Нулевой потенциал

Глава 19. Алчная хищница.

Наутро меня разбудил Василий, сообщив, что в гостиной дожидается посетитель.

Я подскочил мгновенно, наскоро умылся, привёл себя в порядок и спустился вниз, предчувствуя грядущие неприятности. Воображение уже рисовало мне хмурых военных или патрульных, заявившихся по мою душу. Ну, или мордоворотов от Маржинова, на крайний случай.

Но в гостиной мялся, сжимая в руках потрёпанную кепку, Тихон. Не того масштаба неприятности, конечно, что я навоображал, но радостного тоже мало.

— Здравствуй, Тихон. Садись, — я махнул рукой на диван, у которого Ольгуня споро сервировала крохотный столик для чаепития. — Какими судьбами?

— ВашБродь… Ваше сиятельство, Матвей Павлович, вы уж простите, что я посмел вас побеспокоить… — затянул шофёр, растеряв всю вчерашнюю удаль. — Дело тут такое…

— Да ты не мямли. Прямо говори, как есть. Денег тебе мало? Ещё дать? — я окинул суровым взглядом просителя, и тот вспыхнул, аж щеки краской залило.

— Да как вы могли подумать… Простите, Ваше Сиятельство… Я и вчерашнее вернуть могу…

— Не мямли.

— В общем, я работаю в конторе, занимающейся извозом. Ваши слуги арендовали там мобиль на неделю, вот меня к вам и приставили. Вчера только мобиль в гараж вернул, Летучие пожаловали. Что да как расспрашивали. Я как есть и сказал. Мол, велел молодой граф за мобилем Маржиновых погнаться. Мол, слуга его там. Мы и погнались. До западной окраины, а там уже граф велел заворачивать. Мол, раз у слуги делишки тёмные, то и пусть его один катается. Сказал, мол, злые вы были очень. Велели вас везти окольным путём, значит, Москву поглядеть. Потом в кабак велели, но по пути передумали. Так мы к темноте только к дому и добрались. А там глядь — слуга ваш, пьяный совсем. Обознались вы, значит, не он был в том мобиле. Ну, я завести его на чёрный ход помог, и уехал восвояси.

Я слушал, откровенно улыбаясь находчивости Тихона.

— Не поймали на лжи?

— Нет. И так выспрашивали, и эдак. Но я на своём стоял. Ещё по пути продумал, что говорить буду. Они и отстали. А наутро я в гараж, значит, мобиль приготовить, а меня начальник вызывает. Говорит, недовольны тобой наверху, Тихон Петрович. Не обессудь, но расчёт тебе положен. И шофёром не возьмут теперь нигде. А у меня семья-то большая. Деток трое. Старшая подрастать начала, под венец скоро, хоть на приданное какое набрать.

Я про себя подумал, что трое ребятишек — да разве ж это большая семья? В моём имении и по десятку бывало у крестьян. А, с другой стороны, когда еды маловато, так и детей куда рожать…

— Дам тебе денег, Тихон.

— Да не за этим я, Ваше Сиятельство. Я тут подумал… может, вам шофёр нужен? Мобиля у меня нет своего, конечно… На казённом работал… Я не за ради вчерашнего прошу, нет так нет. Человека спасали — дело святое. А коли требуется шофёр, так я бы пошёл…

— Мобилем так лихо управлять где научился?

Ольгуня налила чаю, но я не принял чашку, кивнув в сторону Тихона. Горничная нахмурилась, а шофёр так и вовсе побледнел:

— ВашБродь… Ваше Сиятельство, как можно, с благородным…

— Пей. В благодарность за помощь, — отмахнулся я, соображая, что этикет подучить бы надо. — Так где водить научился?

— Так я же в армии служил. Шофёром. В Летучем отряде. Там и научился. Магии у меня никакой, а к вождению способности всегда хорошие были. И по бездорожью умею, и по городу. Да только потом уволили меня. Без суда и следствия. Как Михаил Андреич Потапов погиб, так армию перетряхивать стали, финансирование урезали, сокращать начали… Маржиновская морда жир… прошу простить меня, Ваше Сиятельство. Так возьмёте? На службу?

— Возьму. Значит так, Тихон. Мы вчера дорожку Маржинову крупно перешли. И вряд ли он мне это спустит. Живёшь ты где?

— Так квартиру мы снимаем. Неподалёку от гаражей. Землицы-то нет у нас. Если бы в армии дослужил до конца, дали бы надел небольшой и домишко. А так… ни с чем ушёл.

Я поразмыслил с минуту и решился.

