Огонь в итальянском сердце

Бонус «Огонь в итальянском сердце»

Спустя полтора месяца после событий в больнице…

Каталин

— Давай, идем, — подгоняет меня Исайя. — Идем-идем!

Я кошусь на него, но все-таки подчиняюсь. Он протягивает ладонь, оглядываясь назад, и предлагает мне взять его за руку. Однако я игнорирую этот жест и просто продолжаю послушно шагать за другом моего парня.

— Если таким образом ты пытаешься добиться моего расположения…

— Нет, — отрезает Исайя.

— Это ничего не меняет, ты же понимаешь? Мы с тобой не друзья.

Застонав и откинув голову назад, он протягивает.

— Да-а, Каталин, да-а!

Уведя меня с празднования, Исайя убедил пойти с ним. Он заверил, что есть кое-что такое, чего я никак не могу пропустить. Не только заинтриговал, но и разволновал. И о чем же речь? Я умру от любопытства!.. А если вдруг надоела ему своими комментариями, то все равно. Исайя до сих пор не сумел склонить меня к тому, чтобы я захотела общаться с ним по-прежнему.

Подол длинного нежно-розового платья подружки невесты приходится поднимать все выше. Высокие каблуки утопают в рассыпанном на узкой тропинке гравии. По обеим сторонам аккуратной дорожки красотой своей впечатляют клумбы с цветами. Такое великолепие в декабре не может не радовать глаз. Теплое пальто то и дело сползает по плечам от того, как быстро я перебираю ногами. Оно совсем было не нужно в обогреваемом шатре, но здесь, на улице достаточно прохладно. Хотя я уже так запыхалась, что и без верхней одежды не замерзну.

— Долго еще? — тяжело, прерывисто дыша, спрашиваю громко.

Исайя озирается, хитро оскалившись. На мгновение остановившись и призадумавшись, я все же возобновляю шаг. Он буквально бежит впереди меня, однако совершенно не выглядит вспотевшим или усталым. Кажется, у него еще полно сил, чтобы прогуляться по всему Риму. Вы только взгляните на него!.. Пригладив ладонью достигающие плеч черные волосы, Исайя направляет взгляд влево. От меня не ускользает, как он облизывает губы. Этот парень, словно по облакам скачет!

— Уже скоро, — бросает он мне через плечо.

Я уже не двигаюсь, а бреду. Идти становиться реально невыносимо. Из последних сил вскарабкиваюсь на возвышение, но тут уж пренебречь помощью Исайи было бы совсем глупым. Я вкладываю в его загорелую и громадную ладонь свою. Затем необходимо преодолеть ещё пять каменных ступеней, после чего мы с Исайей оказываемся в прекрасном саду. Даже более изумительном, чем тот, где сейчас отмечают свадьбу Лукаса и Εвы. В центре зеленого-зеленого поля расположились гигантские зажженные свечи. Они и букеты в высоких шляпных коробках создают круг, в центре которого стоит Маркус. Он бесподобен в этом черном смокинге. Весь вечер я не уставала им любоваться. Вот и сейчас не в силах отвести глаз.

Я поворачиваю голову, но не нахожу рядом Исайи. Ах, так вот оно что!.. Исполнив то, о чем они с Маркусом условились, он решил смыться. Я оборачиваюсь обратно к Ферраро, чтобы поделиться с ним своими наблюдениями, но oн удивляет меня уже во второй раз, когда встает на одно колено. Мы с ним совсем близко друг от друга, в одном круге из невероятных композиций. Я должна была догадаться раньше, к чему это может привести. Но мои колени дрожат, сердце трясется и в горле образовывается просто гигантский ком — Маркус достает из внутреннего кармана своего идеально-черного пиджака маленькую коробочку, обшитую бархатом.

— Маркус… — начинаю волнительно, хотя понятия не имею, о чем буду сейчас говорить.

То ли к счастью, то ли к сожалению Ферраро оперативно перебивает меня:

— Вероятно, это очень эгоистично делать тебе предложение в день свадьбы лучшего друга, — произносит он надтреснутым голосом, — но я не смог удержаться, чтобы не придумать все это для тебя. Я хочу, понимаешь, я сам этого очень хочу.

Мне точно не вымолвить ни слова, поскольку переживаю так, как давно не переживала. Все мои внутренности завязываются в тугой узел, не хватает воздуха. Подувший слабый ветерок сам смахивает со скул пролившиеся слезы. Это ведь то, о чем я думаю… И, когда Маркус спросит… что я ему отвечу? Что мне сказать? Я не уверена, что его решение верное. Я еще слишком-слишком молода.

— Ты выйдешь за меня замуж? — выдержав достаточно долгую паузу, наконец говорит Ферраро.

Его полные губы, которые я не переставала целовать все эти дни подряд, трепещут. Кажется, он весь превратился во внимание, ожидая долгожданного ответа на самый важный вопрос. Я не знаю… Я же не знаю, что сказать. Открывая и закрывая рот, широко распахнутыми глазами смотрю сверху вниз на Маркуса — такого растерянного и беспокойного.

Проклятье. Молчание затянулось дольше, чем следовало бы.

— Что… что такое? — осведомляется смятенно Ферраро, поднимаясь.

Возвысившись надо мной, он не без труда сглатывает. В прекрасных глазах шоколадно-изумрудного цвета отобразилась безнадежность.

— Ты ведь и сам все отлично понимаешь, — с тяжестью в груди говорю ему.

Пальцы непослушно затеребили пуговицы светло-кремового пальто. Они прошлись по ним сначала вверх, потом вниз. А затем снова, снова и снова повторили ритуал. Невозможно оставаться спокойной. Не знаю, куда деть руки. Маркус озадаченно качает головой.

— Нет, я… Послушай, Каталин, — он прячет коробочку с кольцом, которую почему-то так и не открыл, и берет мои руки в свои, — мне ведь уже почти тридцать лет, и я определился на сто процентов…

Я резко вырываю ладони, и только после понимаю, что лучше бы так не поступала. Маркус моментально мрачнеет.

— Это тебе почти тридцать, а мне еще и двадцати одного года нет, неужели… это не очевидно? — Замявшись на мгновение, я пускаюсь в объяснения: — У меня же впереди целая жизнь: столько планов, столько событий. Я не уверена, что смогу совмещать это с семейной жизнью.

