Огонь в итальянском сердце

Глава 27

Маркус

Мы с Каталин подоспели практически к самому началу. Гости только-только стали собираться, кое-кто даже еще не пришел. Гералд Шеридан — ценный сотрудник. Лучше всего он показал себя три года назад, когда привлек в нашу компанию множество новых клиентов. Они с сыном — этим козлом — давно обжились в Италии, выучив досконально язык. Фирма больше не оплачивает пентхаус для Шериданов, поскольку в ЕВРО*1 они купили собственный дом. Мне не кажется, что Гералд сможет вернуться в Дублин — он слишком привык к римскому темпу и стилю жизни.

В общем и целом, я не мог пропустить событие, где в честь Шеридана-старшего весь вечер будут провозглашаться тосты. Каталин, конечно, здесь по другой причине. Она так часто и исправно вертит головой, что я не удивлюсь, если она признается, что ищет Алистера среди присутствующих на внушительных размеров яхте. Ее родителей и брата я попросил привезти в отдельной машине. Они уже приехали и отдыхают на нижней палубе, расслабляясь под классический американский джаз. Официанты бредут между гостей, предлагая морепродукты и всяческие фуршетные закуски.

Каталин говорила, что ее отец с матерью за пределы Венгрии не выезжали больше пятнадцати лет. Для них этот морской мини-круиз — возможность пропутешествовать на яхте вдоль живописных берегов Лацио. Я хочу, чтобы семья Каталин осталась довольна.

— Все в порядке? — она беспокоится, положив руку мне на грудь. — Ты напряжен.

Неспроста. На борту появляются Пьетра с Исайей и Бланш, которая так и не покинула Италию. Какого хрена она ждет? И вправду думает, что я не принял окончательного решения насчет нас?! Из толпы к Исайе протискивается Алистер, и те обнимаются, как давнишние добрые друзья.

— А-а… Д-да… Да, все нормально.

Я крепче обнимаю Каталин за плечи, в ту же минуту встречаясь взглядом с провокационно одетой Бланш, хотя погода не пляжная, чтобы пренебрегать теплыми вещами и курткой. Она стреляет в меня бледно-голубыми, обильно накрашенными глазами.

Каталин сильнее запахивает пальто и, заметив это, я прижимаю ее к себе, точно ребенка. Вскинув подбородок вверх, моя девочка упирается им мне в грудь. Похоже, она еще не увидела, кто наведался на вечеринку, нo, вероятно, догадывается, что Пьетра с лучшей подружкой подобных событий не пропускают.

Моя мать, к слову, тоже здесь. Как и дядя Лука с тетей Паолой. Вся семья в сборе. Чета Ферраро в полном составе поздравит с юбилеем именинника!..

— Эй? — Каталин просит обратить на себя вниманием тем, что водит ладонью по моему торсу. Я опускаю на нее взор; приятно смотреть на то, как ее ухоженная, изящная, белая ручка контрастирует с черным вязаным свитером. — Скажи, что не так?

Незаметно для нее кошусь на Бланш, чтобы потом качнуть отрицательно головой и солгать с деланной улыбкой:

— Все прекрасно.

Сдавшись, Каталин больше не берется выяснять правду о переменах моего настроения, а просто ставит перед фактом, что уходит на поиски брата. Я вынужден отпустить ее, горько вздохнув. Мне пора ей обо всем рассказать, однако это очень сложно. Я никогда не предполагал, что может быть так страшно! Как же я боюсь потерять ее!

Ведущий шоу призывает народ подняться на верхнюю палубу, где уже члены обслуживающего персонала запустили шоколадный фонтан. На самом вверху прохладнее, чем на задней палубе, и незнакомые люди, перебравшиеся с кормы сюда вместе со мной, плотнее укутываются в свои верхние одежды.

Множество гостей бросаются к фонтанчику, стоит лишь официантам вынести к длинному столу с угощениями всевозможные фрукты и ягоды. В большинстве своем, собравшиеся погружают в набор каскадов клубнику, насаженную на шпажки. Я бессознательно ищу в сонме любителей шоколада свою любимую девушку, хотя мне известно, куда она ушла от меня. Вместо Каталин я вижу Бланш с моей кузиной. Они почему покатываются со смеху, и наверняка вскоре почувствовали бы на себе пристальный взор, если бы на плечо мне не легла здоровенная морщинистая ладонь.

Я оборачиваюсь к человеку, нарушившему личное пространство. Им оказывается виновник торжества.