— Собирай семью, и сегодня же съезжайте. Возьми мобиль напрокат на моё имя, денег дам. Вези жену и ребятишек в Июневку. Знаешь, где это?

Кивок в ответ. Настороженный.

— Там управляющим Антип Макарыч. Я предупрежу, вас разместят. Сутки тебе даю на обустройство. Завтра утром чтобы здесь был.

— Благодарствую, Ваше Сиятельство! Да я ради вас…

— Не спеши. Работа у тебя будет опасная. Как бы не пожалел.

Глаза отставного вояки сверкнули знакомым азартом.

— Только давай без «сиятельств». Матвея Павловича достаточно. Будем новую моду вводить. И вот ещё что. Спроси у Антипа, есть ли мобили на ходу в Июневке. Для города. Если нет, надо будет купить.

— А… так это же тысячи полторы! — ахнул Тихон. — Иные и до двух доходят!

— Решим вопрос. Если в Июневке есть хороший мобиль, то сюда пускай гонят. А ты гараж подбери поближе к моему дому. Всё ясно?

— Так точно, Ваше… Матвей Павлович! Спасибо! Век вашей доброты не забуду!..

— Ты меня выручил вчера, Тихон. А я преданность ценю. Запомни это.

Утомлённый вчерашним приключением, я мечтал если не доспать, так хоть поесть по-человечески. Но мне не дали. Через полчаса после ухода Тихона заявилась Аннушка. Вновь в женском костюме, ладном жакетике и юбке такой, что от тонкой талии голова закружилась. Вот поди ж ты, Матвей, столько лет прожил, в Гниль ходил, к бабам был равнодушен. Главное, чтобы утешали умеючи. А тут прямо затеплилось на сердце от одного вида. Неужто влюбился на старости лет? Хотя, какой из меня теперь старик. От Матвейкиных восемнадцати мне до старости махать и махать ещё…

— Гришку зови, — вместо приветствия потребовала сердитая Аннушка, пользуясь тем, что чужих ушей в доме не было: Ольгуня отбыла на рынок, а Василий, едва проводив гостью, ушёл к себе, получив отказ от завтрака. — Желаю выслушать, во что Матвей Палыч вчера вляпаться изволил. Где у тебя тут кабинет?

АнМихална, усевшись за стол, на моё, между прочим, место, повелительно кивнула Григорию. Тот остался стоять, а я, не желая изображать провинившегося подчинённого, плюхнулся в кресло, развернув его от стола. Чтобы обоих видеть.

— Вчера в особняке Маржинова я пошёл дом осмотреть… — начал Григорий.

— Я послал, — небрежно добавил я. — После изучения информации от поверенного и из банка мне стали неясны некоторые детали.

— Тебя головушкой, что ли, снова приложили, Матвей Палыч? — нелюбезно уточнила Аннушка. А Гришка замер с открытым ртом, недоверчиво глядя на меня. — Ты зачем самодеятельность разводишь?

— Так не обучен я вашим премудростям сыскным, АнМихална. Вот и лезу, как умею, — пожал плечами я.

Дальше уже Григорий изложил, что знал. А я сидел да помалкивал, усмехаясь.

— Из тебя, Гришка, охранник, как из меня балерина, — буркнула недовольно Аннушка. — Могу себе представить, как обрадуется Его Высочество Фёдор Иванович. Иди уже. Долёживай, болезный.

Оставшись наедине, Аннушка обратила гнев на меня, сверля моё лицо недобрым взглядом.

— Кольцо снимал?

Ага. Значит, снятия не чует.

— Снимал. Иначе не вытащил бы Гришку.

— А если бы…

— Без «если». Всех положил там. Знаешь, Ань, я, может, благородству вашему не обучен, но в грязных играх кое-что понимаю. Хочешь результатов — развяжи мне руки.

— Может, ещё и петлю с шеи снять? — оскалилась АнМихална. — Ты и так под смертью ходишь.

— Всю жизнь, — равнодушно заметил я.

Мы помолчали. Аннушка сердито, а я спокойно. Не здесь мой бой, АнМихална. Но, чтобы справиться со своими задачами, мне надо род Охотниковых восстановить. Так что, не обессудь, а действовать я по-своему буду.

— Как прикрылся? — нехотя сделала ход Аннушка, так и не дождавшись инициативы от меня. — Патруль доложил, что у крепости возмущения, будто десяток тварей прорвались. А из следов — пепел и остатки сгоревшего мобиля. По ним даже не удалось определить, чей.

— Так крепостью и прикрылся, Аннушка. А ты мне почему не сказала, что крепости на магии смерти держатся? Запамятовала?

— Речь не зашла, — отрезала АнМихална.

