Оружие Круппа. История династии пушечных королей

Глава VIII. КОНЕЦ «ДЕЛА КРУППА»

Посетив Меппен, кайзер пришел в восторг. Там все было ему по душе: рвались настоящие снаряды, поражались цели, земля под высокими сапогами Вильгельма содрогалась, как во время землетрясения. Стоило слегка пофантазировать (а у него фантазии хватало с избытком), и можно было вообразить, что идет настоящая война. Для кайзера такое зрелище было преисполнено неизъяснимого величия. При одной мысли о боевой схватке у него навертывались на глаза слезы — не от огорчения, конечно, а от гордости за свою армию, и Фриц Крупп позаботился о том, чтобы этот эффект был усилен музыкой: он приказал своему оркестру играть: «Славься, наш кайзер!»

Визиты в Меппен так захватили его величество, что кривая крупповских прибылей, которую выводил на диаграмме Эрнст Хауке, скакнула за ее пределы. Штабная верхушка, пережив унижение «черной пятницы», оказалась в еще более затруднительном положении, когда Крупп познакомил его величество с новым металлом, создававшимся на его предприятии. Еще в самом начале своей деятельности как главы фирмы Фриц отдал распоряжение производить опыты с никелевой сталью. Опыты блестяще удались: Крупп выпустил металл, твердый снаружи и упругий внутри. Так одним ударом были сведены на нет все прежние патенты на изготовление броневых плит. Новая броня оказалась пригодной не только для флота; стало абсолютно необходимым использовать ее и в полевой артиллерии. Новый бездымный порох Нобеля, с основой из пикриновой кислоты, был настолько мощным, что разрушал как бронзу, так и литую сталь. У Фрица возникла мысль, что пушки из никелевой стали смогут решить эту проблему, и в начале девяностых годов были готовы для испытаний его первые стволы. Он попросил военное министерство прислать комиссию.

Однако сын Альфреда натолкнулся на такое же отношение, какое встретил его отец, когда впервые предложил военному министерству стальные пушки: генералы ответили, что они довольны тем, что имеют. Тогда Фриц обратился за помощью к Вильгельму, и его величество появился в Меппене, буквально таща за шиворот офицеров штаба («члены комиссии присутствовали на испытаниях,— отмечает один хроникер, — бранясь и возмущаясь»). Штабисты опять потерпели поражение. Как показали испытания, новые полевые орудия могли выдержать самый мощный заряд, и его величество провозгласил, что нелегированная сталь теперь так же устарела, как бронза.

Никелевая сталь прочно скрепила союз между молодым Гогенцоллерном и молодым Круппом. Кайзер назначил Фрица тайным коммерции советником, дав ему право именоваться его превосходительством, и твердо решил не менее одного раза в год посещать апартаменты в Хюгеле, выстроенные для его деда. Принимать императора в качестве гостя представляло собой нелегкое испытание. Вильгельм был взбалмошным, напыщенным щеголем, часто действовавшим под влиянием минутного настроения. При этом он никогда не переставал играть в войну. Кайзер перестроил все вокруг себя на военный лад. Так, например, его канцелярия стала «главной штаб-квартирой», а каждый, даже самый мелкий служащий гражданских ведомств получил военный чин и соответствующую форму. Министр просвещения был произведен в майоры, министр финансов — в лейтенанты. Если министр справлялся со своим делом хорошо, его повышали в звании, если нет, то его предавали неофициальному военному суду, очень часто заседавшему за обеденным столом в Хюгеле.

Сам его величество Вильгельм II всегда гремел саблей — действительно гремел настоящей саблей, вложенной в настоящие ножны, потому что, как правило, приезжал на виллу в полной фельдмаршальской форме, включая шпоры. Хранение личного гардероба кайзера было сложной военно-хозяйственной проблемой; он состоял из двухсот мундиров и требовал неослабного внимания двенадцати камердинеров, или, как обычно называл их Вильгельм, «офицеров личного эскорта императора».

Благодаря покровительству кайзера его превосходительство господин Фридрих Крупп добился той абсолютной монополии, о которой мечтал «великий Крупп». Годовой доход Фрица возрос с 7 миллионов до 21 миллиона марок, а доля берлинских заказов увеличилась с 33 до 67 процентов всего крупповского производства. В то время суммы облагаемых налогом капиталов стали достоянием гласности, и любой человек мог подробно узнать о них из «Ежегодника прусских миллионеров». Вместе с тем, так как пурпурный штандарт его величества очень часто реял над виллой Хюгель, опять ожили старые слухи, будто кайзер получает какую-то долю крупповских прибылей. И хотя в крупповских архивах нет абсолютно никаких данных, подтверждающих выплату кайзеру во время его наездов в Хюгель даже самых мелких сумм, некоторые из приближенных Вильгельма не сомневались, что он набивал там себе карманы.

