Поиски подходящего жениха требуют какого-то времени, да и подрастающая Берта, в сущности, еще не доросла до замужества. Поэтому ее вместе с младшей сестрой Барбарой поместили в пансион для благородных девиц в Баден-Бадене.
Хотя сестры и не чувствовали себя в Баден-Бадене очень состоятельными, но фактически они были богаты, и множество юристов корпели над вопросом, какие последствия материального порядка влечет для них внезапная смерть отца. С Барбарой дело обстояло просто. По завещанию Фрица ей было оставлено отдельное состояние в акциях и облигациях; определенная сумма предназначалась и его вдове. С Бертой получалось сложнее. Сохраняя, как всегда, верность заветам Альфреда, Фриц оговорил в своем завещании, что, поскольку его жена не смогла произвести на свет сына, фирма должна стать корпорацией. Фактически такой шаг был необходим в любом случае независимо от завещания, иначе Марга не могла бы быть опекуном Берты до ее совершеннолетия. Однако Фриц помнил также ненависть Альфреда к посторонним акционерам и распорядился, чтобы акции Круппа никогда не продавались ни на одной бирже.
1 июля 1903 года фирма «Фридрих Крупп из Эссена» была преобразована в фирму «Фридрих Крупп акциенгезельшафт» («Акционерное общество Ф. Круппа»), которая действовала как самостоятельная компания в Эссене и как «компания-держатель» для дочерних предприятий в Киле, Рейнхаузене, Аннене, Магдебурге и других местах. «Фрейлейн Берта Крупп» объявлялась «владелицей и главой фамильного предприятия». Этот титул должен был переходить к «старшему наследнику в последующих поколениях». Были соблюдены все формальные условия по созданию акционерной компании, но все они сразу же утратили смысл. Правление фирмы переименовали в «Vorstand», употребив термин, обозначающий совет директоров в акционерных компаниях, но это была чистая формалистика: в совете находились те же самые люди, что и раньше. Германский закон предусматривал, что акционерная компания должна выпустить акции и иметь по крайней мере пять держателей акций. В соответствии с этим фирма «Фридрих Крупп АГ» напечатала 160 тысяч акций. Одна из них была отдана брату Марги — Феликсу, три — другим членам совета, а остальные 159 996 акций — девочке-подростку, бравшей уроки игры на фортепиано. Берта владела 99,9975 процента с капитала концерна.
Марга стала известна теперь в Эссене под именем «вдовы Крупп» и осуществляла контроль за бухгалтерской отчетностью, цифры которой становились все более и более внушительными. В течение первого года своего руководства фирмой Марга получила прибыль в марках на сумму, равную 30 миллионам долларов, а в течение последующих трех лет прибыль с капитала, которым она распоряжалась в качестве опекуна, увеличилась с 6 процентов до 7,5 процента, а затем и до 10 процентов.
Вдова Крупп не была финансовым гением. Как сама Марга признавалась Хауксу, она была «слаба в цифрах», никогда не проверяла его отчетов и, если бы он положил перед ней смертный приговор ей самой, она подписала бы его не глядя. Но Хауке, конечно, не собирался обманывать Маргу, и она знала это. Допустив однажды ошибку в определении мужского характера, она никогда ее не повторяла. Марга была очень предусмотрительна в подборе своих административно-хозяйственных работников. Она понимала, что судьба фирмы «Фридрих Крупп АГ», так же как и ранее фирмы «Фридрих Крупп из Эссена», связана с троном. Она даже подавила в себе чувство гордости, пригласив Вильгельма в Хюгель, и, хотя в то время кайзер не захотел оказать ей высокую честь своим посещением, Марга упорно вербовала к себе в советники людей, которые пользовались расположением императора. Самоубийство Фрица сломило стойкого Ганса Йенке; после его похорон он подал в отставку. На смену ему Марга выбрала на должность председателя совета директоров фирмы Альфреда Гутенберга, вспыльчивого чиновника имперского казначейства, с моржовыми усами, который играл важную роль в германской политике в течение следующих трех десятилетий, включая роковой 1933 год. В состав совета также входили бывший министр кабинета, отставной офицер военно-морских сил, банкир из числа приближенных кайзера, семь видных чиновников из Берлина и девять инженеров, администраторов и адвокатов, лично известных его величеству.