— Артефакты магический фон дают?

— Да. Шестерни.

— А заряжает кто?

— Маги и заряжают. Как и чем — не знаю. Государственная тайна. Там целый отдел под это дело. Засекреченный. Только Государь Император и доверенные люди имеют доступ.

— А Михаил Андреевич Потапов имел? — в лоб спросил я.

— Ты отца-то не трожь, — прошипела Аннушка, напружинившись, как змея перед броском.

— И не думал. Но, АнМихална, у вас, похоже, дела крутятся государственного масштаба. Чуется мне, под это дело и Охотниковы полегли. Поэтому забираться нам высоко придётся.

— Сегодня и начнём. Ты, друг мой, нынче меня сопровождаешь в театр.

Хотелось ругаться по-чёрному, что мне не хватило бы самых витиеватых матерных выражений, чтобы передать отвращение от предстоявшего вечера. Не то, чтобы я не любил театр. Любил. В моём имении бывали заезжие артисты, и на представление я всегда ходил охотно, будь то лицедейство или цирк. Сызмальства любил это дело. Особенно когда про Петрушку показывали.

Но пышная публика, щегольски курсировавшая по наполненному огнями фойе театра, вызывала желание выжечь к ведьминым порткам всех до последнего служащего. Россию-матушку грызла Гниль. В отдалённых землях, где артефакты были послабее или вовсе истощились, люди страдали от набегов тварей. Каждый ломоть хлеба давался потом и кровью. Крестьяне жили в полуневольном положении, всецело завися от господина.

А эти расфуфыренные особи пили игристое из хрустальных бокалов и обменивались сплетнями. Я держал лицо, как мог. Иногда рукой.

Аннушка беззаботно щебетала, то сама приветствуя, то принимая приветствия. Я держался со скромным достоинством, стараясь мотать на ус то, что видел. Череда лиц, имён и титулов давно слилась в одну карусель. Запомнить всех я бы не смог, даже если бы поднатужился. Чай не твари гнилевы, по ярким признакам не отличишь.

Спектакль меня увлёк, и я смотрел, как ребёнок, полностью погрузившись в происходящее на сцене. Игра света, яркие костюмы, звонкие поставленные голоса… представлениям кочующих трупп, что я видел в прежней жизни, тягаться с этим великолепием было не под силу.

В антракте Анна Михайловна решительно взяла меня под руку и покинула ложу. И причина её тяги к развлечениям стала ясна. В фойе у лож нас встретила роскошная женщина с отливающими рыжиной тёмными локонами.

— Анна Михайловна, какая чудесная встреча!

Я раскланялся с незнакомкой, стараясь не пялиться откровенно. Осиная талия разделяла пышную аппетитную грудь, деликатно открытую вырезом платья, и крутые бёдра. Задница, должно быть, у этой дамы отменная.

— Ирина Владимировна, рада вас видеть, — улыбнулась в ответ Аннушка так сладко, что меня чуть не стошнило. — Позвольте вам представить моего дорогого друга, Его Сиятельство графа Охотникова, Матвея Павловича. Матвей Павлович, познакомьтесь, пожалуйста, Её Светлость княжна Прытникова, Ирина Владимировна.

— Восхищён, — коротко ответил я, но, подумав, добавил, — ходят слухи о вашей красоте, Ирина Владимировна, но они преуменьшают её наполовину, если не более.

— Благодарю, — улыбнулась Прытникова. — Должна оценить вашу смелость. Свет ещё не отошёл от… скандала, связанного с вашим родом, а вы уже не смущаетесь выходить.

Я скрипнул зубами. Ах ты, стерва холёная.

— Трагическое недоразумение, связанное с моим родом, я надеюсь разрешить в ближайшее время, — холодно ответил я.

Острый локоть Аннушки врезался в мой бок.

— Преданность роду — достойное качество для молодого наследника, — великодушно оценила Ирина.

К нам вдруг подскочил франтоватый мужчина во фраке и, поклонившись Прытниковой бегло, как доброй знакомой, затараторил:

— Анна Михайловна, какая встреча! Не чаял вас здесь увидеть. Не соблаговолите ли уделить мне несколько минут?

Аннушка соблаговолила, и я остался наедине с Ириной Владимировной, не сомневаясь, что ситуация подстроена АнМихалной изначально.

— Душно, Матвей Павлович. Проводите меня к окну, будьте любезны.

Ну да, ну да. И пованивает. Понимаю. Я ж готовился к встрече, милейшая Ирина Владимировна. Окно тут не помощник.

Тем не менее, мы удалились от почтенной публики, прогуливающейся по фойе.