Марк, опустив голову, жует губу.

— Скажи правду, Каталин, ты ведь не до конца простила меня?

Он из-под ресниц глядит в мои глаза. От долгого испытующего взора веет настоящим холодом. Я укутываюсь в пальто и вжимаю шею в плечи.

— Нет, ты что. Не нужно так говорить, — запинаясь, бормочу в спину отвернувшемуся от меня Маркусу.

Подхватив подол платя, я быстро иду за ним, однако он не останавливается ни на миг. Заставив его вновь на меня посмотреть, я заключаю родное лицо в ладони. Маркус все-таки вскидывает ресницы, устремив на меня печальный взгляд.

— Все в прошлом, честно. Но я не готова пока, пойми, пожалуйста…

Убрав одну руку и положив ее на сердце, киваю и со всей серьезностью заявляю:

— Я люблю тебя, ничего не изменилось. Я больше не зла на тебя. Все в прошлом, — повторяю, проводя пальцами по его немного колючей щеке.

А потом, приблизившись, обнимаю руками талию Ферраро. Утыкаюсь носом в его грудь. От него всегда так приятно пахнет!

— Ты же сможешь подождать… чуть-чуть? Думаешь, я не счастлива? Тебе и не представить, что творится у меня внутри. Я даже мечтать о таком не могла…

Внезапно Маркус поддевает пальцем мой подбородок. Я поднимаю на него задумчивый взгляд. С короткими прядями каштановых волос не прекращает играть ветер. Я все еще продолжаю мерзнуть, видя перед собой его глаза, ставшие практически черными от отчаяния.

— Я, как всегда, вспылил, — признается он, прижимаясь своим лбом к моему. — Я не подумал. Я должен был думать!

Приложив палец к пухлым губам Марка Ферраро, вынуждаю его замолчать.

— Ш-ш-ш, — привстав выше на носочки, я носом потираюсь о его небритую щеку. — Не говори ничего…

Но не удается мне подойти и до середины подготовленной реплики, как кто-то сзади берется меня прервать.

— Эй, брат! — восклицает Исайя.

Мы с Маркусом оборачиваемся на звук его веселого голоса. Друг Ферраро, прислонившись плечом к массивному стволу дерева, скрестил на груди руки. Я хмурюсь, а он выгибает одну бровь и изрекает с задором, обратившись к Маркусу:

— Покажи ей кольцо, брат! Могу поклясться, она сразу же согласится!

Исайя, выпрямившись, притворяется озабоченным. Он пятерней приглаживает кудрявые черные волосы и стреляет глазами то в меня, то в Маркуса.

— Ладно-ладно, — расслабившись и опустив голову, Исайя добродушно хмыкает, — простите, я не хотел вмешиваться. Вообще-то, — подбираясь к нам, он засовывает ладони в карманы белых брюк, — я оставался невдалеке… Да, подглядывал! — закатывает глаза этот чертов Маринелли, предугадав заранее мой вопрос. — Ну и что? — он разводит руками, оставаясь в отменном расположении духа. — Можете называть меня Купидоном.

Исайя подмигивает и, остановившись около нас, замолкает. Заново сложив груди поверх пиджака в тон брюкам, он приподнимает то одну бровь, то другую. Клоун. Цокнув языком и неодобрительно покачав головой, Маркус все же криво усмехается и выуживает-таки снова из кармана коробочку с помолвочным колечком. Но в этот раз он мне его показывает.

Я теряю дар речи. Боже, оно… оно… оно восхитительное. Из белого золота, в классическом стиле, и на фоне нежного дизайна величественно мерцает огромный бриллиант. Я буквально приказываю пальцам прикоснуться к бархатному футляру и медленно закрыть крышку. Через несколько достаточно долгих мгновений произведение ювелирного искусства скрывается с глаз. Маркус вскидывает на меня несколько возбужденный зелено-карий взгляд. Мне всегда сложно устоять, когда он на меня так внимательно смотрит. Мои пальцы все ещё покоятся на коробочке, пробуют на ощупь приятную ткань. Я, как будто не могу собой распорядиться, чтобы опустить руку вниз.

— Но потом?.. — напряженно изрекает, но в этот раз, уловив суть, я обрываю его на полуслове:

— Потом — да, но позже.

Когда Маркус крепко стискивает меня в объятиях, Исайя гримасничает, отойдя подальше. Знаю, что он не со зла, и выглядит этот дурачок таким забавным. На него очень тяжело сердится. Он желает, чтобы мы с Марком были вместе, и уже не раз это доказал.

Я наблюдаю, как Исайя продолжает уходить, время от времени оглядываясь на нас и лучезарно улыбаясь. Εму, похоже, нравится, что Маркус не спешит отстраняться. И пока его друг окончательно не исчезает за углом, я не могу отнять взора от линии горизонта. Может, мне этого сейчас и не признать, но я уже давным-давно простила этого кудрявого затейщика.

— Ты обещала, — шепчет, испустив смешок, Маркус, — потом — точно-точно, да?

Я смеюсь вслед за ним.

— Конечно. Только позже.

Я пока не готова терять драгоценную свободу. Марк водит мощными ладонями по моей спине, прижимая меня к своему сердцу тесно-тесно.

— Скажи, когда? — настаивает Ферраро, засмеявшись и защекотав тем самым кожу моей шеи.

Я отодвигаюсь на немного, чтобы взглянуть в его лицо. Рука сползает по каменной груди, а пальцы щипают за кожу живота через белоснежную рубашку. Маркус почти что подпрыгивает на месте, вызвав у меня веселый хохот. Я ладонью закрываю ему рот и, прислонившись губами к тыльной ее стороне, не отвожу глаз от Марка.

Он такой красивый. Он очень красивый. И как бы мне ни хотелось сказать ему сегодня «да», я сказала «нет». Я поступила мудро, но счастливее от этого почему-то не стала.

~*~*~*~

Каталин

Помимо того, что Маркус гениально справляется с управлением крупной корпорации, он еще и потрясающе готовит. И каждый раз, когда у него появляется время, балует меня вкусными завтраками и ужинами. Да, признаться честно, Марк может талантливо приготовить практически любое блюдо. И, несмотря на то, что он гордо именует себя британцем, любимая его кухня — итальянская. Мне хочется обрадовать его. Мы уже больше двух недель живем вместе, в его квартире, поэтому я просто чувствую какую-то необходимость устроить ему сюрприз.