Единственная серьезная размолвка между Круппом и Вильгельмом произошла в связи с событиями в Китае. Кайзер был крайне взволнован и возмущен событиями в Пекине во время восстания ихэтуаней[27], в частности убийством германского посланника в июне 1900 года, и чрезвычайно обрадовался, узнав, что немецкая канонерка добилась там эффектной победы. Международный экспедиционный корпус, спешивший на выручку осажденным в Пекине европейцам и американцам, был обстрелян артиллерией из старых фортов крепости Дагу и отброшен на левый берег реки. Небольшая германская канонерка «Ильтис» под командой капитана Ланса поднялась вверх по реке и стала обстреливать форты. Орудийный огонь неприятеля быстро превратил судно в пылающий факел. Капитан Ланс был тяжело ранен, но все же сумел высадить на берег десант военных моряков. Они атаковали китайских артиллеристов с фланга и обезвредили орудия, обнаружив при этом на металлических пластинках, прикрепленных к казенной части пушек, надпись «Фридрих Крупп из Эссена». Вслед за тем из главной штаб-квартиры в Берлине сообщили, что его величество с восторгом отнесся к подвигу Ланса и наградил его высшим военным знаком отличия Пруссии — орденом «За военные заслуги». В ответ «всевысочайший» получил донесение отважного капитана, гласившее:

«В наш корабль попало 17 снарядов, причем большая часть их разрывалась на палубе, убивая и калеча моих смелых матросов. И какая ирония судьбы! Все вражеские пушки и снаряды прибыли сюда с нашей родины — это современные крупповские скорострельные орудия и боеприпасы».

Вне себя от ярости, кайзер направил Фрицу телеграмму:

«Сейчас, когда я посылаю своих солдат в бой против желтых бестий, недопустимы всякие попытки наживаться на столь серьезной ситуации».

Для Эссена сложилась действительно серьезная ситуация: Ланс стал национальным героем. Фриц терпеливо объяснял, что если храбрость капитана вне всяких подозрений, то имеется достаточно оснований сомневаться в точности его донесения. Конечно, это печальный факт, что китайские форты вооружены крупповскими пушками, но эти пушки не скорострельные, а устарелого образца. Его отец продал их Ли Хун-чжану несколько десятков лет назад, когда Фриц был еще совсем малышом. Как может кайзер винить в чем-то ребенка? И если на то пошло, как он может винить отца этого ребенка? Ведь во времена продажи Ли был большим другом Германии. В сущности, он и теперь по-прежнему ее друг и к тому же не Несет ответственности за восстание в Пекине. Ему сейчас семьдесят семь лет, и, как губернатор провинции, он с явным риском для самого себя выступал против «желтых бестий». Но императору все это, конечно, уже известно — он знает Ли Хун-чжана и был в числе монархов, которые назначили его комиссаром по восстановлению мира после того, как разгромили ихэтуаней.

Молчание Берлина угнетало Фрица. Но, конечно, Берлину трудно было признать, что офицер, награжденный орденом «За военные заслуги», мог что-то напутать; еще труднее было признать кайзеру, что ошибся и он сам. В течение месяца телеграфные провода между Берлином и Эссеном бездействовали. Затем Вильгельм, скучая по божественному грому Меппена, пригласил его превосходительство герра Круппа в Берлин. Они говорили о посторонних вещах. Император делал вид, что ничего не случилось. Фриц тем более не питал уже зла.

* * *

Фриц Крупп не только поддерживал славу своего отца в производстве предметов вооружения, но и всячески приумножал ее. Единственным военным конфликтом девяностых годов, в котором оружие Круппа потерпело поражение, была японо-китайская война 1894 года, когда клиенты Альфреда китайцы были обращены в бегство новыми покупателями Фрица японцами. Подобно своему отцу, Фриц был награжден многими орденами, носившими такие громкие названия, как командорский крест ордена «Румынской короны», большой крест «Белого сокола», командорский крест ордена «святого Генриха» и орден «Короны» 1-й степени с бриллиантами (последний орден был пожалован Фрицу кайзером Вильгельмом, на которого произвело впечатление хладнокровное поведение Фрица под огнем в Меппене).

