала скользкой, ненадёжной. Травка кудрявая выродилась в остролистые заросли сон-травы. Наши сапоги, крепкие, добротные, выдерживали. А вот руки вполне могло и посечь, вдобавок к жжению паутины. Да и опасна была сон-трава, когда в цвету. Пыльцой надышишься и в сладкие видения провалишься. На радость тварям.

— Красиво… — неожиданно вздохнула АнМихална.

— Где?

— Да вот же, перед нами.

Я попробовал найти красоту в расстилавшемся пейзаже и не смог. Унылое серо-бурое марево растительности. Свинцовое, набрякшее небо над головой. Сырой, плотный, горький на вкус воздух.

— Нет, не понимаю я такой красоты.

— Да вон же, Матвей, смотри!

Аннушка дёрнула меня за плечо и махнула рукой влево.

Лес подковой огибал луг, истончаясь у горизонта. А над ним…

А над ним как небеса разверзлись. Тучи поредели, проглянуло бесцветное, сероватое, но небо. И рухнул с него на землю поток белёсого света, переливаясь волнами. У меня аж дыхание перехватило. Сколько лет Гниль топчу, а такого видеть не приходилось.

— Там же выход из Гнили, да? Грань? Потому и солнышко прорезалось? — с надеждой в усталых лисьих глазах спросила Аннушка.

— Нет. Грань не так выглядит. И никаких провалов света над ней не бывает. Да и не чувствую я там Грани… Не уверен, стоит ли туда соваться.

Восторженно бежать к неизвестному чуду Гниль отучила меня на первом году ходок. Благодаря её уроку, я очутился истерзанным на койке в лекарской, где над моей головой орал, брызжа слюной, Ефрем, в чьём отряде я тогда пошёл. И едва не положил весь отряд по неопытности.

Но мой взгляд, цепко осматривавший каёмку леса, убегавшую от неизвестного светлого пятна, зацепился за ещё одно чудо. В километре от нас виднелась избушка. С одной стороны, эка невидаль, Гниль и деревни жрёт, если остановить нечему, и перед городом не остановится. Но избушка выглядела неправильной. Обжитой. Кровля, вроде, не порченная, частокол вокруг будто свежий…

Не хотелось мне совать голову в пасть неизвестной твари, но выбора не осталось. Надо вставать на ночлег. Отдыхать.

— Ань, видишь там хибарку на границе леса?

— Ага. Что, тоже невидаль?

— Ещё какая. Сейчас двинемся к ней, но уйдём немного в лес, обратно. А то здесь мы как клопы на пустом блюде. Ежели избёнка в Гнили выстояла, то и хозяин у неё может оказаться стойким.

Усталость накатывала, хотя вид жилья и взбодрил, вопреки опасениям. Что-то нутряное, глубокое срабатывает в человеческой душе при виде крова. Мы пробирались осторожно, стараясь не попасться на зубок какой-нибудь твари. Один раз Аннушка едва не вляпалась в провисшую паутинную нить. Я вовремя отдёрнул спутницу, но потом остановился, нахмурившись.

— Ну не увидала я её, Матюх, — виновато развела руками Аннушка, неверно истолковав моё молчание. — Буду впредь осторожнее.

Я покачал головой, задумчиво изучая посеревшую, иссохшую паутину. Пауки, снимаясь с насиженного места, нити за собой подъедают. Перерабатывают и используют вновь. Эта нить была крепкой, толстой, опорной. И её бросили.

— Я думаю, что могло так напугать паука, чтобы он свои владения оставил поспешно? Уж не хозяин ли той избушки?

Но путь свой мы продолжили, потому что поддержка снадобья начала выдыхаться, и тела молили об отдыхе. Одной ведьме паршивой ведомо, сколько придётся пройти, чтобы дать крюк от хибарки. И найдём ли мы место для ночёвки в окрестностях. Приближаться к светлому участку мне отчего-то совсем не хотелось.

Путь занял три четверти часа. Неподалёку от избушки мы залегли в жидком кустарничке, чтобы осмотреться. И лес, и поле были спокойны. Ни единого движения не нарушало могильный сон Гнили. Ни один звук не разбавлял гнетущую тишину гиблого места.

Понаблюдав минут десять, я решился двигаться вперёд, оставив АнМихалну в засаде.

— Даже не думай магию свою здесь пользовать, — строго глянув на неё, предупредил я. — Мы около сердца Гнили, тут зверья ждать не придётся. Высосет тебя в момент, я могу не успеть помочь.

— А если нападут?

— Так ты магией только раззадоришь. Отбивайся оружием или убегай. Даже сначала убегай, а потом уже отбивайся.

