Оружие Круппа. История династии пушечных королей

Глава XXVII. МЕЛЕМСКОЕ СОГЛАШЕНИЕ НАРУШЕНО

Семья советовала Альфриду объявить о соблюдении фирмой периода траура по Берте, которая скончалась 21 сентября 1957 года. Но он пе внял этим советам. Более того, он настоял, чтобы его тетка Барбара фон Вильмовски поехала в Бремен на торжество спуска на воду флагмана дочерней судостроительной компании — судна водоизмещением 17 тысяч тонн, длиною 546 футов, с четырьмя дизельными двигателями. Он твердо сказал, что речь идет о чести семьи Круппов. Но скорее всего, Альфриду не терпелось увидеть, как рассекает волны украшенный тремя кольцами бушприт его нового судна, везущего продукцию концерна на экспорт и возвращающегося (в явное нарушение Мелемского соглашения) с грузом железной руды, которая теперь нужна была круп-повским домнам ежегодно в количестве пять миллионов тонн.

Поэтому не успела еще просохнуть земля на могиле сестры, как Барбара в черном пальто и черном берете взошла в Бремене на стапель и правой рукой слегка толкнула огромный корпус корабля. При этом она вполголоса произнесла: «Даю тебе имя «Тило фон Вильмовски» и желаю тебе благополучного плавания на все времена».

Но хотя Крупп и продолжал безраздельно управлять делами семьи, смерть его матери дала толчок некоторым центробежным стремлениям. Здесь во многом виноват был Бертольд Бейтц. С того момента как «Американец» появился в Эссене, он восстановил против себя всю промышленную аристократию. Его манеры, пренебрежение к условностям и чинам оскорбляли старую гвардию фирмы, как, например, Иоганнеса Шрёдера. Это был самый талантливый финансист в Эссене после Лёзера. Шрёдер поступил на службу к Круппу в 1938 году, сначала в качестве помощника Лёзера и, будучи директором берлинского отделения фирмы, выработал тот хитроумный план, благодаря которому удалось обойти гитлеровский Совет по экономике и продать имевшиеся у Густава цепные государственные бумаги. Бейтц же считал его просто чудаком. Он делал все возможное, чтобы отстранить тех, кто придерживался старых традиций. Временами казалось, что оп не доверяет ни одному служащему старше тридцати лет.

Семья Круппа не признавала Бейтца. Бертольд иГа-ральд, вернувшийся из русского плена, заявили Альфриду, что они сомневаются в надежности «Американца». Братья постоянно давали понять главе концерна, что они не одобряют действий его заместителя. Они внушали Альфриду, что Бейтц просто-напросто выскочка и опасный фантазер в делах. Назвать это семейной ссорой было нельзя. Они не спорили. Отцовское воспитание было слишком сильно. Никто не смел нарушить воли главы дома. Что бы ни делали крупповские женщины, мужчины никогда не затевали ссоры. Тем не менее каждый мог проявить свою независимость. Бертольд и Гаральд вежливо отказались от синекур в концерне. Они решили, что только один член семьи будет иметь свой кабинет в Главном управлении фирмы, и отклонили предложение привлекать Бейтца к своим делам. Вместо этого братья пригласили Отто Кранцбюлера стать председателем правления своих предприятий.

Ярким показателем разлада среди детей Берты было дело финансового директора Шрёдера. Весной 1962 года оп считался одним из шести самых уважаемых экономистов в Руре. Но Альфрид по совету Бейтца неожиданно уволил его. Тогда Шрёдер опубликовал в дюссельдорфской газете «Хандельсблатт» статью под названием «Финансовый инфаркт». Это была явная, лишь слегка завуалированная атака на финансовую политику Круппа, но братья Альфрида считали, что ему нужно прислушаться к критике и в конце концов взяли Шрёдера к себе на службу. Альфрид дал понять, что уволил старика совсем по другой причине. Когда Альфрид с сыном Арндтом находился в Японии, там неожиданно появился и Шрёдер. Он не предупредил Круппа о своей поездке в Японию. Поступок Шрёдера был прямым нарушением субординации, неподчинением правилам концерна и повлек за собой наказание. Вот почему Альфрид не имел ни малейшего желания читать статью «Финансовый инфаркт» и сделал вид, что это его не касается.

