Отель «Гонолулу»

12. Секс из вторых рук

Приходится заглядывать в письма других людей, уговаривал я себя, это часть моего ремесла. Писатель должен собирать материал. Однако на Гавайях, забыв про письменный стол, я испытывал еще большую потребность совать нос в чужую почту. В бумагах моего босса я отыскал истинные сокровища — фантастический некролог, сочиненный им самим, любовные послания, которые он продолжал писать умершей жене. На это его подвигло одиночество или то была причудливая форма покаяния? Только одно смущало меня, смущало постоянно: как бы меня не застигли, когда я роюсь в чужих ящиках, как бы не выяснилось, что я, как всякий писатель, вторичен, я безумец, воспринимающий реальный мир опосредованно, из чужих рук.

Опасаясь поставить себя или Бадди в неловкое положение, я собрал все бумаги, включая уже прочитанные мной интимные сочинения и деловую документацию, и собственноручно отвез все это боссу, в его дом на северном берегу. Тучный сын Бадди, Була, проводил меня на веранду.

Бадди величественно возлежал вниз лицом на массажном столике, местная девушка во влажном бикини насквозь мокрой массажной перчаткой втирала в кожу Бадди какой-то белый порошок. На цыпочках, очень деликатно, она двигалась вокруг стола, и тоненькие завязки ее бикини, как мне померещилось, трогательно просили потянуть за них, развязать. Загорелый Бадди под этой белой коркой смахивал на огромный, щедро усыпанный сахаром торт.

— Это Марико, — представил Бадди массажистку. — Наполовину японка, наполовину пополо. Каждый год седьмого декабря она испытывает нестерпимое желание разбомбить Перл Бейли[14].

— Неправда, — возразила Марико пронзительным, как мне казалось, издевательским речитативом местных девушек. Эта интонация вызывала у меня зубовный скрежет.

— Чистка солью, — пояснил Бадди. — Эта девушка — еще одна услада моей похоти.

Марико рассмеялась, продолжая покрывать его белым порошком.

— Видишь этот стол? Он повидал кое-чего.

Бумаги его не заинтересовали.

— Разве я бросил бы их в гостинице, где всякий может в них заглянуть, если б они были мне нужны?

Насколько я понял, таким образом Бадди намекал: ему известно, что я читал его письма. Я сожалел только о том, что не прочел все, не извлек все подробности, которые могли бы послужить моему вдохновению.

— Брось туда.

Неужели он забыл цветистый вымысел, которым сам же разукрасил свой преждевременный некролог? Только профессионального писателя вроде меня тревожат подобные вопросы. Разучившись писать, я с тем большей одержимостью собирал материал, напряженно прислушивался и принюхивался, сделался ниеле, как говорят гавайцы, всюду сующим свой нос.

Девушка отступила в сторону, и ее сменил молодой человек, который принялся поливать Бадди из шланга, смывая прилипший к его коже слой соли. По голубым плиткам террасы растеклись лужи, кристаллики соли, растворяясь, превращались в слякоть.

— Будто десяток лет скинул, — произнес Бадди, садясь. Розовый, точно с него кожу сняли. — Содрали шелуху.

— Вот и все, — сказала девушка. — Теперь массаж.

— Это я люблю, — откликнулся Бадди. — Когда ручки танцуют хулу.

На миг мне отчетливо представился другой человек — его сверстник, в насквозь промокшем плаще и хлюпающих ботинках спешащий по Стрэнду сумрачным зимним днем, чтобы присоединиться к тысячам таких же отсыревших бедолаг, вместе с ними втиснуться в двери метро, где пахнет влажной газетой, и в этой удушливой давке ехать в свой тесный домишко. Видение исчезло. С еще большим вниманием я воззрился на Бадди, который, обернув бедра полотенцем на манер парео, направлялся в дом вместе с симпатичной девушкой.

Молодой человек со шлангом спросил:

— Бадди упомянул гостиницу. Ты имеешь отношение к отелю «Гонолулу»? — Он улыбнулся: в глазах его что-то мерцало, какие-то воспоминания пытались всплыть на поверхность.

Большинство посетителей гостиницы, как туземцы, так и гости, были пугливы, отшатывались от любого вопроса — ведь на вопрос надо отвечать, над ним нужно подумать. Любое усилие мысли вызывало у этих людей нечто вроде судороги, а в результате я слышал в ответ лишь неразборчивое бормотание. Я привык принимать вместо ответа молчание или настолько отрывистую реплику, что в ней и смысла-то не было. Этот молодой человек вел себя необычно — он удивил меня, взяв на себя инициативу в разговоре:

— Я тут слышал всякие поразительные вещи насчет этой гостиницы.

— Я там работаю, — признался я, стараясь не обнаруживать своего любопытства и не поощрять собеседника, хотя эпитет «поразительный» меня заинтриговал. — Там вообще-то ничего такого не происходит.

Он повернул голову тем инстинктивным движением, каким настороженная птаха оглядывается, прежде чем склюнуть червяка, и предложил:

— Травки покурим?

— Я — пас.

Он бросил шланг, из которого поливал Бадди, вплотную подошел ко мне, запалил толстый косяк, втянул в себя дым, выдохнул и сообщил:

— Потрясное местечко.