На стол я уже накрыла и свечи зажгла. Сервировка все время не нравилась, потому я несколько раз ее переделывала. И, кажется, сейчас она меня устраивает. В любом случае, думать об этом у меня нет времени. Десерт — неаполитанская пастьера*1 — удался. Теплый салат из креветок и апельсинов почти готов. Я, обжарив креветки вместе с чесноком, выложила их на тарелку поверх долек апельсина и сладкого лука. В самом низу покоится горсть рукколы. Затем понадобилось только сбрызнуть лимонным соком, апельсиновым соком, посолить, поперчить и полить маслом.

Можно подавать!

А вот с горячим пришлось повозиться. Я сначала отворила пасту, согласно инструкции на упаковке. С этим, разумеется, никаких проблем не возникло. Порубив чеснок и базилик, разрезала моцареллу на половинки. Завершила все манипуляции с фасолью. Обжарка стейков из лосося тоже далась мне без труда. Но… бутылка недавно купленного белого вина как раз для маринада разбилась. Я оббегала все открытые магазины, которых в шесть вечера оказалось не так уж много, но так и не нашла необходимого вина. К сожалению, я вынуждена была продолжать готовить без него. Однако когда маринад был практически готовым, миска, в которой были соединены нужные ингредиенты, выскользнула из рук.

Собирать ее осколки по всей кухне и проклинать весь белый свет — не самое приятное занятие, честно говоря. Заново. Все надо делать заново.

Дьявол!

Бранные слова сами прыгают на кончике языка, грозясь вот-вот сорваться с губ, когда еще и звонят в дверь… Это точно не Маркус, у него есть ключ. Если кто-то из соседей пожаловал, то… ну, совсем некстати.

Я вытираю руки об бумажное полотенце и спешу к двери. Незваный гость так и рвется попасть в квартиру. Стоило, наверное, все-таки смотреть в глазок, прежде чем отворять. Хотя… как мне не открыть матери любимого мужчины? Притвориться, что дома никого нет? Но, я думаю, она могла прекрасно слышать мои торопливые шаги.

Она с особой грациозностью проходит внутрь, а я пячусь назад крайне неуклюже. Мать Маркуса, которая выглядит просто превосходно, и я, похожая на измученную домохозяйку в грязном переднике, играем друг с другом в гляделки. Но, в конце концов, она побеждает, и я отвожу взгляд. Мне больше не хочется сканировать глазами ее потрясающий образ, состоящий из на вид недопустимо дорогого брючного костюма, элегантной черной шляпы и широкого клатча в тон ей.

— Так значит, ты уже переехала жить к моему сыну? — Больше похоже на риторический вопрос.

Более на меня не взглянув, Валентина, цокая каблуками, неспешно шагает в сторону малой гостиной. Остановившись на ее пороге, она глубоко вздыхает, но не произносит ни звука. Ко мне мать Маркуса не поворачивается, продолжив демонстрировать свою ровную, как струна, спину.

— Ну что ж, я пыталась с ним говорить… Я убеждала его… — бормочет она, оглядывая пространство, как будто видит все это впервые. — Мой сын всегда поступает мне наперекор, — изрекает Валентина, наконец, бросив на меня испытующий глумливый взор.

Я очень хочу сказать ей что-нибудь, поставить ее на место. Журналистка я, в конечном итоге, или нет?! Но у меня и рот не открывается. Слова, будто в горле застряли. Ничего не могу вымолвить. Внутренности горят, словно мне перекрыли дыхание. Во мне поднимается буря. Боюсь, я не в состоянии долго сдерживать ее.

Тем временем Валентина обходит каждую комнату. Очередь доходит до кухни и маленькой столовой около нее. Подойдя к столу, она длинными аристократическими пальцами хватается за край тарелки с салатом, поднимает ее выше. Крутит справ налево и слева направо. Обнюхивает приготовленное не более десяти минут назад блюдо и неосторожно кладет тарелку обратно на стол. Хмыкнув, Валентина оборачивается в мою сторону. Стоя в дверях, я заламываю пальцы, следя за каждым ее шагом.

— Романтический ужин? — насмешливо интересуется она, как будто это не очевидно.

Я в очередной раз проглатываю обиду и вскидываю подбородок. Все хорошо. Ей не удастся меня унизить. Не снова. Мать Маркуса плавно двигается в моем направлении и, остановившись совсем близко, опускает глаза на свой клатч. Открыв его, она принимается в нем рыться. Спустя пару секунд в ее руках оказывается пачка денег, которую Валентина дружелюбно протягивает мне.

— Этого хватит? — как ни в чем не бывало любопытствует женщина, которая, по всей видимости, сбрендила.

— Я… Я… Я не понимаю… Что это означает?

Она закатывает глаза, устало вздохнув. Сдув прядь волос со лба, теперь достаточно грубо Валентина пихает целую стопку евро в мои руки. Но я отпрыгиваю назад, поэтому деньги падают на пол между нами. Мать мужчины, которого я отчаянно люблю, недовольно переводит взор от меня к деньгам, и обратно.

— Там очень приличная сумма, — выделяет каждое слово. — Ты сможешь оплатить полностью остаток своей учебы, снять изумительные апартаменты в центре Рима года на два, не меньше. У тебя не будет недостатка ни в чем, — приступает она к бесстыдным уговорам. — А если понадобится еще, — Валентина намеренно выдерживает красноречивую паузу и склоняется надо мной, — я дам. Проси! — напирает она с фальшивой приветливостью. — Прости все, что хочешь! — Ее рука накрывает мою. — Только, пожалуйста, оставь Маркуса в покое.

Я и так знала, к чему она ведет. Необязательно быть даже немножечко умной, чтобы понять, что этой женщине в самом-тo деле нужно. Прежде чем Валентина снова скажет что-нибудь, я отодвигаюсь от нее. Мать Марка пыталась купить меня. Избавиться от меня самым гнусным образом. Ей плевать, что ее сын любит ту девушку, от которой ей так рьяно хочется отделаться.

Я потеряла к ней всякое уважение в эту минуту. И хоть Валентина по праву может считаться одной из самых красивых дам Италии, сейчас она кажется мне чрезвычайно уродливой.

— Я ему ничего не скажу, — все, что могу обещать ей, распахнув входную дверь в ожидании, когда она уйдет прочь.

