Огонь в итальянском сердце

Глава 8

Маркус

В индиговых глазах замухрышки зажигается нешуточная заинтересованность. Она даже прилагает усилия, чтобы присесть на край процедурного «шезлонга». Я вижу, что Каталин немного раздвинула ноги, и единственное, что приходит мне на ум — как же хочется разместиться между них. После увиденной фотографии все мои мысли спустились вниз. Женщины часто упрекают нас в том, что член — наш главный орган. Сейчас это так и есть.

— Пари? — О, черт, Каталин всего-то и хотела, что спрыгнуть. Она усмехнулась, не придав особого значения реплике Пьетры.

Ее ступни касаются пола, а затем маленькая блондинка поднимает на меня взгляд. Одна моя рука подхватила Каталин за локоть, другая — лежит на талии. Все довольно целомудренно. Увы.

— Да-а… Ерунда, можешь не вникать…

В поисках своих вещей она рассеянно говорит со мной.

— Не сомневаюсь, что это очередная глупость, которой ты занимаешься от скуки, — с унылой интонацией выдает Каталин, прежде чем набросить на плечи колледж-куртку.

Куда это она собралась?

— Тебе пора повзрослеть, Маркус. Тебе сколько лет? Двадцать восемь? — Она сканирует меня глазами, из-за чего я сам чувствую себя тринадцатилетним мальчишкой. — Но, кажется, будто ты гораздо моложе. И нет, дело не в том, что ты выглядишь на двадцать два.

Смеясь, она открывает дверь. Ее слова заставили меня призадуматься, я остался стоять на месте, пока она, хромая, зашагала вперед по коридору. И лишь спустя чуть больше минуты до меня дошло происходящее. Я вылетаю из палаты вслед за ней, практически сбив с ног пожилую женщину-доктора.

— Эй-эй-эй! Куда ты идешь? — я кричу и бегу, но не понимаю, к чему такой ритм, Каталин все равно не может идти быстро.

Поравнявшись с ней, вспоминаю, что ее мобильный телефон все еще у меня. Проклятье! То фото…

— Мне пора в общежитие. У меня куча дел, нужно подтянуть знания по теоретическим основам радиожурналистики.

— Ты обвиняешь меня в малолетстве, но сама поступаешь, как ребенок! — срываюсь на нее я.

Не проходит и нескольких секунд, как беру Каталин на руки, хоть она и противится этому. Да мне плевать. Ей нужно остаться здесь еще как минимум на один день — врач заявил все как нельзя понятно.

— Зачем ты вообще со мной возишься? Я разбила твою машину!

— Хорошо, что ты себе голову не разбила!

Она дрыгает ногами, но сразу после мычит от боли и морщится. Пациенты клиники познали чудо излечения, поскольку даже те, кто изнемогали от своих болезней, достали телефоны и снимают нас на свои камеры. С изумленными улыбками на губах и ярко выраженным любопытством на лицах эти люди вполне могут сойти за здоровых.

— Отпусти же! — невзирая на боль, Каталин дергается, пытаясь дать мне отпор.

Бьет рукой по спине, оттягивает ворот футболки, второю ладонью царапает кожу оголившегося живота. Дойдя до ее палаты, я успеваю ощутить себя покалеченным солдатом. А посадив, наконец, дрянную девчонку на больничную кровать и отойдя на полшага, вздыхаю с непередаваемым облегчением.

У меня есть время отдышаться. Не так уж много, но есть. А потом она бросает в меня единственной подушкой. Я ловлю мешок, набитый перьями и, более не сдерживая себя, швыряю чертову постельную принадлежность в сторону.

— Что же тебе, хорошая и послушная, не нравится?

Надеюсь, Каталин сумеет расслышать яд в моем голосе. Надеюсь, у нее получается читать между строк, потому что я ещё собираюсь подождать с ее разоблачением.

— Это какое-то помешательство, — она хватается зa голову. — Я не хочу, чтобы ты сo мной нянчился или решал за меня, как мне будет лучше.

Каталин тычет указательным пальцем себе в грудь. Когда она разговаривает на высоких тонах, ее акцент сильнее выделяется. Я приближаюсь и нависаю над ней так, что ей приходится завести голову назад, чтобы иметь возможность смотреть на меня. Взяв себя в руки, говорю вполголоса и с расстановкой:

— Ну, ты ведь такая взрослая, да? Сама отвечаешь за свои поступки?

Глядит, не моргая, но светло-каштановые брови сводятся к переносице. При таком коротком расстоянии черты маленького личика кажутся мне обворожительными. Я привык к другим девушкам. К тем, которые старались быть для меня лучше изо дня в день. Я вначале считал безусловную натуральность и простоту недостатком, но в данный момент убежден, что это величайшее достоинство.