Хитроумным коммерческим выдумкам Фрица, казалось, не было конца. Пожалуй, самой выгодной из них была та, которую забавлявшийся ими кайзер прозвал «Schutz-und Trutzwaffen Schaukeln» («качелями с оборонительно-наступательным оружием»). Суть ее заключалась в следующем. Усовершенствовав свою броню из никелевой стали, Фриц разрекламировал ее всем правительствам. Армии и флоты вложили в закупку брони определенные суммы. Тогда он раскрыл секрет своих снарядов из хромовой стали, которые были способны пробивать никелевую сталь. Армии и флоты снова израсходовали некоторые средства на покупку. Затем Фриц выступил с броневыми плитами из высокоуглеродистой стали (это было на Всемирной выставке в 1893 году в Чикаго, и прибыли от одной такой операции оказалось достаточно, чтобы оправдать затраты в размере 1,5 миллиона долларов на сооружение выставочного павильона). Но как раз в тот самый момент, когда все генералы и адмиралы полагали, что обеспечили свои вооруженные силы несокрушимыми щитами, Фриц опять появился на сцене. Есть хорошие новости для сторонников смелой наступательной тактики, сообщил он. Выяснилось, что даже усовершенствованную броню можно пробивать «капсюльными снарядами» с разрывными боеголовками, которые стоят дьявольски дорого. Правительства многих стран мира глубоко запустили руки в свои казначейства и снова стали выгребать оттуда нужный для закупок капитал. В целом Фриц поймал на эти «качели» 30 правительств.

Фриц показал цифры доходов от такой «игры» императору, который хихикал над ними. Вильгельм онемел бы от изумления, если бы знал истину до конца: он сам попался в один из вариантов «качелей». Берлин только что уплатил 140 миллионов марок за новейшие полевые орудия Круппа («образец 96»). Как и у любых пушек на протяжении всей военной истории, вплоть до этого момента, у них было жесткое сцепление ствола с лафетом, то есть отсутствовало противооткатное устройство[28]. При выстреле пушки откатывались целиком, и для следующего выстрела надо было снова наводить их на цель. Шнейдер из Крезо следил за делами Круппа. В тот день, когда Эссен поставил последнюю партию пушек в Тегель, Париж стал вооружаться шнейдеровскими полевыми орудиями 75-мм калибра, поглощавшими собственную отдачу. Генеральный штаб в Берлине пришел в замешательство. Тогда Фриц телеграфировал в столицу, чтобы там не волновались: он сам туда едет. Прибыв в Берлин, Крупп торжественно объявил, что его конструкторское бюро только что завершило работу над орудием с цилиндрическим противооткатным устройством. Оно действует точно так же, как французская 75-лш пушка. Все облегченно вздохнули, и никому не пришло в голову задать Фрицу вопрос, почему пушка была закончена именно теперь и во что она обойдется. А стоила она недешево: перевооружение немецкой армии раздуло крупповскую прибыль еще на 200 миллионов марок.

За последние четыре года XIX века Фриц умудрился выжать немало наличных денег даже из конкурирующих с ним промышленников. Для этой цели он использовал простейший трест в области вооружений. В 1897 году существовало два основных процесса производства цементированных броневых плит. Один — крупповский; другой — американца Хейуорда Огастеса Гарвея. Под маской фирмы «Гарвей юнайтед стал компани», которая существовала только на бумаге и председателем которой числился Альберт Виккерс, происходил обмен патентами. Все члены организации — Крупп, Виккерс, Армстронг, Шнейдер, Карнеги и компания «Бетлхем стал» — договорились собрать воедино информацию об усовершенствовании процесса закаливания стали, и Крупп получал отчисления со своего патента в размере 45 долларов с каждой тонны выпущенной судовой брони.

Броня является оборонительным видом вооружения, чего нельзя сказать о снарядах. Между тем в 1902 году Крупп и Виккерс заключили второе соглашение, о последствиях которого, казалось, никто из них пе задумывался. Инженеры Фрица создали взрыватели, которые были признаны лучшими в мире и так понравились Альберту Виккерсу, что тот захотел поставлять их своим заказчикам. Фриц послал в Шеффилд соответствующие чертежи и обещал сообщать о всяком дальнейшем усовершенствовании. Со своей стороны Виккерс обязался на каждом снаряде ставить штамп КПВ (крупповский патентованный взрыватель) и платить Эссену один шиллинг и три пенса за каждый израсходованный снаряд. В таком случае, если бы вспыхнула война между азиатскими и южноамериканскими клиентами обеих фирм, это условие выглядело бы относительно невинным. Но в случае войны между Англией и Германией возникла бы чрезвычайно некрасивая ситуация: Крупп получал бы прибыль прямо пропорционально числу убитых солдат Германии.