Выждав не меньше десяти секунд и прожигая меня ненавидящим взглядом, Валентина таки бросается в прихожую. Она кажется всерьез уязвленной. Перед тем как исчезнуть, угрожающе шепчет мне на ухо:

— Ты пожалеешь.

Но я знаю, что Маркус защитит меня. Он всегда будет меня оберегать. Заперев дверь, я сползаю по ней вниз и обхватываю голову руками, только потом решившись взглянуть на то место, куда упали деньги.

Господи!.. Слава Богу, Валентина их забрала!.. Я не хочу расстраивать Маркуса. Он не виноват, что его мать — настоящая стерва.

___

*1 — Традиционная пасхальная сладость, но употребляемая итальянцами круглый год. Делается из песочного теста, фруктовых цукатов и зерен, сваренных в молоке.

Маркус

Теперь уже и мне известно, что болельщики «Ромы» прославлены своей нелюбовью к английским клубам. А так, как сегодня «Рома» принимала дома любимый Маркусом «Ливерпуль», то не исключено, что вскоре начнется потасовка между итальянскими и британскими фанатами. Последние уедут домой разочарованные, поскольку «Ливерпуль» проиграл в гостях со счетом 2:1.

Я впервые побывала на стадионе, глядя на то, как привлекательные мужчины пытаются изо всех сил забить гол в ворота противника. В ушах дo сих пор стоит шум и гул, которыми болельщики вознаграждали и поддерживали известных во всем мире игроков. Маркус обнимает меня за плечи, когда мы покидаем стадион. В отличие от Исайи, он хмурый и опечаленный. Для него футбол значит слишком много, и мне его наверняка не понять. Однако этот грустный настрой Марка передается и мне. И все же я рада, что мы посетили сегодняшнюю игру — я убедилась, что итальянцы относятся к футболу так же, как к торжественному празднику. Я стала еще на чуточку ближе к этой стране, стала лучше ее понимать.

Не могу этого объяснить, но для меня Италия — словно человек, расположение которого я желаю завоевать. Я люблю эту страну, как свою родную. Италия занимает особенное место в моем сердце, и никто и ничто оттуда ее не вытеснит.

— Не расстраивайся, — пытаюсь ободрить Маркуса, потрепав его по груди.

Сквозь плотную ткань футболки ладонью ощущаю стальные мышцы пресса Ферраро. Он не смотрит на меня и по-прежнему обменивается грозными взглядами с итальянскими болельщиками. Я ещё раз сильнее касаюсь его, но удостаиваюсь только слабого подобия улыбки и мимолетного взора.

Потеряв надежду поднять дух Маркуса, я тяжело вздыхаю и осматриваюсь, когда мы наконец-то оказываемся на улице — возле одного из секторов величественного Олимпийского стадиона. Не так давно здесь у нас с Марком произошла ссора из-за Бланш. И, если бы не Алистер Шеридан, я бы в тот день сошла с ума.

Итальянские фанаты, покидая «дом» своей команды, скандируют толпами:

«Вол-ки. Вол-ки! Вол-ки!»

Осчастливленный победой «Ромы» Исайя, рассказал мне, что талисманом этой команды считается волк, на футболке которого значится цифра 753 — год основания Рима. А на эмблеме клуба изображена волчица, кормящая двух младенцев. По легенде Рим основали два брата — Рем и Ромул, которых якобы вскормила волчица. На шарф, накинутый Исайе на шею, нанесена вышивка в виде логотипа «Ромы». Прижав меня крепче, Маркус тихо негодует из-за приподнятого настроения его друга.

На Марка и других британских болельщиков горячие итальянцы оглядываются, кричат вслед ругательства. И не будь меня рядом, Ферраро вновь стал бы размахивать кулаками. В этом сомнения нет. Мы шагаем в сторону бара, который расположился невдалеке от стадиона, вместе с Исайей. Многих фанатов «Ромы» останавливает именно присутствие около нас Исайи Маринелли, губы которого уже давно расплылись в победной улыбке.

В баре парням быстро подают заказанное пиво, а мне — шоколадно-молочный коктейль. Глаза Маркуса остаются все такими же грустными. Он так опечален, будто и вправду случилось что-то очень плохое. Но мне вряд ли удастся понять горечь поражения, которую чувствует он. Я никогда не любила футбол, а папа и брат увлекаются просмотром бокса и баскетбола. Но и они не так переживают, когда проигрывают их фавориты.

— Все нормально? — прижавшись щекой к его плечу, я пытаюсь заглянуть ему в глаза.

Исайя, сидящий напротив, задорно хмыкает. А потом еще раз, когда я говорю:

— Не расстраивайся так, пожалуйста.

Маркус злобно стреляет глазами в измывающегося над ним друга. У Марка, похоже, сдают нервы. Не допив бокал пива до конца, он уже просит счет. А расплатившись за нас троих, встает с места и бросается к двери. Мы с Исайей выходим следом. Снаружи холодный ветер продувает мое пальто насквозь. Исайя обматывает свой шарф вокруг шеи, защищаясь от нещадного холода. И когда погода успела так безжалостно испортиться?!

Мы отправляемся к стоянке такси. Сев в подъехавший автомобиль, каждый из нас продолжает хранить молчание. И хоть мне вряд ли когда-нибудь станет понятно, почему так расстроен Маркус, я все равно поддерживаю его и кладу голову ему на плечо. Когда машина подъезжает к закрытому району загородом «для богатеньких», Исайя просит водителя остановиться перед кованными воротами. Он жует губу, прежде чем обернуться к нам. Расцветающая на его лице улыбка, обращенная к Маркусу, сталкивается с полнейшим равнодушием того, кому она адресована.

Машина плавно въезжает в квартал Коппеде, и уже через несколько минут таксист паркуется напротив аргентинской церкви. Маркус торопится расплатиться с ним поскорее, а потом так же в спешке покидает авто. Когда мы поднимаемся на нужный этаж в светлом лифте, Ферраро обвивает мою талию мощными руками. Я не рискую сказать хотя бы слово, поскольку он не роняет ни звука. Я боюсь, что он рассердится. Чувствую сердцем, что такое состояние Маркуса связано не только с тем, что англичане проиграли итальянцам.

И он сам подтверждает это.