— Гералд! — воскликнув, спешу его по-дружески обнять. — Поздравляю, старик!

Шеридан-старший хлопает меня по спине пару раз, после чего мы отстраняемся. И, отойдя к краю палубы от гудящего «легиона», с благодарностью принимаем от официанта бокалы, наполненные шампанским. Отпив немного игристого вина, Гералд от души улыбается.

— Как же я рад, что ты присоединился к празднику, Маркус! Едва ты ли можешь себе представить, какую честь мне оказал!

Конечно, я польщен тем, что являюсь для подчиненного авторитетом. Он ведет себя раскованней, когда минутой позже опять решается приобнять меня. Рука его свободно свисает с моего плеча; ей он, как и другой рукой, часто жестикулирует. Сейчас, спустя столько лет жизни в Италии, я могу проследить в Гералде черты, которые присущи здешним жителям. Он обладает теперь излишней эмоциональностью, чрезмерной любовью к кофе, вину и пицце. У Шеридана-старшего даже чувство юмора стало схожим с итальянским; так же, как и местные, он недавно стал критиковать центральное телевидение, однако о вечерних ток-шоу знает не понаслышке. И этот всеобщий жизненный подъем — тот аспект итальянской натуры, который так трудно понять иностранцам, отныне тоже свойственен Гералду.

Поэтому меня не изумляет страстность, увлеченность и не сдержанность, с которой разговаривает мужчина о черно-белом лайнере.

— Это лучший подарок! — порядком выпив, он демонстрирует азарт и возбуждение, имея в виду доставшийся ему в честь дня рождения презент от компании «Blankenship and friends». — Капитан!.. Капитан провел экскурсию по борту… Я зна-а-аю, что этот зверь может развивать скорость до четырнадцати узлов! — Он весело смеется, радуясь, в точности как ребенок. — Современная навигация! Спутниковая система связи! Шесть кают! А спортив… — его язык заплетается. — Спортивный дизайн яхты и зона отдыха выше всяких похвал, Маркус!

Я смущенно улыбаюсь и, кивнув, произношу:

— Пожалуйста.

Отодвинувшись, Гералд бьет меня несильно кулаком в грудь.

— Эй, вы должны были предупредить раньше о таком великолепном подарке! — загоготав во все горло, заявляет он. — Я уже забронировал места в ресторане!

Εго признательная речь происходит исключительно на высоких тонах ввиду того, что Шеридан-старший влил в себя уже немало спиртного. Неизвестно откуда около отца неожиданно появляется сын, который, смерив меня отчужденным взглядом, просит Гералда пройти с ним. Тот сначала не соглашается, принявшись категорически протестовать. К счастью, Алистеру удается его увести и избежать буйного инцидента.

Официант забирает у меня пустой бокал, и в тот же миг легкая женская рука ложится на мое плечо. Оглянувшись, вижу перед собой Пьетру, что скривила губы в жесткой усмешке. Двоюродная сестренка постукивает наманикюренным ноготком по бокалу, в котором мерцает темно-рубиновое вино. Благородный напиток плещется внутри сосуда, когда кузина плавно двигается под соул-трек.

— Чего тебе? — рявкаю я.

Пьетра склоняет голову набок, противно и фальшиво улыбаясь. Господи, мне хочется ее придушить! По ее венам течет не кровь, а серная кислота. Как вообще можно быть такой стервой? Такой гадкой змеей? Хотя от своей матери и моей матери Пьетра далеко не отошла.

— Да ничего… Просто поболтать с тобой захотелось, — пропев это, она делает несколько глотков.

Сверля меня взглядом своих темных глаз, кузина придвигается на один шаг. И на высоких каблуках она достает мне всего по подбородка, потому ей приходится встать на цыпочки, чтобы приблизить губы к моему уху.

— Угадай, чем сейчас занята Бланш?

Я инстинктивно шарю глазами по толпе. Где она? Εе тут нет. Она же не?!..

— Неужели ты действительно думаешь, что я не рассказала ей о вашей с Исайей безобидной игре? — выпятив нижнюю губу, словно маленький ребенок, Пьетра неестетственно хмурится.

Вне себя от злости, я хватаю сестру за локоть с такой силой, что удивительно, как не сломалась кость. Глубоко задышав, она вырывается. Мое лицо в нескольких миллиметрах от ее смуглого омерзительного лица. Жаль, что мы с ней носим одну и ту же фамилию!

— Нет! — сквозь зубы процеживаю.

Кивая активно головой, Пьетра задевает мой нос своим. Проклятая сука!