Грубее ошибку трудно себе представить. Вряд ли хоть один из Круппов за все четыреста лет существования фирмы допустил более серьезную оплошность. Как показали последующие события, рекомендуя Альфриду прочесть девятнадцать неопровержимых абзацев Шрёдера, братья дали ему лучший совет за все время его деятельности, и, отвергнув его, он предал заветы своего прадеда, которого так почитал.

♦ ♦ ♦

Das Organisationshandbuch («Справочник по административным вопросам»), опубликованный Альфридом через три месяца после смерти Берты, был задуман им как жест уважения к памяти прадеда — Альфреда Круппа, как новое издание «Общих правил» 1872 года. Проект был подготовлен Бентцем после многочисленных консультаций с американскими юристами, однако в окончательном варианте ярко отразились общие черты двух наиболее одаренных представителей крупповской династии.

Точно так же решение Альфрида о назначении Бейтца своим заместителем вопреки протестам семьи в какой-то мере было продиктовано уроками прошлого. В семейном архиве, который хранился в «малом доме» в Хюгеле, Альфрид прочел, что в 1871 году, после окончания франко-прусской войны и бурного роста Гусштальфабрик, его прадед Альфред, единоличный владелец предприятия, «стал искать свое «второе я» — человека, который мог бы занять его место руководителя предприятия и управлять им в точности, как он сам».

«Великий Крупп» — читал в волнении его правнук — отказался от мысли подобрать такого человека среди специалистов по стали. В этой области он лично мог дать самый квалифицированный совет в Руре. Для него более важны были административные способности, и он их нашел в Гансе Йенке.

Став председателем совета директоров фирмы «Крупп», Йенке принес с собой не только блестящий опыт управляющего железных дорог и широкие связи с руководством кайзеровской Германии, но и, что самое важное, годы труда за старомодной конторкой в казначействе первого кайзера. Хотя «Американец» был действительно смекалистым агентом по сбыту, но ему не хватало экономических познаний Йенке, а попытки Иоганнеса Шрёдера обучить его он отверг.

И тот и другой были порождением своей эпохи. Бейтц был типичным представителем послегитлеровского поколения в Западной Германии. Он был весь поглощен той ролью, которую предложил ему Крупп. «Я — вторая натура Альфрида», — говаривал он. Ему нравилось участвовать в создании новой конституции фирмы «Крупп», и он возродил в Эссене титул, который хотя и принадлежал Альфриду по закону о наследовании, по был затерян среди пожелтевших бумаг со времени похорон первого «пушечного короля» летом 1887 года. С появлением Бейтца его шеф стал называться «единоличным владельцем».

9 сентября 1872 года эксцентрическое пугало подписало последнюю страницу своих «Общих правил» так: «Альфред Крупп, единоличный владелец».

В поисках наилучшего способа перевести организационные идеи Круппа на язык канцелярской прозы Бейтц поехал в «малый дом» и попросил брата бывшего финансового директора Эрнста Шрёдера показать ему оригинал.

Впоследствии Бейтц рассказывал корреспонденту: «Я просмотрел старый документ — «Общие правила», подписанный в 1872 году прадедом Альфрида Круппа, и придал ему современный вид, добавив несколько предложений».

На самом деле все обстояло несколько иначе. Не Бейтц, а Альфрид выпустил 1 января 1958 года «Справочник по административным вопросам», и оба они весьма далеко отошли от оригинала.

