Отель «Гонолулу»

44. Подлинная история

«Она явилась к нам нежданно, чтобы напомнить о нашей бренности», — написал я, но не успел проставить заголовок над первой строкой начатого рассказа, как меня вызвали в холл исполнять тягостный ритуал приема очень важных персон: актер Джесс Шейверс, очень высокий, очень лысый и очень темнокожий, надменно подавал односложные реплики в ответ на все мои речи.

Во время этой бессмысленной церемонии я вспоминал, как накануне, повернув голову точно под таким же углом, что и теперь, увидел героиню задуманного мной рассказа — ссутулившись, она пробиралась через холл. Само совершенство. Бросив печальный взгляд на Роз, женщина вдруг подхватила девочку на руки. «У вашей дочери конъюнктивит!» — ни минуты не колеблясь, поставила она диагноз. Наши постояльцы то и дело чего-то требовали, настаивали на своем, но впервые мне дали разумный медицинский совет. Гостья сказала, что разбирается в этом. Звали ее Моника Тралл, она и сама выглядела больной. Под влиянием только что прочитанного рассказа Генри Джеймса я задумал написать свой: сюжетом должна была стать ее болезнь и, вероятно, мой страх, как бы с Роз не случилось чего-то серьезного. Вернувшись после общения с Джессом Шейверсом к себе в офис, я большими буквами начертал заголовок: «Подлинная история».

Моника Тралл хорошенько отчитала меня:

— Как вы можете так обращаться с девочкой? Если она решит, что вам наплевать на ее здоровье, она сделает что-нибудь ужасное. Неужели вы этого не понимаете?

Ее печаль и страстное негодование были столь искренни и столь человечны, что я тут же распорядился отослать Монике Тралл в номер цветы. Больше всего меня вдохновил ее гнев — эта женщина, с именем, как у какой-нибудь героини Джеймса, явилась к нам нежданно, чтобы напомнить о нашей бренности. И она оказалась права: я купил капли, и в тот же день Роз перестала тереть глазки и заулыбалась, как прежде.

— Попробую еще раз отнести цветы? — окликнула меня Марлин, не постучавшись, разумеется. Я оторвал взгляд от почти пустой страницы. — Вчера не получилось. На двери висела табличка «Не беспокоить».

Я кивнул — пусть Марлин попробует еще раз — и пожалел, что не вправе повесить такой же знак на своей двери, чтобы без помех приступить к рассказу о женщине средних лет из Гэри, штат Индиана, которая случайно угадала какое-то редкое заболевание и тем самым спасла жизнь своему соседу в гостинице. Если б эти два совершенно незнакомых друг с другом человека не встретились в одном отеле, больной бы умер. Как же, «Не беспокоить»! Я не имел права даже дверь прикрыть, поскольку находился на работе и в любой момент мог кому-то понадобиться.

Один из парадоксов писательского труда на Гавайях — впрочем, я впервые за несколько лет уселся за рассказ — заключался в том, что заниматься им я мог только на дежурстве. В забитом мебелью двухкомнатном номере наверху, где я жил с женой и ребенком, письменный стол имелся у моей шестилетней дочери, но, увы, не у меня.

Медсестре из моего рассказа требовалось новое имя и местожительство, но я настолько отбился от сочинения рассказов, что мне никак не удавалось отойти от реального образа. Назвать ее я мог только Моникой Тралл, и приехать она могла только из Гэри, штат Индиана. Все другие варианты казались надуманными, ложными. Так я и приступил к рассказу, рисуя портрет женщины, распознавшей, что у Роз с глазами, однако теперь я собирался усадить ее у бассейна и чтобы мимо прошла женщина в бикини, и тогда моя героиня благодаря многим годам профессионального опыта различит на обнаженном теле купальщицы первые признаки редкой формы меланомы. Или нет: может, она едет в лифте и ставит диагноз попутчикам?

Трей с мрачным видом приблизился к двери моего кабинета, и я поспешно прикрыл чистым листком первую фразу «Подлинной истории», словно то было любовное послание.