Я жду его на террасе, когда он приносит туда две чашки чая, а затем укрывает меня пледом. Как только он решается на откровенности, всего три слова объясняют все:

— Я провалил сделку.

Не успев сделать первый глоток горячего напитка, я кладу чашку из прозрачного стекла обратно на столик. Выпрямившись, я вынуждена отпрянуть от Маркуса, но только для того, чтобы видеть его лицо. Оно такое теперь обеспокоенное, удрученное. Не жесткое и сердитое, как было прежде.

— Что?

— Я не смог убедить новых инвесторов в том, что их вложения будут правильными. — Он горько вздыхает. — Отец все-таки было прав: я ничтожество.

Взяв немедленно его крепкие ладони в свои, сжимаю их что есть силы. Во мне бушуют и злость, и смятение, и огромная любовь к человеку напротив. Я просто убеждена, что он не имеет никакого права так о себе отзываться. Εго семья, возможно, предвзято к нему относится. А покойный отец, наверное, ждал от Маркуса слишком многого. Но все мы люди, и все мы совершаем ошибки.

— Ты не виноват…

— А кто виноват? — взрывается неожиданно он и подрывается с места.

Взявшись за голову, Марк принимается ходить из угла в угол. Я собираюсь найти нужные слова для умиротворения его души, однако в голове они теряются, как в дремучем лесу.

— Я говорил себе, что стал хорош в этом деле, но это ложь.

Поднявшись с кресла и подойдя к Маркусу, останавливаюсь прямо перед ним и тем самым заставляю его остановиться. Руки его падают вниз, и он смотрит на меня так, словно мир разрушился.

— Мать, дядя Лука, Алистер, черт его возьми!.. Они все знают… Я для них — низшее звено. Я всегда таким был для своей семьи, но теперь, провалив ожидаемую много месяцев сделку, в их глазах я опустился на самое дно.

Мне страшно, что он отвернется и не разрешит прикасаться к себе, и все же я дотрагиваюсь ладонями к его несколько заросших щетиной щекам.

— А тебе интересно, что думаю я?

Но, глядя на мое лицо, он, создается такое ощущение, смотрит сквозь. Может даже показаться на минуту, что вместо Маркуса на веранде присутствует лишь его голограмма. Несмотря на это, плотно закрыв на мгновение глаза, говорю громко и отчетливо:

— Я думаю, ты тот, кто прежде чем не добившись нынешнего соглашения с инвесторами, до этого заключал их десятками — один за другим.

Его красивый зелено-карий взгляд, к счастью, будто начинает прозревать. А сам Маркус, словно оживает. Зрачки немного расширяются. Он смотрит долго, пытливо, ожидая того, что я скажу дальше. И я не заставляю его ждать.

— Ты человек, любимый, — произношу тише, мягче, погладив ладонью по небритой скуле, — которому, как и всем другим людям, свойственно ошибаться. Ты уже взрослый мужчина, но иногда возвращаешься к своему внутреннему ребенку, которому так не хватало заботы матери и отца. И это абсолютно нормально. Я люблю тебя вот таким, и ты абсолютно прекрасен.

А спустя ещё пару секунд затишья отваживаюсь сказать:

— Ты ведь знаешь это, да?

Вместо ответа он обнимает меня так крепко, что мне буквально становится нечем дышать. Холодный осенний вечер мгновенно становится невероятно теплым. Я могу чувствовать, как бешено бьется пульс на его шее под моими пальцами. А, касаясь другой ладонью мускулистой груди, улавливаю вибрацию неспокойного сердца Маркуса. И, несмотря на это, мое сердце бьется в десять раз сильнее.

Я так сильно люблю этого мужчину, что готова ради него буквально на все. Но знаю, что я ему в такой же степени небезразлична. Когда-то я проклинала тот день, когда встретила Марка Ферраро. Сейчас же… Нет таких слов, чтобы описать, как я счастлива оттого, что мы с ним повстречались

~*~*~*~

Маркус

Упругими бедрами она сжимает мои, сидя на мне верхом. Она смотрится так сексуально с этими имиджевыми прозрачными очками в агрессивно-красной оправе. Прикусив ручку зубами, Каталин замолчала. Она бегло проходится индиговыми глазами по самостоятельно написанному в блокноте тексту, а после снова направляет на меня очаровательный взгляд.

Я бы даже сказал, обольстительный. И хоть она не пытается сейчас меня соблазнить, все равно это происходит. Вряд ли ей удалось не почувствовать мой каменный стояк под ней. Просто пока что я не предпринимаю никаких действий. Все-таки я взял сегодня выходной, и этот день полностью посвящу Каталин.

Спешить нам некуда.

— Ах да!.. Вот этот вопрос!..

Положив ладони ей на талию, я могу наблюдать за тем, как смущенно краснеет Каталин, как будто она все еще девственница, а я не ее парень.

Пригрозив мне ручкой и со всей серьезностью взглянув на меня, моя своенравная блондинка по-деловому предупреждает:

— Не заставляй отдаляться от тебя…

Я прижимаю ее к себе теснее, и она вскрикивает. А потом, захохотав, вновь делается строгой. Одну руку она упирает мне в грудь.

— Вообще-то вы даете мне интервью, сеньор Ферраро! — восклицает она неестественно досадливо и раздраженно.

Я смеюсь над ее фальшивым гневом. Когда она по-настоящему злится из-за моей легкомысленности и дурашливости, то становится ещё красивее. Я не могу не замечать, как в такие моменты ее щеки вспыхивают, а губы приобретают еще более алый оттенок, чем обычно. Она необыкновенно привлекательна, стоит ей только рассвирепеть. И мне нравится доводить ее до такого состояния.

Пока Каталин прилагает все силы, чтобы справиться со мной, по радио начинает играть одна из тех песен, oт которых так тащатся девчонки. Я однозначно не поклонник подобной музыки, но звучащие из динамика слова вынуждают к ним прислушаться.

“Вот он я, с сигаретой в без четверти три,

Не пропускаю ни одной вечеринки,

Использую любую возможность.

Новые друзья — целые толпы —

Пропадают с наступлением утра.

Я оберегаю своих демонов,

Но никак не могу насытиться.

Дни пролетают, исчезают,

Я просыпаюсь рядом с теми, кому мне нечего сказать.

Я не исправлюсь. Я думал, что не исправлюсь.