Хочется целовать.

Эти губы хочется целовать.

Причем ни о какой нежности я не мечтаю. Желаю кусать их до крови. Пускай Каталин предстанет передо мной такой же, как на том фантастическом фото. Я стану на несколько часов самым счастливым человеком на планете!

— Знаешь, кто ты? Напыщенный индюк, — выплевывает с ненавистью. — Я читала интервью, которое ты дал журналу «GRAZIA». О чем откровенничал Маркус Ферраро? — она прищуривает глаза, будто задумалась, а потом, нацелив на меня палец, выдает: — Ах да! «В моей жизни нет и не было места женщинам, которые мне не подчиняются». Это позиция подростка, но никак не взрослого мужчины.

У меня заканчивается терпение. Каталин ходит по лезвию ножа, и если она не прекратит, я не отвечаю за себя.

— Твое существование состоит из эгоизма, ужасным характером ты отталкиваешь людей, которым ты небезразличен. Зачем я только хотела встретиться с тобой…

Легкие на мгновение, словно лишились воздуха. Я с трудом сглатываю, зациклив на Каталин — быстро дышащей и уже жалеющей, похоже, о сказанном — исследующий взгляд.

— Так значит, ты хотела увидеться со мной?

Она резко, раздраженно говорит:

— Нет! — И от этого становится только сексуальнее.

Моя крохотная мышка вспотела, залезла на кровать и поджала под себя ноги. Будто боится меня. Я борюсь с животным внутри, и не наврежу ей. Нехотя и невольно признаюсь своему сознанию в том, что она привлекает меня больше, чем какая-либо девушка до нее.

— Уходи, — произносит с желчью в голосе. — раз уж ты заставил меня торчать здесь, будь добр, проваливай.

Не знаю, намеревалась ли Каталин выронить еще что-нибудь. Это уже, впрочем, не так важно, поскольку в дверь палаты стучат. Двумя секундами позже ее распахивает лечащий врач неугомонной пациентки. Он с хмурым видом проходит вглубь комнаты, неизменно крепко держа в руках планшет с записями и справками.

— Сеньорита Катана? — Εго надменная интонация режет слух. — Что происходит? — Через полминуты мужчина в халате оборачивается ко мне. — Наша клиника, понимаете ли, не цирковая арена. Попрошу вас впредь решать все вопросы цивилизованно и…

Бесцветный тон, которого придерживается при разговоре врач, бесит до чертиков. Я поступаю так, как считаю нужным — подталкиваю доктора к выходу. Он, разумеется, удивлен и возмущен. А для Каталин такая выходка является подтверждением моего безрассудства. Но я правда долго терпел, прежде чем запереть дверь и остаться с нею наедине, чтобы мы могли все обсудить. В белоснежный деревянный барьер уважаемый врач колотит здоровенным кулаком, он бранится, однако скоро это прекращается. Возможно, пышнотелый мужчина поспешил за охраной — тогда у меня не так много времени.

— В твоем стиле, — пренебрежительно машет Каталин рукой, после чего отворачивает голову к стене. Она распоряжается, не глядя на меня: — Я же сказала, уходи!

Присев на кровать рядом с нею, из кармана достаю смартфон, как свой главный козырь в нашей перепалке. Пока что она ведет, на табло счет — 1:0. Я не знаю, как снять блокировку с экрана, поэтому просто кладу телефон у ее ног. Когда она сделает это за меня, то возьмет в толк, что я видел фото. Каталин краем глаза смотрит на гаджет, но не делает попыток прикоснуться к нему.

— Ухо…

— Сам не понимаю, какого х*ена я здесь делаю, пора бы уже помахать тебе ручкой или показать фак — что по душе больше? — и убраться.

Она в ту же секунду присаживается ко мне лицом и, превозмогая боль в теле, толкает со всей силы в плечи. Отталкивает меня, как может. И хоть мощи у нее недостаточно, чтобы сбросить с кровати, я нахожусь в восторге от той экспрессии, которую она не боится выразить.