* * *

Возможность такого столкновения начинала угрожающе возрастать. Немецкие и английские студенты, встречаясь на континенте, открыто говорили о назревающем конфликте. Офицеры германского флота усвоили привычку провозглашать тосты за «день», то есть день объявления войны. Уже в начале 1891 года вновь созданный Пангерманский союз [29] разослал коммерсантам выставочные значки с надписью: «Мир принадлежит немцам». В своей главной штаб-квартире кайзер — эта реальная сила, подогревавшая воинственные настроения, — продолжал играть с огнем. Вильгельм считал, что франко-прусская война подняла мощную волну тевтонских побед, и опасался только одного: чтобы эта волна не спала.

На вилле Хюгель Фриц размышлял о способах оказать помощь своему другу. Одним из таких способов было добавить еще один ручей к потоку шовинистической литературы. В соответствии с этим он основал в 1893 году в столице ежедневную газету «Берлинер нейсте нахрихтен» и открыл телеграфное агентство. Политическая направленность газеты и агентства была ясна. Они поддерживали фирму «Крупп», «всевысочайшего», армию, военно-морской флот, немецкую промышленность и Пангерманский союз. Вильгельм по достоинству оценил услуги Круппа. Однако слова — это далеко не все, что требуется, с грустью вздохнул кайзер. А как насчет дел? Почему бы Фрицу не выставить свою кандидатуру в рейхстаг? Фриц поморщился. Однажды он уже пытался это сделать. Тогда попробуйте снова, настаивал Вильгельм. В рейхстаге слишком много депутатов-предателей! Кайзер просил их проголосовать за ассигнование 100 миллионов марок, чтобы он мог увеличить свою армию на 60 тысяч солдат. Но эти свиньи имели наглость ответить, что ему уже было отпущено 12 миллиардов марок, что численность армии со времени Седана утроилась и что этого более чем достаточно. В ответ на это нахальство пришлось распустить рейхстаг, и кайзер был бы очень благодарен Круппу, если бы тот выставил свою кандидатуру в новый рейхстаг.

Как лояльный немец, Фриц — правда, нехотя — согласился, а его мастера, как правоверные крупповцы, эскортировали рабочих к избирательным урнам и следили за их голосованием. Первый раунд не принес решающих результатов, дав 19 484 голоса Круппу, 19 447 — католическому кандидату и около 5000 голосов представителю Социал-демократической партии Германии. Однако в заключительном туре Фриц одержал победу ничтожным большинством голосов: социал-демократы на этот раз сочли неприемлемым блокироваться с католиками и тем более с Круппом. Провалившийся кандидат жаловался, что избирательная процедура на участках крупповского концерна была в корне неправильной, но официальные наблюдатели заявили, что ничего предосудительного не заметили. Торжествующие победители бесплатно угощали пивом всех эссенцев и организовали факельное шествие по городу. Хотя Фриц с 1893 по 1898 год был депутатом рейхстага от Эссена, он никогда не выступал на его заседаниях и, казалось, был очень удивлен необходимостью соблюдать строгую партийную дисциплину в парламенте, где сторонники императора имели лишь незначительное большинство.

Фриц проголосовал за принятие закона о военных ассигнованиях, и это было его предельным вкладом в партийную политику. Однажды он голосовал против своего партийного руководства, а проявленная им политическая бестактность дважды ставила правительство в весьма неловкое положение. В 1894 году Крупп заявил на одном банкете, что неудача в торговых переговорах с Россией повлечет за собой войну. Это ему известно, продолжал он, потому что так высказался Бисмарк в беседе со своим врачом, а тот передал его слова Фрицу. На следующий день сенсационное заявление Круппа было напечатано на первых полосах всех берлинских газет, за исключением его собственной. Отставной канцлер был вынужден сделать формальное опровержение. Здесь Бисмарка можно заподозрить в неискренности. По всей вероятности, подобные мысля приходили ему на ум: нужно было что-то сделать, чтобы обезвредить новый франко-русский военный союз.

Четыре года спустя, в разгар англо-французского кризиса по поводу Фашоды [30], Фриц беседовал в замке Го-генцоллернов. Тогда германский министр иностранных дел между прочим сказал, что если бы он был премьер-министром Великобритании, то немедленно объявил бы Франции войну, использовав Фашоду как предлог, так как для Англии это на редкость благоприятный момент: соотношение сил сложилось временно в ее пользу. Вернувшись к себе в отель, Фриц написал письмо одному другу в Лондон, прося его, чтобы точка зрения немецкого министра была сообщена британскому премьеру. Результат легко можно себе представить: сконфуженный Берлин был вынужден оправдываться.