— Да.

Я кричу, почувствовав, что готов заплакать:

— НЕТ!

А затем, разжав руку и отбросив кузину от себя, я бросаюсь по винтовой лестнице вниз. У меня была масса возможностей сознаться во всем Каталин, но ни разу я не воспользовался ни одной из них.

Каталин

Пока весь привычный мир не расплылся, не смазался, не разрушился и не ушел из-под ног, я была счастлива. С родителями и Джакобом я рассматривала интерьер яхты, напоминающей шикарный нью-йоркский пентхаус. Мама восхищалась спальней, что оснащена огромной кроватью, отделанной деревянными панелями. Папе же понравился рабочий стол, установленный у широкого окна, откуда открывается успокаивающий пейзаж. Джакоб выказал свой восторг насчет панорамных окон в другой каюте, которые обеспечивают невероятный вид на океан и создают ощущение открытости пространства. Мы были в каждой каюте, и компанию нам составило много других людей. А удобно выполненные проходы позволили всем нам не сталкиваться в коридорах.

Но потом наше счастье и гармония разлетелись на части, словно бусины рассыпались по полу. Папа хвалил верхнюю зону отдыха, которая снабжена раздвигающейся крышей, и именно оттуда лучше всего любоваться морем. Я улыбалась тому, как радовались наши с братом родители. Я ликовала вместе с ними, уверенная, что эта была крутая идея — привезти их сюда, однако на деревянных ступенях послышался грохот каблуков. Обернувшись назад, я встретилась взглядом с Бланш. Ее сильно подведенные карандашом голубые глаза смотрелись роскошно. Эффектной модельной внешностью она незамедлительно привлекла внимание всех находящихся здесь парней.

Крутя округлыми бедрами, Бланш изысканной походкой подошла ко мне. Я почему-то замерла на месте еще тогда, когда только увидела ее на лестнице.

Она долго смотрит мне в глаза, а позже отстраняется на несколько сантиметров, чтобы оглядеть с ног до головы.

— Что такое? — не выдерживаю я, разведя руки в стороны.

На мгновение озираюсь назад и, убедившись, что мама с папой увлечены фуршетом и разговорами друг с другом, умиротворяюсь хотя бы в этом.

— Погоди-погоди, — выставив указательный палец вверх, говорит издевательски Бланш, — хочу ещё пару минут запомнить тебя вот такой: глупой идиоткой, искренне поверившей, что ею всерьез может заинтересоваться крутой и богатый мужик.

Я яростно фыркаю себе под нос и, вежливо попросив ее проваливать, отворачиваюсь. Конечно же, мне думалось, что Бланш язвит потому, что ей обидно за разорванные отношения с Маркусом. Но до того как они ненадолго стали парой, Маркус был рядом со мной практически круглосуточно. Это она, приехав из другой страны, стала вешаться на него и предлагать себя. Я ни в чем перед ней не виновата.

Музыканты в зоне отдыха сменились на коллектив во главе с солисткой — миниатюрная коротковолосая девушка запела песню «Libertà»,*2 которую итальянцы считают вторым гимном.

Я понадеялась, что Бланш отстанет и поднимется обратно наверх, к своей подружке, но тут она заявляет:

— Какая же ты дурочка!.. Маркус заключил пари с Исайей о том, что переспит с тобой. Очень жаль, но я не в курсе, что он получил, трахнув тебя. Можешь у него сама об этом спросить.

Вся задрожав, с бешено бьющимся сердцем я поворачиваюсь к Бланш. Она торжествующе уставилась на меня, наблюдая, как из моих глаз брызнули слезы. Ее губы, покрытые ярко-красной помадой, дернулись в саркастической ухмылке.

С трудом выдержав ее ненавистный и коварный взгляд, я бормочу что-то неясное, еле ворочая языком. Бланш хмыкает, сложив руки на груди, и выглядя при этом еще более бесподобной. Джакоб позади растерянно произносит:

— Каталин?

Боюсь, он был свидетелем моей короткой беседы с бывшей Маркуса. Я чуть было не затряслась от рыданий. Собрав ладони в кулаки, я едва сдерживаю себя в руках. Комок в горле становился только больше, но я никак не решалась посмотреть на брата. Мне стыдно. Мне ужасно стыдно! Слезы льются градом. Я не могу ни остановить их, ни вытереть лицо, потому что это те самые кошмарные мгновения, когда тело отказывается выполнять любые движения.