У них не было иного выбора. «Общие правила» устарели. Главную трудность, как признал потом Бейтц, представляли собой отделения фирмы, то есть присоединившиеся компании. Крупп XIX века владел сталелитейным заводом. Единственным назначением других его предприятий было снабжение этого завода. Наследник Альфреда в XX веке был владельцем множества компаний, предлагавших 3500 разных видов товаров и услуг, в том числе локомотивы и минеральную воду, орхидеи и безалкогольные напитки, консервы и гостиницы, пирожные и оранжереи, скотобойни и мебельные фабрики, книги и мосты, грампластинки, зубные протезы, искусственные волосы, искусственные руки, ноги и груди. В некоторых компаниях Альфрид был совладельцем, и обязанности руководства этими «компаниями с ограниченной ответственностью» были разделены. Не один Бейтц скептически относился к старым, в накрахмаленных воротничках служащим. У Альфрида Круппа также было о них не вполне лестное мнение. Предприятие выросло в такую махину, что даже многие руководящие работники никогда в глаза не видели главы концерна. Они с гордостью вешали его фотографии у себя в кабинете, но на деле считали себя обычными государственными служащими, и каждый был хозяином в своей епархии.

Признавая, что предприятия стали работать несколько изолированно друг от друга, Альфрид заявлял, что надо заставить все компании и заводы вновь работать согласованно, создать новый центральный административный орган.

На деле же Альфрид поступил как раз наоборот: про извел децентрализацию. Он был сторонником крупных масштабов во всем. Но единственный, по его мнению, способ избежать при этом бюрократизма заключался в федеративном устройстве, в превращении империи в «содружество», внутри которого «индивидуальная инициатива соединялась бы с беспрекословным повиновением». Эссен должен был остаться крупповским центром притяжения. Высшее руководство должно было осуществляться из высокого, мрачного, непривлекательного здания Главного управления фирмы, где 80 вице-президентов имели свой постоянный аппарат. Но старая фирма «Фридрих Крупп» становилась теперь, по существу, «компанией-матерью». «Владелец, или его генеральный уполномоченный, направляет деятельность всей фирмы», гласил первый пункт нового руководства. Это была вершина пирамиды: Крупп царил, Бейтц правил с помощью послушного исполнительного совета из пяти членов: Герман Хобрекер, Ганс Каллен, Пауль Келлер, Пауль Хансен и (вначале) Иоганнес Шрёдер. Им подчинялись 28 главных компаний и 22 просто компании. Во главе каждой стоял технический директор и коммерческий управляющий. Например, в отделении промышленного строительства Хансен отвечал за выпуск продукции, а Ганс Сэбот — за ее сбыт. Всем предлагалось идти своим путем. Рабочим этих компаний уже не внушали, что они крупповцы. От руководителей компании не требовали даже, чтобы они приобретали сырье у других отделений фирмы; они могли закупать его, где оно дешевле.

Реорганизация управления фирмы была разумной и действенной. Она вводила здоровое соревнование между предприятиями, сохраняя при этом единство руководства. Новая крупповская система руководства прекрасно выдержала все превратности последующего десятилетия. Тем не менее второй «единоличный владелец», как и первый, хотел наложить на нее свой собственный отпечаток. Название «Справочник» было слишком простым. Он изменил его и назвал так: «Der Plan und die Bestimmungen fiber die Neuorganisation der Firma Fried. Krupp» («Новый план и принципы организации фирмы «Фрид. Крупп»).

К этому новому организационному плану была приложена подробная схема, состоявшая из обведенных голубой чертой прямоугольников с названиями компаний и линиями, указывающими их соподчинение. И все же в ней было кое-что пропущено: в нижнем правом углу ее одиноко стоял не связанный ни с чем самый большой прямоугольник. Это была та секвестированная собственность, которую Альфрид должен был продать к 31 января 1959 года, то есть уже через месяц после опубликования новой структуры концерна. Но Крупп не примирился со сделкой, заключенной им шесть лет назад в Мелеме. Он сожалел о своих секвестированных шахтах и домнах.