Но потом появилась ты и всё изменила.”

Это и правда то, что Каталин со мной сделала — изменила меня. Улыбка пропадает с моего лица. Я вмиг превращаюсь в другого человека — глубокомысленного, задумчивого. Провожу костяшками пальцами по светлой коже ее скул. Пропускаю через пальцы длинные густые волосы. Как я люблю зарываться в них носом и забывать обо всех проблемах… Каталин — как безопасная гавань, как уединенная бухта, где я могу найти свое успокоение, когда весь окружающий мир давит и душит.

“Своей любовью, своей любовью.

Я стал лучше, стал лучше.

С твоей любовью, с твоей любовью.

Я стал лучше, стал лучше.

Милая, мои ошибки, это они привели меня к тебе.

В твоих объятьях я чувствую, что умру за тебя

И за твою любовь, твою любовь,

Я стал лучше, стал лучше.”

— Мне нравится эта песня, — отбросив ручку и блокнот с заумными вопросами, признается Каталин, заметно расслабившись.

Ее руки обвивают мою шею, и я привстаю, чтобы прижаться к ней ближе.

— Ужасная песня, — вру я, скрыв от нее хитрую усмешку.

“Я думал, я покорил все высоты,

Но ты пришла и затмила всех.

Ты сияешь даже в кромешной ночной темноте,

И я первый покорюсь тебе.

Дни пролетают, исчезают,

Я просыпаюсь рядом с теми, кому мне нечего сказать.

Я не исправлюсь. Я думал, что не исправлюсь.

Но потом появилась ты и всё изменила

Своей любовью, своей любовью.

Я стал лучше, стал лучше.

С твоей любовью, с твоей любовью.

Я стал лучше, стал лучше.

Милая, мои ошибки, это они привели меня к тебе.

В твоих объятьях я чувствую, что умру за тебя

И за твою любовь, твою любовь,

Я стал лучше, стал лучше.”

— Прекрати, — Каталин снова смущается, прикасаясь к коротким каштановым прядям на моей голове.

Ее голос звучит значительно тише, а сама она беспрестанно прячет милое личико на моей груди. Она стыдится и краснеет из-за того, что я возобновляю движения бедрами. Ее дыхание становится учащенным и из горла вырывается свистящий хрип. Я полностью теряю контроль над собой и своими желаниями. Хватая ее по-животному за бедра, стискиваю до боли зубы и щипаю за нежную кожу округлых ягодиц.

Моя маленькая-маленькая девочка. Такая хрупкая и беззащитная. Я резко переворачиваюсь в постели так, что Каталин оказывается подо мной. Она выдыхает, не отнимая изящных ладоней от моей груди. Ее бирюзово-морские глаза широко распахнуты, волосы растрепались по подушке. И выглядит она сейчас, словно ангел. Каталин, впрочем, всегда кажется чертовски невинной, чем лишь сильнее возбуждает меня.

— Ты должна стать моей женой, — отчаянно сиплю, приникнув губами к ее уху. — Ты настолько моя, настолько во мне, в моей голове, в моем сердце, что я никогда уже не смогу тебя отпустить!..

Низкий шепот, уверен, напрягает ее. Она совершенно не расслаблена, и ситуация значительно усугубляется, когда я запускаю руку ей под короткие шортики и стринги. Я ощущаю пальцами ее пульсирующий клитор, а плоть до того влажная, что с трудом сдерживаюсь, чтобы не войти в нее прямо сейчас же.

— Ты же знаешь, какой я жуткий собственник, — хрипя, по-прежнему томно произношу, запуская внутрь Каталин сразу два пальца.

Ее великолепное тело отзывается мгновенно. Она, простонав мое имя, вонзает ногти мне в плечи. Ее стройные бедра поднимаются, а потом она запрокидывает голову и изгибается в спине.

— Ты же знаешь… — повторяю я, практически теряя терпение.

Мне нужно быть в ней. Мне необходимо это. Она и слова не говорит, только всхлипывая от удовольствия. Я контролирую ее оргазм, поэтому Каталин не перестает хныкать…. Меня до безумия раздражает ее упрямство. И почему она считает, что нужно ещё подождать, когда я готов взять ее в жены хоть сегодня?!

За считанные секунды я избавляюсь от одежды, а затем стягиваю шорты и трусики с Каталин. Она лежит передо мной с широко разведенными ногами в одном топе. Я не могу отвести глаз от ее влажного горячего центра. С каким-то неистовым восторгом я разглядываю ее набухший, налившийся желанием и кровью клитор.

Моя. Она полностью моя!

Клянусь, что могу кончить прямо в эту минуту!.. Я резко вхожу в нее, но потом сбавляю темп, чтобы доставить ей как можно больше наслаждения. Она двигается вместе со мной и, громко выдохнув, прикрывает глаза. Яростно трахая ее, я восхищенно смотрю на Каталин, которая касается руками мягкого изголовья кровати. Поворачивая голову то в одну, то в другую сторону, она не перестает стонать. Мое имя, слетающее с ее губ в эти мгновения экстаза, звучит, словно музыка.

Она в очередной раз сладко растягивает своим чарующим голоском:

— Ма-а-арку-ус!..

Ее руки снова хватаются за мои плечи, а брови сходятся у переносицы. У нее отчаянный вид, отчего я понимаю, что моя малышка на грани. В этот момент я совершенно точно понимаю, что не смогу никогда отдать ее кому-нибудь другому.

Ни за что.

— Кончай! — приказываю ей, когда сам нахожусь на волоске от того, чтобы излиться в нее.

И хоть Каталин по моей воле стала пить противозачаточные, я уже мечтаю о том, чтобы в ее животе рос наш ребенок. Прямо сейчас я не могу прекратить думать об этом. Это недопустимо эгоистично, но мысль о том, что беременная Каталин однозначно согласится выйти за меня, не дает мне покоя.

Ложась на нее и осторожно прикусывая зубами нежную кожу плеча, я кайфую oт аромата ягод и полевых цветов, который исходит от ее непревзойденного миниатюрного тела.

Каждый раз я растворяюсь в ней без остатка. Рядом с Каталин порой я забываю, каким подонком могу быть. Я никогда и никого не любил так прежде.