Голос Марка Ферраро раздается внизу раньше, чем он сбегает по лестнице, не глядя под ноги и не держась за перила.

— Ката-алин! Ката-алин!

Так или иначе, он опоздал. Я уже не та, какой была пять минут назад. Все безвозвратно изменилось. И он понимает это, когда, найдя меня среди остальных гостей, ловит мой взгляд.

— Каталин? — произносит Маркус трясущимся баритоном.

Я шумно сглатываю вставший в горле ком, однако тот никуда не девается. Бланш по-прежнему стоит напротив, только я ее больше не вижу, сконцентрировав все внимание на Маркусе, несмело шагающем вперед. Я плачу, то ли с удивлением, то ли с озадаченностью отмечая, что и он начинает ронять слезы. Одна за другой они капают ему на скулы, а следом — на черную водолазку. Уяснив, как обстоят дела, Маркус решается на лихорадочные и порывистые заявления:

— Я… Я люблю тебя! Я правда люблю тебя! Ты… Ты слышишь? Ты мне веришь?!

Он срывается на крик, и тогда же рядом со мной вырастает Джакоб. Вцепившись мне в запястье, он требует того, чтобы я ушла с ним, иначе скоро родители тоже станут частью данной разборки.

— Ты лишь мне рассказала о том, что встречаешься с этим ублюдком, — выплевывает он с презрением, кривя носом. — Хорошо, что отец ничего не знает. Уйдем отсюда!

Я остаюсь стоять на месте и всматриваться в лицо Маркуса, до сих пор не признавая до конца очевидного — этот мужчина обманщик и предатель. Он использовал меня. Использовал!

Джакоб настаивает:

— Пойдем, Каталин!

Когда вмешивается Маркус, все становится намного хуже. Ринувшись вперед, он отталкивает Бланш, на что та возмущенно огрызается. Марк приказывает ей заткнуться, сразу после переведя взор ко мне. Его глаза, которые я так любила… люблю? Его глаза, в которых горько-зеленый цвет слился с цветом горячего шоколада… Что же с нами случилось? В какой момент Маркус столь дьявольски поступил со мной?! В какой момент он посчитал, что имеет на это право?!

В какой момент?..

— Убирайся прочь! — орет брат на Ферраро, пытающегося отобрать меня у Джакоба.

— Я не отрицаю, что виноват, — оправдывается Марк, не скрывая жалобного и сокрушенного тона, — но я обязан поговорить с Каталин тет-а-тет.

Джакоб в очередной раз толкает Маркуса в грудь. Мне не должно быть больно. Мне должно быть все равно. И все-таки я испытываю нестерпимую боль внутри оттого, как Ферраро обращается с просьбами к моему родному брату.

— У тебя больше нет такого права, подонок!

Больше не удерживая себя в допустимых рамках, Джакоб врезает Марку кулаком в челюсть. От удара Маркус мгновенно распростирается на полу каюты. Ахнув, я прикрываю рот руками. И, заплакав сильнее, громче, умоляю брата прекратить все это. Он собирается ногой заехать Ферраро по лицу, но моя реакция быстро срабатывает, и я оказываюсь между Джакобом и лежащим Маркусом в два счета.

— Ты защищаешь его? — набрасывает на меня брат. — Ты защищаешь его?! Серьезно, черт возьми?!

Сейчас я очень жалею, что Бланш не знает итальянского языка. Она ознакомила меня с демонической стороной Маркуса, говоря на английском. Родители не понимают этого языка, зато Джакоб в силу своей профессии прекрасно им владеет. Мама с отцом, подбежав к нам, бледнеют от зрелища, представшего перед ними. Маркус поднимается на ноги. Я понимаю, что он не собирается отвечать на хук Джакоба. Он смирился с тем, что заслуживает штурма. Его нижняя губа рассечена; тонкая струя соленой крови из нее затекает в рот. Глаза ярко сияют. На скуле наливается краснотой синяк.

— Боже, Маркус, тебе больно? — Бланш прорывается сквозь сборище, окруживших нас людей. Рванув к Ферраро, она успевает всего лишь коснуться пальцем его плеча.

Он отшатывается назад и, выставив руку, надсаживает глотку:

— Держись от меня подальше! — Отступая к стене, он обе ладони задирает вверх, как будто боится причинить вред своей бывшей. — Держись подальше, — проговаривает Маркус отчетливее.

Отец в ступоре. Он не перестает спрашивать, в чем дело? Мама вторит ему, привлекая меня к себе за плечи.