— Так чего же ты ждешь?! Пошел вон! У меня складывается ощущение, что ты издеваешься надо мной, и тебе это приносит немыслимое удовольствие! Да? Урод! — очередной удар; ее ладонь попадает мне в ключицу. — До встречи с тобой у меня все было… нормально, а теперь все пошло кувырком. Сперва ты считаешь, что я перешла тебе дорогу и запираешь в кабинете, чтобы сыпать оскорблениями и унижениями. Потом, — она говорит спешно, а глаза у нее блуждают по постельному белью, — снова появляешься в моей жизни, просишь прощения по — идиотски — гоняешь по городу, словно умалишенный стритрейсер! — Уголки притягательных губ опущены, грустный взгляд Каталин так и не встречается с моим. Я расстроен не меньше ее и злюсь, но, сжимая кулаки, все еще контролирую гнев. — Из-за тебя я попала в аварию. И не нужно отрицать этого! — Она выбрасывает ладонь и, наконец, обращает ко мне взор; блеск в ультрамариновых глазах выдает возмущение и бешенство. — Никто не обращался со мной так… — О, нет-нет-нет, Каталин принимается плакать. Слезы стекают одна за другой по щекам. Хочу стряхнуть, но что-то сдерживает. — Никто никогда не смешивал меня с грязью, как делаешь это ты. И самое кошмарное во всем происходящем, что я… — Она прикрывает рот ладонью, воздерживаясь от рыданий. — Не могу, не могу обнять ее. Мое тело требует этого, однако мозг сопротивляется. — Я позволяю тебе так делать.

Лазоревые глаза, наполненные страхом и болью, задерживаются на мне. Мы долго всматриваемся в лица друг друга. Каталин опускает руку вниз и тяжело сглатывает. Кажется, будто у нее не осталось больше слов — только слезы. В схватке между сознанием и физиологией побеждает последняя. Я вскидываю ладонь, касаюсь мокрой скулы сумасбродной девчонки, завожу прядь волос цвета пшеницы за ухо; она молчаливо следит за моими действиями. Лишь всхлипывает.

— Может быть, все дело в том, что ты так же безумна, как и я?

Она приоткрывает вишневые губы. На несколько мгновений Каталин перестала дышать, а когда ее дыхание снова стало согревать мою ладонь, стройные плечи под курткой начали вздрагивать.

— Нет, нет… — Каталин принялась рассеяно отрицать мое предположение. — Конечно, нет… — Она опять заглянула в мои глаза своими чистыми и невинными; я оказался совершенно бессилен перед ее неиспорченностью. — Я жила обычной жизнью. Меня все устраивало.

Невзначай усмехнувшись, поддаю сомнениям уверенность, которую источает Каталин.

— Правда?

— Естественно. — Губы, в которые я дьявольски жажду впиться, задрожали. — Естественно!

Я напоминаю себе про пари. Все, что мне нужно от этой девчушки — выиграть спор. Нужно сделать все, что потребуется, но только не предстать перед Исайей аутсайдером. Да-да, дело отнюдь не в «Голубых танцовщицах». Дело в том, что правим каждым мужчиной — это окаянное эго, от которого никуда не деться, не убежать. Оно — часть нас, с ним надо мириться, его надо уважать.

— Мне так стыдно за свое поведение, — Каталин закрывает лицо руками, продолжая распускать нюни, что мне весьма надоело.

Я подступаюсь к ней ближе, еще ближе. Уткнувшись носом в лимонные волосы, успокаивающе шепчу:

— Все хорошо, слышишь? Ты не должна смущаться.

Она качает в отрицании головой. Я аккуратно заскользил по тонкой талии ладонью, а пальцами другой руки коснулся раненного колена — и почему Каталин хотя бы не пристегнулась, прежде чем вдавить в пол педаль газа?!

— Ты вогнала себя в рамки, — говорю, ласково трогая гладкую нежную кожу ног. — Этого хотят от тебя другие. Кто? Родители? Друзья? Со мной ты можешь быть самой собой. — Я убираю очередную прядь за ее ухо и проговариваю в него едва-едва слышно: — Обещаю.

Она прекратила дрожать в моих руках. Уверен, Каталин приятно все, что я с ней делаю. Ссадины на коленях, на локтях забинтованы, кровоподтеки и глубокие царапины на лбу обработаны, заклеены пластырем. Пальцы изредка находят те самые пластыри, касаются их. Я не просто ощущаю под ладонями нетканый материал, я чувствую, что несу ответственность за поступок Каталин. Я сам ненавижу себя, что допустил это. Со мной это впервые, мне это чуждо и непонятно, поэтому мозг желает отвергнуть подобные мысли. Правда, они возвращаются. Все время напоминают о том, какая же я сволочь.

Мразь.

— Все будет хорошо, — повторяю для нее, но пытаюсь убедить в этом себя.

Я не должен привязываться к Каталин. Я просто должен выиграть пари, после чего наши дороги разойдутся, как корабли расходятся в океане.

Она опускает руки между бедер и переводит на меня взгляд, который определенно обезоруживает. Страшнее всего оказаться в яме, которую рыл для другого человека. Я скоро упаду в пропасть, я это нутром чувствую. Если не установлю дистанцию — провалюсь. Господи, какая ирония — а в случае, если отдалюсь от Каталин, тогда мой плане одержит неудачу. Раньше мною управляли тщеславие, амбиции, гордыня. Теперь же, не подозревая о том, непритворная блондинка властвует в моем подсознании. Я ничего не могу сделать, кроме как ожесточиться. Потому что поражение всегда приносит чувство досады и неудовлетворенности.