— Босс, у нас в бассейне проблемы, — сообщил Трей, без смущения переступая порог офиса. — Только что звонил гость из верхнего номера, ему надоело смотреть, как дикая парочка трахается в воде. Все уже налюбовались его пиписькой.

— Скажи правонарушителям, чтобы прекратили.

— Я сказал. Они посмотрели на меня тухлым глазом.

Такие жалобы поступали порой по ночам, но парочка, занимающаяся любовью в бассейне отеля в половине шестого вечера, при ярком свете дня, во время «счастливого часа», когда все посетители бара имеют возможность наслаждаться спектаклем, сидя на веранде «Потерянного рая», — это что-то новенькое. О какой парочке идет речь, я угадал сразу же. Это они, едва заявившись в гостиницу, поинтересовались, где тут можно взять напрокат мотоцикл, а пока Чен, исполняя их просьбу, звонил по телефону, мужчина показывал мне фотографии своего «Харлея», как другие отдыхающие демонстрируют снимки детей. Женщина гордилась мотоциклом не меньше, чем ее спутник. Эта парочка, с дурацкими татуировками, одна из тех пар, что жаждут всеобщего внимания, слиплась теперь нижними половинами туловищ в дальнем конце бассейна. Женщина вжалась спиной в стенку, хищно обхватила белыми ногами спину своего любовника, пятками подталкивая его в мускулистую волосатую спину. Во взбаламученной воде мерно вздымались отливавшие синевой спелой сливы мужские ягодицы, походившие на обезьяний зад.

— Боюсь, мне придется попросить вас пройти в ваш номер, — обратился я к ним.

— Проблемы, чувак? — Мужчина был пьян. Насчет «тухлого глаза» Трей не преувеличивал.

— Не у меня. Все претензии к департаменту здравоохранения. Вы нарушаете правила внутреннего распорядка. Мне придется принять меры, поскольку вы создаете угрозу для здоровья других людей. — Не давая ему перебить меня, я процитировал: — «Возле бассейна запрещено распитие напитков из стеклянных емкостей»… — Вокруг валялось с дюжину бутылок из-под пива «Корона», почти все пустые. — …и вы не одеты должным образом. Нужно надеть купальный костюм.

Удивившись моей глупости, мужчина возразил:

— Как я могу заниматься этим в плавках?

— Займитесь этим наверху в своем номере.

Я остался стоять возле них, небрежно насвистывая, повернувшись к любовникам спиной и присматривая за убиравшим пивные бутылки Треем. Парочке стало не по себе. Выругавшись, они расцепились, подняв целый фонтан брызг, завернулись в полотенца и удалились под аплодисменты и свист завсегдатаев бара.

Я вернулся в офис к своему рассказу. Эта женщина, Моника Тралл, приехала на Гавайи из Гэри, где она имела обыкновение — так работала она медсестрой или нет? — ставить диагноз пассажирам автобусов и электричек, присматриваясь к цвету их глаз, состоянию кожи, отмечая легкую дрожь пальцев. Я не успел довести абзац до конца, как зазвонил телефон.

— Тут кто-нибудь говорит по-английски?

— Спасибо за вопрос. Сейчас справлюсь у портье.

— Ну вот что, они уже морочили мне яйца, теперь и вы туда же?

Этот постоялец, мистер Горди Стин из округа Ориндж, штат Калифорния, был немолод и раздражителен; ему, как многим другим, требовался слушатель, который внимал бы его жалобам и проявлял сочувствие. Наверное, до некоторой степени он был расистом: невежественная зацикленность на иностранных акцентах — почти всегда верный признак расиста.

Мисс Тралл вошла в гостиничный лифт и быстрым взглядом окинула попутчиков — все они были в купальных костюмах. Люди в лифте избегают смотреть друг другу в глаза, так что она могла без помех рассмотреть их. У одного конъюнктивит, у другого — артрит и глубокие морщины на лице, свидетельствующие о многолетнем курении, третий пыхтит — плохая вентиляция легких, а вон у того белки глаз пожелтели.