Неудачнее всего Фриц действовал на открытой политической арене и успешнее всего — за ее кулисами. Он всегда понимал это, а теперь и кайзер должен был с ним согласиться. Идя своими, только ему одному ведомыми окольными путями, депутат из Эссена создавал будущее фатерланда такими средствами, какими не располагал ни один из членов рейхстага. Вильгельм мечтал о могучем германском флоте и в 1895 году на торжествах по случаю открытия Кильского канала, соединившего Северное море с Балтийским, попросил Круппа помочь ему в строительстве такого флота. Сложилась недопустимая ситуация, заявил кайзер: Германия заняла второе место в мире по объему торговли, а в то же время по мощи ее военно-морского флота находится на пятом месте. Даже Италия имеет больше боевых кораблей. За всю историю цивилизации ни одна развитая в торговом отношении держава не могла обойтись без поддержки военно-морских сил. Кроме того, теперь идет напряженная борьба за колонии. Если рейх намерен подобрать несколько оставшихся лакомых кусков, то ему абсолютно необходим мощный флот. Не присоединится ли Крупп к кайзеру в этом «крестовом походе»?

Крупп охотно согласился. Он усилил свою поддержку Пангерманскому союзу, который уже начал кампанию за создание мощного флота, и жертвовал большие суммы на нужды Военно-морского союза, наводнявшего страну с помощью ста тысяч своих членов, целой армии платных лекторов и журнала «Ди флотте» — милитаристской, шовинистической литературой. Однако Фриц мог сделать больше, чем просто содействовать созданию военно-морского флота. Он сам мог его построить. После бесед с вице-адмиралом Фридрихом Голльманом, возглавлявшим тогда имперское военно-морское ведомство, Крупп решил заново переоборудовать завод Грузона, чтобы наладить массовое производство брони из никелевой стали для военных судов и построить в Эссене девять новых бронированных кораблей.

На следующий, 1896 год начатая Вильгельмом кампания за создание мощного военно-морского флота сделала два огромных шага вперед: Голльман был заменен энергичным адмиралом Альфредом фон Тирпицем, а Крупп купил в Киле судостроительную верфь. Расположенный в глубине живописного фьорда и господствующий над одной из самых удобных естественных гаваней в Европе, Киль был известен главным образом как место стоянки личной яхты кайзера «Гогенцоллерн». Теперь Киль был переполнен крупповцами. Кильская верфь и заводы Фрица в Эссене, Аннене, Рейнхаузене и Магдебурге давали ему полную возможность создать весь флот целиком — от заклепок до снарядов. Он торжественно отметил свое новое достижение, добавив к своему гербу якорь.

Фриц построил для Тирпица девять линейных кораблей, пять легких крейсеров и 33 эсминца. Казалось бы, вся эта армада должна была удовлетворить адмирала, но он не был доволен. Брюзжа, Тирпиц требовал, чтобы военно-морское ведомство получило полностью все то, за что платит. А оно не получило всего: оно получило лишь половину. Крупп взял за корабельную броню 279 миллионов марок, и Тирпиц обнаружил, что прибыль Фрица составила в этом случае ровно сто процентов. Но и Крупп был недоволен вмешательством адмирала в его дела. Его берлинская газета начала яростную кампанию против военно-морского министерства, обвиняя его в том, что оно торгуется по поводу цен, когда безопасность отечества находится под угрозой. Новый председатель Военно-морской лиги князь Отто цу Зальм-Хорстмар обратился к Тирпицу с письмом, убеждая его не жалеть денег для ускорения строительства флота. Подвергшись резкому допросу со стороны адмирала, князь признался, что направил ему это письмо по просьбе «господ, связанных с немецкими промышленными интересами», в частности Круппа. Рассвирепевший Тирпиц решил поставить Фрица на место. Позволив репортерам назвать себя «хорошо информированным военным источником», адмирал выдвинул против Круппа обвинение в спекуляции и потребовал положить конец его «политике монопольных цен», но тотчас же вызвал на себя ответный огонь. Один «хорошо информированный промышленник» из Эссена назвал адмирала «насквозь изолгавшимся субъектом». Тогда Тирпиц стал требовать проверки бухгалтерских книг Круппа, и Фриц бросился за помощью к кайзеру.

«Всевысочайший» приказал Тирпицу оставить Круппа в покое. Кайзер считал себя обязанным защищать Круппа против всех обвинений, даже самых тяжких. Вильгельм нуждался в своем оружейнике. Теперь правление кайзера было навсегда связано с милитаризмом, а в бою крепкие мускулы крупповской стали, выпускаемой «государством в государстве», были необходимы: без дома Круппов дом Гогенцоллернов был бы карточным домиком. Надо помнить, что это были годы, когда под нажимом сторонников мира главы государств были вынуждены посылать элегантно одетых делегатов на заседания Гаагских конференций по разоружению. Конечно, император вообще ненавидел всякие такие заседания, а его обязательства по отношению к Эссену еще усугубляли эту неприязнь.