— Вступили ли вы во владение имуществом, Матвей Павлович? — нежно проворковала Ирина, остановившись так близко, что пышное декольте едва не касалось моего плеча.

— Да, вчера был у поверенного. Но в делах ещё разбираюсь, Ирина Владимировна. Я восемь лет прожил в удалённом имении, Кроховке.

— Наслышана. Говорят, там Гниль близко подобралась?

— Весьма.

— Печально. Значит, мы можем рассчитывать на прежние поставки слюдянки? Со смертью ваших родителей партии задержались. Министерство путей и сообщений мне уже дважды намекало, что неплохо бы заручиться поддержкой Государя Константина Алексеевича в отчуждении дел Охотниковых. Дирижаблям нужна слюдянка, Матвей Павлович.

Дирижаблям? Я едва не срифмовал от неожиданности. Что за звери такие? Память Матвейки неуверенно выдала нечто огромное и летающее.

— Постараюсь восстановить в самое ближайшее время, Ирина Владимировна. Мне бы аудиенцию получить у вашего почтенного батюшки. Уточнить обязательства перед торговым министерством.

Ирина оперлась пухлой ручкой на подоконник и томно взглянула на меня, выпятив блестящие алые губки.

— Отец давно уже не принимает. Только по вопросам особой важности. Но вы всегда можете обратиться ко мне. Я редко бываю свободна днём, но почту за счастье видеть вас в своем доме к раннему… ужину.

От её плотоядного взгляда складывалось ощущение, что ужинать будут мной. Смотрите, Ирина Владимировна, не поперхнитесь ненароком. Охотниковы многим поперёк горла встали. А уж Побединского и подавно разом не заглотишь.

— Великая честь для меня. Но, прошу простить мне мою невежливость, ближайшие дни я плотно занят. Может быть, мы встретимся в рабочей обстановке? Чтобы начать знакомство? С делами?

Ирина Владимировна глянула заинтересованно и аппетитно облизнулась.

— А вы наглец, Матвей Павлович. Ну, что ж. Давайте начнём с рабочей обстановки. Я отправлю вам приглашение, когда уточню своё расписание. Но такому молодому человеку грех загружать себя делами.

— Дайте срок, разберусь и отправлюсь кутить, — улыбнулся я.

— Правильно. Молодость — она быстро заканчивается. Не упустите. И не истратьте… понапрасну.

Мне показалось, или намёк теперь не содержал и грамма кокетства? Будто Прытникова мне вскользь пригрозила.

— Проводите меня до ложи, Матвей Павлович, раз уж ваша ветреная спутница задерживается.

Выходя из ложи, я всем телом почувствовал, как взгляд Прытниковой облизывает меня с ног до головы. Ну и бабы здесь, триста лет спустя. Не то радоваться, не то бояться. Прямолинейность Аннушки и напор Дуняши мне нравились куда больше прикрытого приличиями аппетита Прытниковой.

— Ты с ума сошёл! — отрезала Аннушка, остановившись у ступеней своего особняка. Поскольку я был без мобиля, её шофёр получил приказ отвезти меня домой после того, как я провожу даму.

— АнМихална, пойми, я всё равно полезу. Я не знаю, насколько прав Маржинов.

— Прав. Три недели назад набег тварей на твой завод случился.

— Тем более. Если там Грань нестабильная, прорыв не последний. Её укрепить надо, — спор вышел уже на третий круг. Вылазке и зачистке окрестностей завода АнМихална воспротивилась конкретно.

— Вызови патруль Летучих.

— Да что там стихийники-то сделают? Тварей нет сейчас, зачистили. Какая им там работа? Как они Грань укреплять будут? Это моя земля, Аня. Моя. Не позволю я Гнили на своей земле бесчинствовать.

— Ты провалишься, Матвей. Раскроешься. И пойдёшь за родителями, — покачала головой Аннушка.

— Вот и обеспечь мне прикрытие. А откажешься — сам пойду. Не напрямую, так через Гниль.

— Приковать тебя уже где-нибудь, что ли…

— Если только в кровати. И то, если успеешь Прытникову опередить…

Моё обращение за поддержкой властей Аннушка по своим каналам переправила, куда следует. И на следующий вечер завод обезлюдел. Выгнали всех, даже сторожей. Выставили оцепление за пару километров, под предлогом опасности очередного прорыва. Чего это стоило АнМихалне, я не имел ни малейшего понятия. Да и не хотел выяснять.

У меня была проблема посерьёзнее. Даже на подступах к огромному, низко распластавшемуся зданию завода, почва посерела и выцвела. А это могло значить только одно: Гниль наступала…