Я только улыбнулся. «Поразительные дела», «потрясное местечко»? Неужели он говорит о старой замшелой гостинице на окраине Вайкики, куда меня занесло?

Скепсис у меня на лице подтолкнул рассказчика:

— Этот серфингист, Коди, упертый малый, оседлал большую волну у Ваймеи, пришел восьмым в гонках Эдди Айкау. Так вот, он, значит, пил в баре, как его, «Райский бар»…

— «Потерянный рай».

— Неважно. — Парень выдавал информацию толчками: похоже на заикание, на проблески сигнального огня. Я знал, что подобный эффект вызывают химические стимуляторы — перевозбужденные нервные центры, короткое замыкание в мозгу. Он то улыбался, то отключался безо всякой на то причины. — Сидит он в баре, а баба предлагает ему штуку, если он поднимется наверх и отделает ее.

— Так, давай разберемся, — предложил я (кое-что в его повести показалось мне знакомым). — Этому серфингисту предложили деньги за то, чтобы он переспал с женщиной?

— Ну да, — подхватил он, радуясь, что я напомнил, о чем идет речь. — Он там болтается, пьет в баре, она подходит, ставит ему выпивку. Какая-то Туристка с материка, ясно? Тело — зашибись. У нее день рождения. Она ему сказала, что она тут одна и хочет получить хороший подарок на день рождения, самый что ни на есть лучший. «Вроде чего?» — спрашивает Коди. «Вроде тебя», — говорит она.

Спотыкаясь, неуклюже передразнивая двух участников той беседы, пытаясь говорить на два голоса, делая затяжные паузы, посасывая свой косяк, парень дошел, наконец, до сути: Коди потребовал штуку, женщина рассмеялась и предложила ему подняться с нею наверх.

На даме был легкий плащ, застегнутый на все пуговицы, — в Вайкики в тот день шел мелкий дождик, — но, когда Коди в последний момент засомневался, молодая женщина расстегнула несколько пуговиц, чтобы показать: под плащом на ней нет ничего, кроме тонкого белья. Коди завелся.

— Они пошли в тот фантастический люкс для новобрачных, где зеркало на потолке.

Я кивнул: в нашем отеле такого номера не было.

— Она сняла плащ, а на ней только это белье от Виктория Сикрет, знаешь? Сунула ему в руки «Полароид» и говорит: «Будешь фотографировать».

— Фотографировать-то зачем?

— Такие девчонки помешаны на снимках. Коллекционируют. Только Коди знай себе ухмылялся в растерянности, и она поставила порнокассету, чтобы он врубился.

Я не стал говорить ему, что у нас в номерах нет видеоплееров — не стоило сбивать рассказчика.

— Та крошка на кассете надела собачий ошейник и бегала на четвереньках, и эта дамочка, что привела Коди, проделала то же самое — нацепила ошейник и вручила Коди поводок. Затем показала ему сережку у себя на языке и набросилась на него.

— А куда дели «Полароид»?

Фотоаппарат, ошейник с поводком, порнокассета, зеркало на потолке, проколотый язык — сюжет был перегружен деталями, в реальности не имевшими под собой оснований. Но парень гнул свое.

— «Я твоя сучка, — говорит она ему. — Делай со мной, что хочешь».

— Странный, однако, способ отпраздновать день рождения, — отметил я.

— Фантастический! — облизнулся он, выставляя зубы. — Вызвали горничную, сами залезли в джакузи. Она принесла еду, а они ей: «Давай залезай к нам!»

И джакузи у нас нет, а комнаты по ночам обслуживают Чарли Уилнис и Бен Фишлоу, хромоногие официанты-сезонники.

— Малышка залезла к ним! Выкурили несколько косяков, и две цыпочки принялись обрабатывать друг друга на полу, а Коди стоит над ними и палкой своей трясет.

Я от души расхохотался. Парень подумал, что это он так развеселил меня, но на самом деле насмешили меня его старомодные выражения. Он охотно посмеялся вместе со мной и перешел к заключительной части:

— Тут входит супруг, видит, что творится, лезет в драку. Коди его вырубает, супруг лежит на полу, весь в кровище. Бабы при виде драки так раззадорились, им еще подавай. Вместе повалили Коди, из него так и хлынуло. Бабы в восторге, давай лизать друг друга и щелкать «Полароидом». Коди заработал свою тысячу баксов.

Парень, причмокивая, затянулся и пососал косяк, до отказа наполняя легкие дымом.

— Тебе это сам Коди рассказал?

— Он сказал Ти-Джею, Ти-Джей — друг Дина, а Дин рассказал мне.

— А что было дальше с мужем? И с горничной?

— Я почем знаю? Может, им тоже по вкусу пришлось.

— А кровь замыли?

— Чего ты ко мне пристал? Ты же там работаешь, а не я.

Этот рассказ, несмотря на все выдумки, приукрашивания и очевидную для меня ложь, казался ближе к истине, чем история, разыгравшаяся на моих глазах, ибо фантазия всегда ближе к истине. Из дома донесся негромкий вскрик — Бадди довел до завершения свою маленькую фантазию.