Между тем в Киле на крупповской верфи «Германия», так же как и в Эссене, производились опыты с новым удивительным видом оружия. Несмотря на явно выраженную оппозицию со стороны Тирпица, инженеры верфи пришли к выводу, что строительство подводных лодок практически осуществимо. Создание гирокомпаса сделало возможным вождение подводных кораблей, а изобретение дизельного мотора исключало необходимость пользоваться опасным и дымным газолином. Массовое производство подводных лодок могло начаться лишь через несколько лет, но уже был полностью закончен проект первого немецкого подводного корабля. Лишенные воображения инженеры окрестили его довольно прозаически — «Подводная лодка-1 (U—1)».

* * *

1 января 1900 года наступил новый век. Эссен приветствовал его начало должным образом — орудийной стрельбой и фейерверками. На холме Хюгель два отпрыска династии Круппов, которым предстояло дожить до мрачных последствий деяний фирмы, тайком смотрели из апартаментов кайзера на дождь фейерверков. Предполагалось, что они спят. Тринадцатилетняя Берта и двенадцатилетняя Барбара вели строгий и уединенный образ жизни. Правда, им разрешали иногда сопровождать своего отца во время его морских путешествий на борту одной из двух его яхт «Майя» и «Пуританин».

Никто из тех, кто близко знал Фрица, не высказывал удивления по поводу его увлечений. Все считали, что при всем богатстве семьи Круппов у Фрица была нелегкая жизнь: неудачно сложившееся детство, затем унижавший его достоинство период обучения и, наконец, огромная ответственность главы концерна. Социал-демократы, конечно, были настроены к нему враждебно. Их газета «Форвертс» вела яростную кампанию против Фрица.

С точки зрения марксистов, Фриц олицетворял собой в полной мере все зло капитализма. Он производил орудия смерти, был советником кайзера по вопросам мировой политики, богател на труде и поте пролетариата и растрачивал свое состояние на вакхические празднества. В подвластной ему империи находились три собственных его поместья: Хюгель, комфортабельно обставленный охотничий домик в Зайнекке на Рейне и поместье Мейнекк в Баден-Бадене, которое Марга получила в наследство от дальнего родственника. В Зайнекке и Мейнекке Фриц устраивал приемы для избранного общества рейха, а в своем эссенском замке был гостеприимным хозяином для коронованных особ — кайзера, португальского короля Карлоса, бельгийского короля Леопольда и австрийского императора Франца-Иосифа, а также для принца Уэльского перед его восшествием на престол под именем Эдуарда VII. Приемы Фрица в берлинском отеле «Бристоль», в нескольких шагах от перекрестка Унтер-ден-Линден и Вильгельмштрассе, были крупными событиями в светской жизни столицы.

Неуемная страсть — это плод многих лет жизни, лишенной страстей. Фриц, несомненно, считал, что после своей безотрадной юности имеет законное право как-то развлечься и, по-видимому, помочь ему в этом смогут жизнерадостные итальянцы. Особенно его привлекал Неаполь, где проживал в то время немецкий естествоиспытатель Антон Дорн. Однако Дорн отнесся сначала холодно к любознательности эссенского туриста. Зоологическая станция ученого предназначалась для работы профессионалов, и Дорн не доверял дилетантам в области морской биологии. Но Фриц не был простым любителем. Прежде всего он мог позволить себе купить такое оборудование, которое было не по карману Дорну. В Киле у Фрица была яхта «Майя», перестроенная и приспособленная специально для экспедиций, отправляющихся на поиски океанской фауны. После первых же рейсов «Майи» Дорн и его коллеги сочли возможным признать, что Фриц Крупп вносит некоторый вклад в научные исследования. Затем Фриц приказал своей кильской судостроительной верфи спроектировать усовершенствованный аппарат для погружения в глубины моря и принял решение проводить каждую зиму и весну близ Италии. Его базой будет остров Капри. И начиная с 1898 года Фриц стал ежегодно проводить там несколько месяцев.