Приглаживая ее пшеничного цвета волосы, я повторяю ей слова любви, пока она подо мной содрогается от исступления… Не могу насмотреться на нее такую: растрёпанную, раскрасневшуюся, удовлетворенную…

Она сильнее прижимает меня к себе и обвивает ногами талию. Не позволяет выходить из нее, пускай все уже и закончилось. Мне было так хорошо с ней!.. Впрочем, как и всегда — так бывает только с Каталин.

Каталин

Не стоило мне рассказывать Маркусу о событии, произошедшем накануне. Встреча с его матерью была отнюдь не теплой, однако я все равно не собиралась жаловаться. Вырвалось случайно, после чего Маркус поднялся с постели и поспешно натянул джинсы на голое тело. Мне осталось прижимать к обнаженной груди одеяло и пялиться на его широкую атлетическую спину, которая сейчас донельзя напряжена.

— Моя мать явилась сюда с визитом, а ты решила сказать мне об этом только?..

Ему не удается договорить, потому что я на свой страх и риск осмеливаюсь его перебить:

— Я не хотела тебя расстраивать…

Он срывается на крик, из-за чего я вздрагиваю и буквально подпрыгиваю на кровати:

— Я должен знать, что происходит в моем доме. Я обязан это знать!

— Маркус…

Мой голос полон тревоги и обескураженности. Мне и в голову не приходило, что он стал бы так реагировать. Выбросив руку в моем направлении и отвернувшись, Ферраро жестом дает мне понять, чтобы замолчала. Я чувствую себя ужасно из-за его реакции. В горле встал громадный ком, который никак не получается проглотить. Слезы уже подступают, но я старательно препятствую их появлению на моих щеках.

Ну уж нет.

Я отбрасываю одеяло и, не надев на себя ничего, выхожу из комнаты вслед за Маркусом. Нахожу его на кухне, около стеклянной двери на веранду. Он уже поднес телефон к уху, набрав какой-то номер. Могу поспорить, Марк нашел в телефонной книге контакт матери и теперь звонит ей. Устремившись к нему, я вырываю смартфон из его ладони. Застав Маркуса врасплох, я поражаю его своим видом, поэтому в первые секунды он не говорит ни слова. Раньше я никогда не позволяла себе просто ходить голой по квартире, хоть ему этого очень хотелось.

Сглотнув, Ферраро переводит взгляд от груди к глазам. Желваки ходят ходуном под его скулами. Разумеется, он рассержен. Напряжение возрастает, когда Маркус тянется за мобильным, а я отвожу руку назад. Он, в общем-то, без труда ловит ее и забирает у меня свой телефон.

— Не звони ей, — прошу я, как только остаюсь ни с чем.

— Что она сказала тебе? Сказала, чтобы ты проваливала?

Маркус больше не кричит, но металлические нотки из его голоса никуда не пропали.

— Она…

— Что?

— …просто хотела узнать, все ли у нас в порядке?

Боже, что же за чепуху я выдала?!

Отдалившись от меня, Маркус мотает головой и нервно выдыхает:

— Бред!..

Ферраро поворачивается ко мне спиной и берется за края кухонного шкафчика, но я отлично понимаю, в какой момент он горько усмехается. Наступает звенящая тишина, когда слышен каждый сделанный вдох. Подойдя ближе на несколько шагов, я руками обвиваю его торс, принимаясь водить ладонями по жилистой груди. Ощущение того, что я снова могу чувствовать хаотичное биение его сердца, успокаивает меня.

— Они могут говорить всякое, и они будут… будут говорить тебе омерзительные вещи, — озлобленно и вместе с тем огорченно выдает Маркус, — но, пожалуйста, не слушай их. Не обращай внимания ни на мою мать, ни на кого другого из моей семьи. Не оставляй меня, — бормочет с прискорбием он в итоге.

Я обнимаю его ещё сильнее, сдерживая накатившие слезы. Он произнес последние слова так трогательно, что мне сложно прятать эмоции и делать вид, что все в порядке. Как же быстро он меняется: всего десять минут назад со мной жестко разговаривал суровый мужчина, а теперь он хрипит вполголоса, просит не уходить.

Я никуда и не собиралась.

Маркус оборачивается внезапно, мне даже приходится отступить, чтобы не упасть. Он молниеносно заключает меня в удушающие объятия. Я вынуждена обхватить ногами его талию, когда он приподнимает меня за обнаженные бедра. Твердый и воинственный взгляд изучает мое лицо, а одна рука властно поглаживает заднюю часть шеи.

— Пригрозить, что ни в коем случае не дам тебе уйти, было бы нечестно, — выдохнув, Марк сталкивает наши лбы, — но я не дам повода, чтобы ты захотела попрощаться со мной.

В живот упирается его стояк. Горячие губы Маркуса безмятежно дотрагиваются к моим. Я просто растворяюсь в нем в очередной раз. Цепляясь за его массивные плечи, я наслаждаюсь глубоким страстным поцелуем и ощущением, как длинные трепещущие пальцы мягко соскальзывают вдоль позвоночника…

~*~*~*~

Каталин

Мне понятна изредка проявляющаяся грусть на лице Майи. Она так красива в этом прекрасном подвенечном платье, и торжество получилось великолепным, а еще рядом с ней любимый мужчина, который стал сегодня ее законным мужем. Однако ее родители даже знать свою дочь не хотят. С моей семьей у меня отношения обстоят лучше, и все же мы не так дружны, как раньше. Надеюсь, скоро все наладится, и они примут мой выбор.

Гости один за другим покидают впечатляющих размеров шатер и, рассредоточившись вокруг грандиозного фонтана, с восхищением наблюдают, как разноцветные струи поднимаются высоко вверх. Бесподобное зрелище радует собравшихся. «Танцующий» под музыку фонтан приковывает к себе взгляды абсолютно всех. Всего несколько минут назад мы разговаривали с Маркусом, но беседы отошли на второй план, когда началось вечернее шоу.

Весна в Риме выдалась теплой. Здесь, загородом, так же свежо и хорошо, как и в столице. Наслаждаясь лучами заходящего солнца, Ева сидит на лавке невдалеке от нас. Лукас появляется меньше чем через минуту со стаканом апельсинового сока в руке. Я завороженно смотрю на то, как он заботится о Еве, поглаживает ее уже огромный живот. Мне очень повезло с Маркусом. Я думаю, что в браке Марк будет таким же нежным и ласковым, как его лучший друг. Но одних предположений недостаточно. Буду ли я с ним счастлива всю жизнь?