— Человек хочет тебя видеть, — сообщила Марлин, помахивая букетом цветов. Она не успела договорить — мужчина ворвался в комнату, оттолкнув ее, что-то воспаленно и бессвязно бормоча.

— Мою невесту похитили, — заявил он. Полный, на вид лет около сорока, бледный, какой-то нескладный, чуть ли не хромой, и, несмотря на немалый рост, кажется слабаком.

— Знак все еще висит, — напомнила Марлин, но голова у меня была так забита, что я не сразу понял: речь о цветах для мисс Тралл, для настоящей, а не выдуманной мисс Тралл, и знак «Не беспокоить» все еще висит на дверной ручке ее номера.

Крупный мужчина, перегородив выход из офиса, уже перешел к подробностям:

— Мы сидели в баре, она разговорилась с тем черным парнем, актером. Она видела его в «Опре»[41]. Многословным его не назовешь, а? А потом взяла и ушла, и он вместе с ней.

— Как это случилось?

— Я не следил за ними. Я смотрел на тех придурков, которые трахались в бассейне. — Он закусил губу, смущенный собственным признанием. — По-моему, вы отлично справились с ситуацией. Вы не могли бы вытащить мою невесту из номера этого парня?

— Попробуйте постучать.

— Там висит знак «Не беспокоить».

Этот мужчина попросту боялся. Мог ли я винить его за это? Джесс Шейверс играл в боевиках. «Я тебе башку оторву на хрен!» — то и дело слетало с его уст. Если бы этот мужчина думал, что его девушке угрожает насилие, он бы постучал в дверь или, на худой конец, вызвал полицию, но опасался он совсем не этого — он боялся, что невеста проводит время в свое удовольствие.

— Ничем не сумею вам помочь, — вздохнул я. — Марлин может подтвердить: мы никогда не входим в номер, если гость вывесит знак «Не беспокоить». Вон она уже второй день пытается доставить постояльцу цветы.

— Я подарил ей кольцо за десять тысяч долларов! Скажите ей, пусть немедленно вернет!

— Я включу световой сигнал, чтобы мистер Шейверс видел, что для него поступило сообщение, — предложил я. — Вторгаться в комнату мы можем только в чрезвычайной ситуации.

— А это что, по-вашему?

— Ваша невеста находится в номере другого гостя, вероятно, в его постели, вероятно, в голом виде. Что это, как вы думаете?

Напрасно я так сказал. Он покосился на меня горестно набухшими глазами, пытаясь удержать слезы, и заковылял прочь из кабинета.

— Так как насчет цветов? — напомнила мне Марлин.

— Попробуй попозже.

Я вернулся к рассказу и написал еще четыре строчки. Мисс Тралл так и застряла в лифте, присматриваясь к пожелтевшим белкам своего соседа. Симптом желтухи или почечной недостаточности? Господи, ненавижу выдумывать!

Я не продвинулся ни на шаг. «Тухлая» парочка, которую я выгнал из бассейна, подняла в своем номере такой шум, что принялись жаловаться все постояльцы с их этажа. Я отложил рассказ — жалких два абзаца, заимствованное название, сюжет не вытанцовывался — и пошел наверх. Мотоциклисты не удосужились повесить на свою дверь знак «Не беспокоить». Меня удивило другое: мисс Тралл жила в ближайшем к ним номере, и она-то как раз на шум не жаловалась. Как и говорила Марлин, на ее двери висел знак «Не беспокоить», но более тревожный знак лежал перед дверью — два выпуска местной газеты. Двое суток женщина не выходит из номера. В залитом солнцем Гонолулу такое поведение немыслимо.

Я отворил дверь ключом-«вездеходом» и сразу же увидел распростертое на кровати неподвижное тело. Моника Тралл умерла, от ее тела уже шел запах. На тумбочке лежали лекарства; записки не было. Доктор Миядзава, лечивший Бадди, определил передозировку инсулина. Самый простой способ покончить с собой. Она была врачом или медсестрой, предположил явившийся ко мне в офис доктор Ким, и я, убрав свой ничтожный набросок, занялся отчетом для полиции.