Котомки я тоже оставил Аннушке, а сам налегке двинулся, обходя частокол по кругу. Калитка имелась, незапертая, на простую щеколду притворённая. А вот вокруг забора я уловил знакомый запах горелой полыни. Порошок, отбивающий нюх тварям. Я тоже такой делать умел, но не в походных условиях, а в лаборатории Артели. Значит, живёт тут человек. Сердце взволнованно ухнуло. Неужели свой? Страж? Или разведчика делянка?.. АнМихална была уверена, что магов смерти почти не осталось, а Артели не существует. А ну как ошиблась она? И где ещё нашим прятаться, если не в Гнили?..

Отворив скрипнувшую калитку, я вошёл во двор. И был без промедления атакован околисом, сидящим на цепи. Громадная рыжая тварь с белыми подпалинами на шерсти, зубастой пастью и огромными, затянутыми бельмами глазищами. Видят они, ещё как видят, твари. Этот зверь поопасней гролка был. И даже жимедю способен фору дать, невзирая на его мощь и скорость.

Ядовитая пасть щелкнула в паре сантиметров от ноги, и я шустро сплёл сеть. Слабенькую, но прочную. Негоже гостям сторожевых псов… то есть, околисов убивать. Придержать тварь и будет.

Спелёнутый околис завалился на бок и жалобно заскулил. Сеть не вредила, но обжигала при попытке её сбросить.

— Полежи малость, — почти ласково попросил я и осмотрелся.

Двор был просторным. Тут и сарай широкий, и притулившаяся поленница, и колодец. А изба глубже стоит, от калитки метров двадцать будет. Бегло пройдясь по двору, я подкрался к двери избушки. Смутили меня следы. Будто и от сапогов, да размер великоват. В Матвее Павловиче росту почти два метра, нога немаленькая. А в следе, кажется, две моих вширь поместятся. В длину полторы. Велик хозяин-то. Или снаряжение у него непростое. Да кто его знает, чего могли люди придумать за триста-то лет.

Дверь, правда, тоже под стать: широкая, высокая, я прошёл свободно. Изба немаленькая, но комната всего одна. Широкая русская печь по правую руку, колченогий стол, буфет старенький с исцарапанными дверцами. По левую руку кровать, правда, размеров скромных, мне вот-вот чтобы умоститься. Сундук с домотканным покрывалом поверх и ещё один стол, узкий. Весь завален бумагами вроде свитков.

— Прямо избушка знахаря, — уважительно оценила Аннушка за моим плечом, и я аж подпрыгнул.

— Аня! Тебе велено было в засаде сидеть!

— Боязно стало, Матвей Палыч, — без тени вины пояснила АнМихална. — Я видела, как ты магию применил. Потом тишина. Я и решила — или убили тебя, или ранили. А мне всё равно без тебя не выбраться. Поспешила на помощь.

Аннушка без стеснения прошла в хозяйственный угол и зашуршала чужими припасами. Я же стал перебирать бумаги: они заинтересовали куда больше, чем возможность поживиться.

— О, Матвей, здесь картошечка в котелке. Варёная!

— Не ешь, — через плечо бросил я, изучая сокровище, попавшее ко мне в руки. — Мы не знаем, ядовита пища или нет.

Жевание за спиной смолкло. Но через миг Аннушка беззаботно отозвалась:

— Ладно. Будем считать, проверили на том, кто наименее ценен.

Я уже её не слышал. В моих руках лежала карта Гнили. Большая, подробная, кропотливо составленная. Я пока ещё не определил, где именно мы находились и откуда пришли, но одно то, что на карте были размечены извитые тоннели Нутра, способные кратко вывести из одной области в другую, уже окупало риск посещения избушки.

— Матвей.

Голос у Аннушки так изменился, что я вздрогнул. Тонкий, высокий, напряженный.

— Что?

— Там будто движется кто-то. И похож на человека, и нет. Большой. К калитке идёт.

Я быстро оглядел избушку. Выйти не успеем, заметит. Сердце подсказывало, что встречаться с хозяином нам не стоит. Во всяком случае, не рассмотрев его предварительно. Но и спрятаться было негде.

— На печь! — скомандовала Аня, указав на задернутую занавеской лежанку.

Тайник так себе, но под кроватью хорониться ещё глупее. Мы забрались на печку, надеясь, что наше движение с улицы незаметно. Я успел сунуть за пазуху свиток с картой и быстрым движением пальцев снять сеть с околиса. Тот сразу же разразился раздражённым лаем. А следом мы услышали и шаги. Тяжелые. Размеренные.

Едва успев задёрнуть за собой занавеску, прижались друг к другу, скрючившись и не дыша. Котомки Аня сообразила затолкать в ноги. Я приник к щели.

Дверь отворилась, и в избу шагнуло нечто.