— О чем задумалась? — приобняв за плечи, Маркус целует меня в висок.

Задевая губами кожу, он негромко усмехается, зарываясь носом в моих распущенных волосах. Его свободная ладонь ложится на мой живот, и я буквально чувствую, что именно изучает его взгляд. Он сконцентрирован на Лукасе и Εве, поэтому слегка давит на живот и, оттопырив пальцы, касается его несколько настойчивее, чем обычно. Я знаю, чего он хочет. Однако больше всего я боюсь совершить ошибку.

— Просто наслаждаюсь вечером, — отвечаю ему.

Звуки моего голоса, по всей видимости, привели его в чувство. Маркус переложил ладонь мне на плечо, а затем отпил шампанского из своего полупустого бокала.

Прижавшись ко мне еще крепче, он шепчет что-то невнятное на ухо. Со страстью. Указательный палец цепляет один из многочисленных светлых локонов, и Марк подносит его к губам. У него есть по крайней мере один зритель — я. Мне всегда мало его ласк, его любви, хоть Маркус и не скупится на выражение своих эмоций. Он темпераментный, пылкий, неистовый… С ним я никогда не чувствую себя одинокой и нелюбимой. С ним я ощущаю себя настолько желанной и привлекательной, что…

— Праздник великолепен, брат! — Марк прерывает поток моих мыслей, увидев шагающего к нам Дейла.

Новоиспеченный муж Майи и мой парень обнимаются, похлопывая друг друга по спине. В этот насыщенный и красочный день у этих двоих не было времени пообщаться. Я с пониманием оставляю их наедине, отдаляясь на несколько шагов назад. Роскошный фонтан продолжает завораживать присутствующих, но больше всего он восхищает детей, потому что взрослые гости, окружившие «танцующие» воды, перестали созерцать представление. Они беседуют, чокаясь бокалами, наполненными вина.

Я сделала немало кадров, запечатлев на камеру лучшие момента торжества. Я пообещала Дейлу и Майе, что постараюсь предложить статью об их счастливом событии редактору журнала, в котором я сейчас работаю. В любом случае, даже если ничего не получится, у нас останутся чудесные фотографии.

Боже, как же молодожены счастливы. Они заслужили это. Найдя меня в толпе, Маркус становится позади. Обе его руки свободны, и теперь он обнимает мою талию двумя ладонями, а после с каким-то облегчением вздыхает. Будто искал меня не одну минуту, а целый год.

Вдали от нас снова слышатся ругань и возмущения. Я узнаю эти голоса. Алистер весь вечер осыпает проклятиями свою спутницу, да и она не остается в долгу. Многие приглашенные просто перестали реагировать на двоих сумасшедших, не умеющих договориться друг с другом. Алистер Шеридан стал мне кем-то вроде «подружки» мужского рода. Он также близкий приятель Дейла. Я не могу представить эту свадьбу без него. Однако не унимающаяся итальянка рядом с ним действительно невыносима. Она свои ворчанием достает меня больше, чем недовольные взгляды Пьетры, ее родителей, ее неизменной свиты и матери Маркуса. К счастью, она удалилась вскоре после брачной церемонии. Маркус ни разу так и не подошел ни к одному из членов семьи. Конечно, они винят в этом меня. Меньше всего на свете мне хочется быть камнем преткновения. Я мечтаю о том дне, когда Марк помирится с родными, и они перестанут быть против его любимой.

Ферраро посмеивается над своим недругом, когда тот, отделавшись от навязанной ему девчонки, направляется к нам быстрым шагом. Тут, около шатра, стоя на зеленейшем в мире газоне, его встречаем мы с Маркусом и подошедшие Лукас с Евой. Расслабив узел галстука, Алистер, сомкнув губы трубочкой, медленно выдыхает. Он сначала смотрит в сторону, а потом, заметив смешки парней, резко оборачивает голову.

— Вам кажется это забавным?! — его негодование пробивается сквозь громкую живую музыку, которую играет ансамбль на сцене.

Лукас откашливается в кулак и вскидывает театрально одну бровь.

— То, что ты скоро породнишься с этой чокнутой? — осведомляется он в шутливой манере. — О-очень!

Вместо того чтобы рассердиться и попросить Блэнкеншипа заткнуться, Шеридан поднимает голову кверху. В темнеющем небе мерцают первые звезды.

— Не приведи Господь… — прошелестев это Алистер, плотно смыкает веки.

Затем, распахнув их, он опускает подбородок и глядит ожесточенным взором на каждого из нас по очереди. Маркусу совершенно плевать на проблемы моего друга, но он остался терпеливо его выслушивать. Ради меня.

— Ну и какого же черта моему старику стукнуло в голову жениться?! В 54, черт побери, года! Этой Луизе нет еще и сорока пяти! Со своей мерзкой дочерью она притащилась из захолустья, охмурила моего отца и теперь собирается за него замуж! — Жестикулируя активно одной рукой, другую Алистер держит в кармане узких брюк. — Папа ей околдован, какая бессмыслица! Мне приходится все время терпеть эту чертову Джоселин! Глупая провинциалка! Хорошо, что я съехал на съемную квартиру в январе… Не хватало ещё жить с этой молоденькой дурой в одном доме!

Алистер, отступив подальше, закуривает сигарету, чтобы привести в порядок нервы. К нему присоединяется и Лукас, но отводит того еще немного в сторону, чтобы никак не навредить малышу в утробе матери. Привлекши меня к себе, Маркус иронично, с ухмылкой замечает:

— Ну, привыкай, трудоголик, еще чуть-чуть — и эта, как ты выражаешься, провинциалка, станет тебе сводной сестренкой.

Джоселин, откровенно говоря, красивая, но характер у нее далеко не самый лучший. Мне даже жаль Алистера. В отличие от Лукаса и Маркуса, заливающихся смехом и поддерживающих веселую атмосферу праздника, мы с Евой и вправду сочувствуем Шеридану.

Официанты приносят нам новую порцию напитков, забирая с собой пустые бокалы. Чокнувшись, мы дружно желаем Алистеру, чтобы его будущая жизнь была не слишком уж кошмарной.

В компании все смеются, даже Алистер, но душу по-настоящему греет искренний смех одного человека Моего человека.

Моего Маркуса Ферраро.

L O V E