— Смотри на меня! — Каталин издает негромкий удивленный возглас, когда я сжимаю ладонями ее лицо. — Смотри! Не строй иллюзий насчет меня, поняла? — Почему-то возникает острая необходимость прямо сейчас расставить все точки над i. — Я нехороший человек, ты должна это знать.

Знаю, что ей неприятны резкие движения, а сама она испытывает легкое негодование, но все-таки, схватив ее, стремительно сажаю себе на колени. Наши глаза почти на одном уровне — я продолжаю держать в руках маленькое хрупкое лицо.

— Я не такой, как ты: не жди, что открою сердце всему миру или даже одному человеку, — она растерянно моргает и хмурится, стоит мне произнести последние слова. — Будь готова к тому, что я полный засранец, способный испортить твою жизнь. Ясно?

Нет, она не кивает, но блестящие от невыплаканной влаги глаза говорят больше, чем могла бы сказать их обладательница. Душу терзает увиденное в телефоне Каталин фото. Теперь мне не просто интересно узнать, откуда оно у такой примерной девочки — ревность съедает меня без остатка. Руки опускаются вниз, сжимают сильно талию. Здравый смысл отходит на задний план. И хоть разум кричит, что нельзя ей сейчас причинять боль, я прогоняю его прочь. Кто-то видел ее такой — обнаженной, облитой местами красной краской. Кто-то лицезрел ее голой, а я — пока нет. Вопрос о том, девственница ли Каталин, снова всплывает на поверхность. Если раньше я воспринимал ее непорочность, как факт, то с этого дня все изменилось. Я жажду быть в ней, тесно прижимать к себе и прямо в эту минуту взять за горло, сжать его пальцами, причинить хоть какой-то вред. Я зол, раздосадован, но в груди появилось новое необычное чувство. Как охарактеризовать, не имею понятия. Тепло? Надежда?

С Каталин я отвлекаюсь от гадостей, которыми переполнена моя жизнь. Хочу, чтобы она была только моей — пускай на несколько недель, пускай на несколько месяцев, — но лишь моей. И точка.

Охрана во главе с заносчивым доктором, судя по голосу, уже объявились за дверью. Они стучат в нее и требуют открыть, тогда как из палаты до них не доносится ни звука. Все потому, что мы молчим. Она смотрит на меня с неподдельным доверием, о чем такие мужчины, как я, мечтают. Как бы ни лихорадило, не делаю первого шага. Это Каталин подается вперед и легко касается моих губ, пока шум и крики становятся только громче. Но вскоре они перестают иметь всякое значение, сходят на нет. Я окольцовываю талию девушки, которую считаю своей. Ее ладони ложатся мне на грудь, мнут футболку. Я целую горячо, жарко, получая в ответ неопытность. Каталин быстро учится, вручает себя, как долгожданный подарок. Ее руки то опускаются вниз, то поднимаются вверх. Она елозит, сидя на моих коленях.

Ей меня мало.

А мне чудовищно не хватает ее.

Языком изучая рот малышки и углубляя неимоверно страстный поцелуй, я время от времени зарываюсь носом в ароматные волосы. Берусь царапать предплечья, но подстриженные под корень ногти оставляют лишь белые отметины на бархатной коже. Она принимает все, что ей даю: кусаю губы, слизываю слезы, опускаюсь к тонкой шее и зубами впиваюсь в нее. Сдавленные звуки удовольствия заводят. Нам нужно остановиться, поскольку потом сделать это будет гораздо сложнее. Но белизна кожи манит, искусанные мною губы и следы на горле Каталин возбуждают до такой степени, что я готов вот-вот кончить.

— Ты помнишь, что я тебе говорил? — оторвавшись от нее, вглядываюсь в лазурные глаза.

Они не потеряли своего блеска. Они все так же доводят до исступления. Улыбнувшись краешком рта, моя девочка мотает слегка головой. Я знаю, что шутит. Шутит ведь.

Будто вдалеке разносится разгневанный вопль доктора, на которого нам глубоко плевать. Он орет, чтобы ломали дверь. Каталин гладит меня по щекам пальцами, я целую каждый из них, утопая в эйфории.

— Завтра Исайя устраивает вечеринку у бассейна в своем доме. Ты пойдешь туда со мной?

Заливисто рассмеявшись, она снова в отрицании качает головой.

И я знаю, что шутит.

Шутит ведь…

Моя.