— Дочка, расскажи, что служилось? — вопрошает она встревоженно. — Этот парень — ведь твой коллега с работы? Господи, почему Джакоб его ударил?!

Я ничего не могу сделать, чтобы успокоить маму. У меня ускоряется пульс. Чувствую, как дрожит сердце. Чувствую, что во мне, будто бы леденеют органы. И артерии, словно превращаются в лед. Я становлюсь сплошным айсбергом. Попросту нет сил, чтобы ответить маме. На пару секунд даже показалось, что я забыла венгерский. Не смогла вспомнить ни единого слова. А теперь, думаю, я вообще забыла, как разговаривать.

Отец с матерью, пo всей видимости, полагают, что я маленький ребенок. Они осыпают бесчисленным количеством вопросов и оба, подхватив меня под локти, дергают на себя в надежде, что я заговорю. Не вынеся подобного отношения, резко высвобождаюсь из их захвата. Они продолжают ругаться за моей спиной. А я, шагнув к брату, наконец-то способна произнести вслух хоть что-то.

— Не надо. Не бей его.

Джакоб, взглянув в мои глаза мимолетом, строго бросает:

— Не вмешивайся! Поднимайся наверх. — Увидев, что я в непонимании трясу головой, он упорствует: — Давай-давай, поднимайся.

— Нет… Нет, я никуда не пойду…

Широкая мозолистая ладонь берется за мою талию, лишив возможности остаться. Я знаю, что этот папа притянул меня к себе, желая, чтобы я выполнила распоряжение старшего брата.

— Я СКАЗАЛ, НАВЕРХ! — надрывает горло Джакоб.

— Не смей орать на нее! — Маркус в остервенении хватает его за воротник пиджака и встряхивает. — Не смей, ты понял?!

Брат впервые в жизни позволяет себе говорить со мной в таком тоне. Я ненавижу Маркуса за то, что он сделал, но мне так страшно… Страшно, что родители добьются моего возвращения в Венгрию. Как бы то ни было и что бы там ни было, я ведь люблю Марка. Пускай и ненавижу его.

Я люблю Италию. Я не хочу уезжать в Венгрию.

Не стоило все-таки ни мне принимать приглашение Алистера, ни моей семье. Лучше бы мы просто прогулялись по Риму, как и собирались. Отец насильно ведет меня по лестнице, пока я едва двигаю ногами. Мне не удается сдержать слезы, как только мы оказываемся наверху. Мама заново приступает к допросу, а я всего-то и хочу, что спрятаться и от нее, и от папы.

Неужели никому непонятно, как мне сейчас плохо?..

На главной палубе собралось не меньше гостей. Все они отлично проводят вечер: хохочут, пьют, веселятся. В те моменты, когда у тебя тошнотворное настроение, когда душат и слезы, и гнев, кажется совершенно несправедливым, что весь остальной мир вокруг продолжает жить привычной жизнью.

Ну почему, почему они смеются?

Пусть прекратят!

Солнце, как назло, медленно заходит за горизонт. Определенная часть отдыхающих любуется багрово-красным закатом. На пока еще отчасти синем небе мелькают редкие звезды. Кто-то закуривает, посмотрев наверх. Чтобы остыть, пускай и на чуть-чуть, я повторяю за этим человеком. Однако чертова английская речь, доносящаяся снизу, не дает мне овладеть собой.

Папа неожиданно зовет Алистера по имени. Он начинает говорить с ним по-итальянски, доказывая, что все же помнит язык данной страны. Небезупречно, но помнит. Папа не запамятовал, что Алистер — сын сегодняшнего именинника, и теперь отец просит высадить нас на берегу.

Я не имею понятия, возможен ли такой исход или нет. Мне, должна признаться, уже все равно. Я так слаба и опустошена эмоционально, что готова согласиться на все, если в итоге меня оставят одну.

Алистер, удрученно поджав губы, ведет плечами и вертит головой.

— Боюсь, это невозможно… — Он осекается, услышав громкие крики, и несется к лестнице. — Погодите… Что происходит?!

Он мчится вниз как раз в тот самый момент, когда я внезапно обессиливаю в душных объятиях отца. Тот подхватывает меня на руки, не давая упасть. Голос мамы страдальчески звенит над ухом; глаза пока еще различают темнеющее небо, а потом… ничего.

___

*1 — Богатый район в Риме, спроектированный во времена фашистского режима. Деловой центр Рима. По-другому зовется: ЭУР.

*2 — Оригинальные исполнители песни «Libertà» — Аль Бано и Ромина Пауэр.