Однако Фриц не ограничивался исследованиями только примитивных форм жизни, а собирал также экземпляры «homo sapiens» («мыслящего человека»), и лишь горстка немцев знала об этом. Первым берлинцем, который заподозрил, что Крупп превратился в настоящего педераста, был Конрад Уль, владелец отеля «Бристоль», где Фриц проводил время в обществе итальянских юношей. Уль заявил о похождениях Фрица комиссару по уголовным делам берлинской полиции Гансу фон Трескову. Так возникло «дело Круппа». Характерно, что Тресков не был удивлен заявлением Уля. Как комиссар признался много лет спустя в своих мемуарах «О князьях и прочих смертных», он в то время был занят расследованием нескольких сот подобных дел, касавшихся видных деятелей вильгельмовской Германии. Конечно, берлинская полиция не собиралась арестовывать таких людей. Но «дело Круппа» было значительно более серьезным, чем полагал фон Тресков. Как выяснилось, самые дикие оргии Фрица происходили на острове Капри. Весной 1902 года, после расследования, проведенного итальянской полицией, правительство короля Виктора-Эммануила II предложило Фрицу покинуть территорию Италии и больше туда не возвращаться.

Если бы инцидент на этом закончился, то «пушечный король» отделался бы легким испугом. Он и так намеревался сократить в этом году свое пребывание в Италии: в Меппене ожидался приезд кайзера на стрельбы, а сам Крупп должен был открывать в Дюссельдорфе ярмарку рейнской и вестфальской промышленности, где предполагал показать гигантский, длиной 50 ярдов, стальной вал гребного винта. После Меппена Вильгельм посетил Эссен, чтобы отметить сотую годовщину присоединения города к Пруссии, и оба они — кайзер и Фриц — оказывали взаимно друг другу различные почести. Кроме того, Крупп присутствовал летом на регате в Киле как почетный гость императора. И к сентябрю, когда Фриц отправился в Лондон, чтобы продлить соглашение с Виккерсом относительно взрывателей, все выглядело так, словно он чист как стеклышко. Конечно, остров Капри был для него потерян. Но в конце концов имелись и другие острова. Соблюдая осторожность, он мог бы продолжать свои «оригинальные» развлечения и в ином месте.

♦ ♦ ♦

Однако Фриц забыл о существовании прессы. Теперь он стал лицом, находившимся под наблюдением полиции. Правда, ему не грозило судебное преследование, но ряд свидетелей уже был допрошен под присягой, в полицейских досье Италии находились компрометирующие его фотографии, а инспектора итальянской полиции не были озабочены, как их коллеги в Берлине, сохранением доброго имени Круппа. И нашлись предприимчивые репортеры, проверившие факты и опубликовавшие их в печати. Разоблачения получили широкую огласку, пока Фриц находился в Лондоне. Почти одновременно неаполитанская газета «Пропаганда» и римская «Аванти» дали подробную информацию о похождениях Круппа. В передовых статьях выражалось негодование до поводу развращения подростков.

В октябре 1902 года на вилле Хюгель были получены анонимные письма на имя Марги с вложенными в них вырезками из итальянских газет. Потрясенная Марга первым же поездом отправилась в Берлин и явилась прямо к кайзеру. Вильгельм выразил крайнее недовольство ее визитом, затем собрал у себя ближайших советников. Столичные друзья Фрица со своей стороны разработали такой план действий: они доложат его величеству, что Марга невменяема, что она подвержена галлюцинациям и срочно нуждается в длительном лечении в психоневрологическом заведении. Растерявшийся Фриц согласился с планом друзей и отдал приказ отправить жену в психиатрическую больницу в Йену. Некоторым работникам фирмы было сказано, что она уехала отдыхать в Баден-Баден, но большинство сотрудников знали правду: слишком много слуг Круппа видели, как ее насильно поволокли в поезд, ожидавший на территории виллы. Это случилось 2 ноября. Дальше события бурно нарастали. Шесть дней спустя католическая газета «Аугсбургер постцайтунг» поместила объемистую статью своего корреспондента в Риме. Хотя Фриц не был прямо назван, но прозрачные намеки в статье открывали путь к его полному разоблачению. Однако настоящий гром грянул 15 ноября. В этот день в газете Социал-демократической партии Германии «Форвертс» была опубликована пространная статья под заголовком «Крупп на Капри». Газета сообщала, что его превосходительство герр Крупп, «богатейший человек Германии, чей годовой доход в связи с поставками военно-морскому флоту возрос до двадцати пяти миллионов, если не больше, и который эксплуатирует на своих заводах свыше пятидесяти тысяч человек... предавался гомосексуализму с молодыми людьми на острове Капри».