В истории династии Круппов период времени между ноябрем 1902 года и августом 1906 года имел свои особенности. Деятельность обширной промышленной империи Круппов отличалась тогда небывалой активностью, и тем не менее светская жизнь на вилле Хюгель совсем замерла. Кайзер давно уже не появлялся здесь. Из боязни оскорбить Вильгельма Марга решила не принимать у себя никаких царственных гостей вообще. Иметь дела с европейскими монархами было поручено совету. Однако дом Круппов по-прежнему привлекал к себе за границей внимание как военных министров, так и противников гонки вооружений, что блестяще продемонстрировал Джордж Бернард Шоу в декабре 1905 года, когда поставил в Лондоне свою пьесу «Майор Барбара» — слегка завуалированную сатиру, созданную в основном на фактическом материале о деятельности Круппов.
Занавес на премьере пьесы Шоу опустился ровно за пять месяцев до объявления помолвки Берты.
Мысль о том, что Берта сама может вершить дела своей фирмы, ни у кого даже не возникала: все ее окружение знало, что кайзер никогда не даст на это согласия. Берта должна была выйти замуж, и только.
♦ ♦ ♦
В начале весны 1906 года, когда Берте исполнилось двадцать лет, кайзер решил, что для нее настало время пожертвовать своей девичьей свободой во имя империи. В это время сестры находились на пути в Неаполь к друзьям своего отца; девушки решили навестить ученых-биологов, чтобы подробно разузнать об исследованиях, проводившихся отцом в Средиземном море. В Риме их предусмотрительно задержали, и Берта встретилась там со своим будущим супругом (и надо же где!) в прусском королевском посольстве при Ватикане. Это был тонкогубый, плотно затянутый в корсет профессиональный дипломат в должности атташе, на шестнадцать лет старше и ниже ростом своей предполагаемой невесты. Звали будущего жениха Густав фон Болен унд Гальбах. Каким образом он стал нареченным Берты, точно не известно. Барбара была изумлена быстротой, с какой развертывались события. Сама Барбара незадолго до этого была обручена с отпрыском прусских аристократов — бароном Тило фон Вильмовски (внуком последнего советника Вильгельма I и сыном одного из министров Вильгельма II), который несколько лет назад гостил на вилле Хюгель. До этой поездки на юг в жизни Берты не было ни малейшего намека на какой-либо роман. И вдруг Берта приняла предложение этого ничем не выдающегося, невзрачного, чопорного, самодовольного фата! И так как ни Берта, ни Густав не принадлежали к числу людей, способных влюбиться с первого взгляда, то в Эссене не сомневались, что этот союз был задуман и осуществлен имперским купидоном в Берлине.
Немногие скептики окончательно убедились в правильности такой версии, наблюдая за поведением его величества. Марга объявила о помолвке в мае. В августе на вилле Хюгель появился кайзер; непринужденно расположившись в своих апартаментах, он принялся раздавать ордена. Два члена правления фирмы получили орден «Красного орла». Сама Марга стояла в положении «смирно», пока к ее платью прикалывался орден «Короны». Кайзер поинтересовался, когда будет свадьба. Оказывается, свадьбу наметили на 15 октября. Вильгельм обещал присутствовать лично, вместе с Тирпицем, генеральным штабом и рейхсканцлером Бюловом. Он точно сдержал слово. Такой свадебной церемонии еще никогда не бывало. Сам император, его брат принц Генрих, весь кабинет министров, командующие армией и военно-морским флотом — все выступали в роли посаженых отцов невесты. На состоявшемся затем банкете жених был в тени. Кайзер встал и обратился к новобрачной. «Дорогая моя Берта»,— начал он и, напомнив, что ее отец был его «бесценным и любимым другом», выразил пожелание: «Когда вы идете по заводу, пусть рабочие снимают перед вами шапки в знак благодарности и любви». Император подчеркнул, что это не заурядная свадьба, и в заключение предложил тост: «Да сопутствует вам, дорогая моя дочь, успех в поддержании вашего предприятия на том высоком уровне производства, которого оно уже достигло, а также в снабжении нашего германского фатерланда наступательным и оборонительным оружием такого качества и такого действия, какие недосягаемы для любого другого государства!»