В свете всего происшедшего это кажется странным. Однажды я прямо спросил Альфрида, не разумнее ли было бы выполнить слово, данное верховным комиссарам, и продать это имущество. Он сказал, что мой вопрос только оживил воспоминания о завете, оставленном ему прадедом, и холодно добавил: «По опыту, приобретенному за последние 150 лет, мы знаем, что для производства хорошей стали надо держать в руках весь процесс — снизу доверху». По существу, это пе было ответом на мой вопрос. Речь шла не о том, как организовать производственный процесс. Крупп дал клятву всему миру, что никогда больше не будет производить стали, хорошей или плохой. Но и другим, задававшим ему этот вопрос, он отвечал примерно то же самое. В фирме также раздавались голоса, предлагавшие ограничиться производством и сбытом уже выпускаемых видов продукции. Одни только доходы от эссенских бакалейных магазинов сделали бы Круппа миллионером, но он отвечал своим помощникам так же твердо, как и мне, что рожден быть сталепромышленником. «Сапожник должен тачать сапоги», — повторял он свою любимую поговорку.

Джон Макклоп бушевал у себя на Уолл-стрите: «Немцы хотят, чтобы я вмешался и пересмотрел Мелемское соглашение. Я говорил и говорю, что Крупп подписал его добровольно и должен его придерживаться. Он утверждает, что на него оказывали давление. Это абсолютно неверно». Что же касается баронов фабричных труб, то они говорили: «В Руре мы друг за друга». Эта непримиримая позиция поднимала их дух, но не дух боннского правительства. В 1954 году сам Аденауэр дал обещание урегулировать вопрос о реорганизации угледобывающей и сталелитейной промышленности. В обмен на полный суверенитет, членство в НАТО и участие в Западноевропейском союзе правительство ФРГ неохотно заверило союзников в Париже, что оно возьмет на себя ответственность за выполнение закона № 27 Союзного Контрольного Совета. Канцлера превращали в мелемского полицейского. Увидев ловушку, он увернулся и добавил, что, поскольку срок действия закона истекает, он «должен оставить за собой право вновь вернуться к этому вопросу в соответствующее время».

Через три года Крупп напомнил Аденауэру его слова и выступил с публичным заявлением, доказывая, что большой бизнес не только имеет право, но и должен расти.

Как бы ни был силен Аденауэр, он знал, что еще ни один германский канцлер пе сумел пренебречь Круппом, и оп заколебался.

Конечно, канцлер пе имел намерения выступать против Круппа. Он был реалистом, и поэтому и сам он и его послушные министры экономики стали ширмой для Круппа, тогда как рурская иерархия, свободная от силезской конкуренции, усиливалась и замыкалась в своем кругу более чем когда бы то ни было. Спрута, говорят, трудно убить. Теперь, когда Крупп владел более чем сотней предприятий в одной только ФРГ, он казался вообще неуязвимым. Боннские антикартельные законы остались лишь на бумаге. С каждой неделей менее сильные промышленники убеждались, насколько успешно «децентрализовал» свои предприятия Альфрид, и уже через год после торжественного призыва Аденауэра к свободному предпринимательству свыше ста западногерманских фирм ходатайствовали о разрешении им укрупниться.

Бейтц говорил мне: «Вопрос о секвестированной собственности Круппа никогда не выдержит разбирательства в немецком суде. Это соглашение противоречит нашим законам. Но Альфрид, вы его знаете, настаивает на том, чтобы вести дело корректно. Я ему говорю: «Поезжай на два-три месяца в Африку. Я — твой генеральный уполномоченный, и я займусь этим. Я кому-нибудь все это продам, может быть, Арндту». Но Альфрид — джентльмен. Он смотрит на меня с грустью и отрицательно качает головой».

Крупп не зря качал головой. Если бы Бейтц изучил соглашение более внимательно, то увидел бы, что никакая продажа не действительна без одобрения Опекунского совета и что в качестве члена семьи сын Альфрида Арндт исключен из числа законных покупателей. Более того, прочти генеральный уполномоченный Парижские соглашения 1954 года, он узнал бы, что Западная Германия отвечает за выполнение Круппом Мелемского договора. Эти соглашения стали составной частью конституции ФРГ. Уж куда-куда, а в суд обращаться с этим делом было бессмысленно.