К вечеру этот номер газеты стал раритетом. Имперская полиция конфисковала все обнаруженные ею экземпляры; был произведен обыск на дому поголовно у всех подписчиков газеты и даже в пюпитрах депутатов рейхстага. Однако рука «всевысочайшего» не могла проникнуть всюду. Вся империя уже знала о «деле Круппа». По просьбе Круппа имперская прокуратура начала уголовное преследование против ответственного редактора газеты «Форвертс», обвиняя его в «преступной клевете». Сообщения друзей Фрица из Берлина подтверждали, что машина подавления уже наготове. Требуется лишь команда императора, и она последует, если Крупп ее испросит. Защищая свои интересы, Фриц окажет огромную услугу рейху, так как кайзеру представится возможность нанести Социал-демократической партии Германии решительный удар. 21 ноября Фриц обратился с письмом к камергеру двора его величества, прося устроить ему аудиенцию у Вильгельма, но, отправив письмо, стал колебаться. Назавтра, 22 ноября, четыре врача должны были приехать в Хюгель, чтобы обсудить с Круппом дальнейшую судьбу его жены. Маргу можно было навсегда оставить в больнице для душевнобольных, и ее дочери выросли бы в полной уверенности, что их мать была умалишенной. Фриц не мог преступить эту грань и решил покончить с собой.

Как именно и в какой момент совершил он самоубийство — никогда не будет известно; несомненно только то, что официальные сообщения о его смерти изобиловали различными противоречиями (относительно времени смерти, последних слов покойного и т. п.) и представляли собой очевидный для всех набор наскоро состряпанной лжи. К вечеру 22 ноября немецкое телеграфное агентство разослало по всему изумленному этой новостью рейху следующую телеграмму-молнию: «Его превосходительство герр Крупп скончался сегодня на вилле Хюгель в три часа дня. Смерть вызвана кровоизлиянием в мозг, которое произошло в шесть часов утра». Что бы ни наблюдали врачи в спальне Круппа, они были последними, кто все видел и знал. Всего загадочнее то, что труп Фрица положили в наглухо запаянный гроб, который оставался закрытым для всех, включая родственников, друзей и членов правления фирмы. Официального вскрытия тела не проводилось.

Марга была освобождена из своего заключения, как только бюллетень телеграфного агентства достиг Йены, и прибыла в Хюгель в личном железнодорожном вагоне, по собственной железнодорожной колее как раз вовремя, чтобы принять участие в похоронах мужа 27 ноября. Но не она больше всех оплакивала Фрица. Эту привилегию оставил за собой кайзер. Он появился на похоронах в полной походной форме в сопровождении генерального штаба и руководителей военно-морского министерства.

После заупокойной службы на кладбище Кеттвиг-Гате император, подкручивая свои загнутые кверху усы, выразил желание обратиться на вокзале с речью к ведущим работникам Эссена. Там он заявил, что приехал в Рур, чтобы «поднять щит германского императора над домом и памятью Круппа». Социал-демократы виновны в «психологическом убийстве», и, поскольку для каждого лояльного немца очевидно, что они умертвили одного из самых доблестных лидеров Германской империи, «он, Вильгельм, не обезвредивший своевременно этих негодяев, разделяет моральную вину за содеянное ими зло».

По настоянию Вильгельма каждого крупповского сотрудника обязали подписать обращение, где выражалась благодарность императору за его кампанию против «психологического убийства» (два ветерана с завода Грузонверк, прослужившие вместе 38 лет, отказались поставить свою подпись и были уволены). 5 декабря император принял делегацию от подписавших обращение, глава которой доложил ему об их «глубокой, почтительной» признательности покойному шефу. В ответ император заверил их, что «крестовый поход» против социал-демократической партии будет продолжен.

И он действительно продолжался, но не под знаменем «дела Круппа», которое было предано забвению. Государственный прокурор доктор Изенбиль заявил, что для вдовы Круппа крайне желательно прекращение всякой дискуссии, связанной с судебным делом ее покойного мужа. Вскоре, однако, распространились слухи, будто Фриц вовсе не умер, а просто незаметно скрылся. Еще в течение нескольких лет в газетах время от времени появлялись интервью с путешественниками, которые сообщали, будто видели Фрица в Соединенных Штатах, в Южной Америке, в Иерусалиме или на Дальнем Востоке.

Заводы Круппа, столь же важные для бронированного кулака Вильгельма, как и любая отрасль военной службы, находились теперь в руках женщины, единственный раз обратившейся к императору за помощью и попавшей за это в сумасшедший дом; вдова Крупп откровенно говорила своим гостям, что она низкого мнения о «кайзере» и его «манерах». Глава концерна не оставил после себя наследника. У него была только наследница — долговязая девица Берта. Что будет дальше? Германия, решительно заявил Вильгельм, недаром зовется фатерландом, то есть страной, где у кормила власти стоят мужчины. Нельзя требовать от гордых германских офицеров, чтобы они расшаркивались перед девчонкой. В конце концов кайзер решил, что есть только один выход из крупповской проблемы: найти Берте жениха.