Перед тем как покинуть зал, император приготовил сюрприз для новобрачных. По сложившемуся обычаю, громогласно объявил он, женщина, вступая в брак, принимает фамилию мужа. На этот раз, «чтобы обеспечить эссенской династии по крайней мере формальную преемственность», все будет наоборот. Отныне Густав будет носить фамилию Крупп фон Болен унд Гальбах[31]. Более того, император даровал молодым и их потомству право передавать фамилию «Крупп» и все наследство старшему сыну. Теперь, заключил сияющий кайзер, дело молодожена доказать, что он является «истинным Круппом».
По своей натуре Густав был человеком, который всегда придерживается установленного порядка, никогда не пропускает назначенной встречи и ни в чем не проявляет ни малейшей искры фантазии. Вряд ли он высказал хотя бы одну оригинальную идею за всю свою жизнь.
Зато Густав знал, как продвигаться вперед. В восемнадцать лет он добросовестно определился во 2-й Баденский драгунский полк и прослужил в Брухзале один год в чине обер-лейтенанта. Затем, аккуратно повесив свой военный мундир на вешалку, Густав стал постигать в соответствующих учебных заведениях — в Лозанне, Страсбурге и Гейдельберге — юриспруденцию. В конце концов он добился ученой степени доктора права и поступил на государственную гражданскую службу. Он трудился на дипломатическом поприще целых восемнадцать лет и заработал лишь мелкие ордена от Англии, Японии, Китая и Австрии. На его месте другой человек, возможно, расценивал бы их как пустую мишуру. Однако для Густава такие награды служили доказательством его респектабельности, а стать респектабельным лицом, в сущности, было пределом его мечтаний. Теперь он оказался в роли человека, обладающего огромной ответственностью. Но Густав уже вышел из того возраста, когда люди способны к смене вех. Он мог руководствоваться лишь теми принципами, которые помогли ему занять его нынешнее положение.
В стране, население которой всегда кичилось своей «немецкой» аккуратностью, привычка Густава к точности стала легендой. Гостей в Хюгеле с вечера оповещали, что завтрак подается в четверть восьмого. Если они спускались вниз на минуту позже, то натыкались на закрытые уже двери столовой. Густав завтракал ровно пятнадцать минут, затем выходил из дому наружу, где карета — или с 1908 года машина — начинала двигаться, как только его ноги отрывались от земли. В кармане он носил небольшую записную книжку с точно рассчитанным порядком каждого дня: столько-то минут на это, столько-то минут на то. Было выделено даже время для составления распорядка на следующий день, а в конце книжки был приведен типовой план распорядка дня.
Званые обеды в замке носили предельно деловой характер. Приезд гостей в собственных машинах не допускался: их шоферы могли оказаться недостаточно аккуратными. Вымуштрованные крупповские шоферы доставляли приглашенных к главному подъезду в 1.29 после полудня. В 1.30 гости входили уже в приемный зал, чтобы поболтать с Густавом и Бертой до 1.40, потом их вели в столовую. В тот момент, когда Крупп кончал есть очередное блюдо, слуги меняли на столе все тарелки; нерасторопные или словоохотливые гости оставались голодными. Еда заканчивалась в 2.15, кофе — в 2.29. Ровно в 2.30 гостей усаживали в ожидавшие их лимузины и развозили по домам. Все было заранее учтено, даже температура кофе, который мог бы нарушить все расписание, если бы оказался чересчур горячим.
На опыте своей дипломатической карьеры Густав убедился, что ничто так не импонирует людям, как широкая трата денег на бытовые нужды, и превратил виллу Хюгель в самое внушительное жилище в мире. Пристройки, рвы и башни добавлялись до тех пор, пока вилла не стала напоминать фантастический средневековый замок из диснеевской страны чудес. На кухне в подвальном этаже главного здания два шеф-повара командовали двадцатью помощниками. В Хюгеле была своя птицеферма, свои оранжереи, парники, мастерские, малярный цех и сто двадцать человек домашней прислуги, не считая садовников и конюхов, следивших за восемью верховыми лошадьми Круппа и четырьмя парами упряжек для экипажей. Верховая езда была единственной страстью Густава. Он не курил, не пил, не любил болтать и не поощрял никакой фамильярности со стороны своих домочадцев. Даже обзаведясь автомобилями, Густав продолжал совершать свои ежедневные прогулки верхом и при этом требовал, чтобы сыновья его сопровождали. Желая заказать портреты сыновей, Густав выбрал для этой цели самого известного в Германии живописца — специалиста по лошадям.