Вместо этого Альфрид решил апеллировать к общественному мнению страны и к невозмутимым советникам НАТО. Консервативная западногерманская пресса начала оживленную кампанию, доказывая, что вынуждать свободного гражданина Федеративной республики продать свою собственность — это возмутительное дело, что поставленные условия неприемлемы и что само Мелемское соглашение — «пережиток эры экономического угнетения Германии союзниками».

Уже в 1954 году Бейтц потребовал вернуть Круппу угольные и сталелитейные предприятия. «Чего не может сказать связанный обещанием Альфрид, скажу я», — заявлял он, добавляя, что, пока он работает в фирме, «ни один камень не будет продан».

В 1957 году Аденауэр уже открыто поддерживал тех, кто выступал против Мелемского соглашения. Министр финансов Эрхард характеризовал его как «устаревшее». Тем временем Альфрид готовился открыто выступить против членов Опекунского совета своей секвестированной собственности — Лютера, Любовски и Гётца. Он начал с того, что стал посылать своего общительного генерального уполномоченного в качестве незваного гостя на заседания правления секвестированных предприятий, на которых ему самому не разрешалось присутствовать. Затем 200 руководителей этих предприятий были внезапно вызваны в Эссен для проверки финансового состояния и полного отчета о том, что у них делается.

Предпоследний шаг был сделан в сентябре 1957 года. За семь месяцев до этого Конрад Аденауэр в письмах, ад-рисованных госдепартаменту, Уайт холлу и Кэ д'Орсэ, официально просил о том, чтобы договор с Круппом остался только на бумаге. Французы воздержались от ответа. Вашингтон, который к тому времени стал молчаливым союзником Эссена, согласился с просьбой Аденауэра. Однако Англия, где были сильны антикрупповские настроения, запросила у канцлера полный отчет о ходе «децентрализации германской экономики». Тогда Крупп, как деловой человек, решил перейти свой Рубикон, а точнее, Рейн. Выждав, когда до очередных выборов в бундестаг оставалось три дня, когда общественное внимание было поглощено избирательной кампанией, он спокойно объявил, что только что назначил Бейтца председателем правления компании-учредителя «Хюттен унд бергверке Рейнхаузен» по управлению секвестированным имуществом, что все члены ее правления становятся членами крупповской дирекции и что ее руководящие органы переводятся из Дуйсбурга на Рейне в Главное управление фирмы «Крупп» в Эссене.

Прошло еще три года, и на большой шахматной доске было сделано много ходов, прежде чем на очередном юбилейном торжестве фирмы Крупп наконец объявил, что «все мои владения теперь объединены в одной компании». Но это была уже чистая формальность. Дело было сделано тогда, когда он захватил «Хюттен унд бергверке Рейнхаузен», и Опекунский совет в лице Гётца, Лютера и Любовски понял это лучше других. Эти два банкира и экс-канцлер — «трое новых мудрецов», как их саркастически называла западногерманская пресса,— не были даже извещены о перевороте. Они были назначены Лондоном, Парижем и Вашингтоном с согласия самого Круппа, но их публично игнорировали. Они апеллировали к Бонну, ссылаясь на свои полномочия и указывая на вопиющее нарушение Альфридом Мелемского соглашения. Западногерманские власти ответили, что пе видят никакого нарушения ни одного из существующих договоров. Странный ответ, если учесть, что трое опекунов владели 100 процентами акций этой захваченной Круппом компании. В Институте промышленности в Кёльне мелкие промышленники сплотились вокруг Круппа. Новый девиз на Рейне гласил: «Рационализация или смерть!» — что на языке промышленников означало еще большую концентрацию производительных сил по сравнению с лучшими предвоенными годами, когда менее дюжины людей во главе с Круппом контролировали 90 процентов производства стали в Руре. Согласно декрету союзников о декартелизации, семь главных магнатов должны были покинуть металлургическую и угольную промышленность. К концу пятидесятых годов все они подчинялись этому декрету, все, кроме одного, самого главного.

Воинственный тон в речах Альфрида, обращенных к участникам ежегодных юбилейных собраний своей фирмы на вилле Хюгель и в зале эссенской ратуши, усиливался. В 1958 году на таком юбилейном торжестве Альфрид открыто бросил вызов Мелемскому соглашению, назвав его «нетерпимым» нарушением суверенных прав ФРГ. К этому времени уже сложился прочный союз Бонн — Эссен. Министр финансов Эрхард ввел пятидолларовую пошлину на каждую тонну привозного угля, рассчитывая, что США в этих условиях не поставят республике запланированные на следующий год девять миллионов тонн угля.

Альфрид категорически заявлял, что он сможет сосуществовать с западными державами только в том случае, если Мелемское соглашение будет ликвидировано. На том же юбилейном собрании в 1958 году он сказал: «Мы были очень терпеливы, но, я думаю, пришло время изменить положение». Еще до поездки в Азию для осмотра своих предприятий Крупп указал на три причины, по которым, по его мнению, он имеет право сохранить за собой отчужденные от него сталелитейные заводы и угольные шахты: во-первых, история Германии доказывает, что крупные картели приносят ей процветание; во-вторых, так или иначе в Европе наблюдается общая тенденция к концентрации; в-третьих, о чем беспокоиться, если немецким картелям все еще далеко до американских корпораций. «В свете всех этих фактов,— закончил он,— мы не можем сочувственно относиться к разговорам об «излишней концентрации».

Альфрид умолчал о том, что в американских корпорациях имеют свою долю примерно 20 миллионов держателей акций, а в его фирме нет ни одного пайщика, кроме него самого. Мало того, он уклонился от выполнения своего «морального обязательства», как это было записано в Мелеме. Будучи главой самого старого и гордого торгового дома в Европе, он отводил от себя обвинения в жульничестве. Тем не менее совершенно очевидно, что Крупп участвовал в обмане общественного мнения. После освобождения из Ландсберга он публично объявил, что «подписал обязательство не производить ни угля, ни стали» и что он «будет его придерживаться». Через три года в ответ на вопрос корреспондента американского журнала «Тайм» он повторил: «На нас лежит моральное обязательство, и я не буду искать обходных путей». На деле же он только их и искал. Его коллеги смущенно поясняли: «Альфрид разрывается на части. Он хочет сдержать свое слово, но одновременно хочет выпускать сталь». Но разве так он говорил, когда англичане ушли из Эссена и возвратили ему основную часть его концерна? Бейтц заявлял, что «Альфрид Крупп никогда не обещал покончить с производством стали и угля. По соглашению он обязывался не покупать новых сталелитейных и угольных предприятий». Это ложь. Но даже если бы это было и правдой, то и тогда Альфрид виновен в нарушении Мелемского соглашения, ибо в течение пяти лет, когда он был лишен права заниматься тяжелой индустрией, он тайно приобретал огромные новые сталелитейные и сталепрокатные предприятия и шахты.

Круппы всегда смотрели дальше своего сегодняшнего дня. За потоками заказов и контрактов, входящих и исходящих документов крылись более грандиозные замыслы. Неотступная мечта о тевтонской Европе наконец-то должна была воплотиться теперь в Общем рыпке. Французская «Реалитэ» писала: «Крупп верит, что в деле индустриализации Европы решающее значение имеют ее традиции, ее ресурсы, ее техника». Альфрид, конечно, не сказал корреспонденту парижской газеты, что рассчитывает убрать с дороги французских промышленников с их устаревшими заводами и малочисленным парком станков. Для него это было делом решенным.

В январе 1959 года Федеративная Республика Германии вступила в Европейское экономическое сообщество. В Брюсселе в доме № 24 по авеню де-ля-Жоёз-Антре, где находится штаб-квартира Общего рынка, был официально принят представитель Бонна д-р Вальтер Хальштейн, бывший обер-лейтенант вермахта. Вскоре оп возглавил его руководящий орган, став председателем Комиссии Общего рынка.

Его соотечественникам это было весьма приятно. Но у Рура были свои основания радоваться. Рурским промышленникам, бесспорно, предстояло занять господствующее положение в новом сообществе.