Отель «Гонолулу»

13. Предвидение Хобарта Флейла

Должность управляющего отелем «Гонолулу» имела свои преимущества. Одно заключалось для меня в том, что втайне мы давали своим гостям прозвища — колоритные, нелепые, немыслимые имена. «Чуи», «Дилберт», «Пакман», а тот, с висящей на носу соплей, — «Хана бата». Так легче было запоминать постояльцев. Я предложил «Мистер Пруфрок», «Бэнбери», «Миссис Альфред Уругвай»[15] и «Скотный двор». Я убедился, что служащие мои наблюдательны, остроумны и не лишены воображения. Когда они приняли выдуманные мной прозвища, я понял, что тем самым они признали и меня. Подбирая постояльцам имена, я придавал художественную форму тому, на что наталкивался в моей новой жизни. Раз прилипнув, прозвище сохранялось навсегда. «Безумный Эл приезжает на следующей неделе», — предупреждал кто-нибудь, и все сразу понимали, чего следует ждать. Один из наших гостей, постоянно изрекавший мрачные пророчества, звался «Хобарт Флейл»[16].

Самые обходительные, всем готовые помочь люди часто на поверку оказываются докучными, навязчивыми, склонными к манипулированию людьми. К этому типу принадлежал Хобарт Флейл, ежегодно проводивший у нас две недели отпуска. Крупный, смуглый мужчина с лошадиным лицом, какой-то неухоженный: напялит, бывало, на себя чересчур много одежек, пот льется градом, на скулах щетина, волосы свалялись. Впервые увидев Роз, он сказал мне: «Смотрите за девочкой в оба. Детям грозит опасность. Этот мир беспощаден к слабым».

Хобарт как нельзя лучше соответствовал нынешней моде на пророчества в средствах массовой информации. Ежедневные новости по большей части вырождаются в прогноз: направление развития экономики, грядущая участь того или иного общественного деятеля, перспективы футбольной команды или страны, тенденция, которой только предстоит проявиться. Эти самонадеянные, не поддающиеся проверке утверждения могут свести с ума. Некоторые журналисты пишут репортажи о совершившихся сенсациях, но трудно превзойти новизной прогноз на будущее, а потому новости у нас перерастают в пророчества. Хобарт Флейл полагал, будто обладает даром предвидения, и постоянно изрекал предсказания — садистски-злобные, словно издевался над нами. Спорить с ним было бессмысленно. Он начинал свою речь словами: «Большинство людей не видит» и неизменно завершал ее формулой: «Это почти никому не известно». Все его «новости» были дурными. Пророчества вообще часто окрашиваются в пессимистические тона, превращаются в злорадное смакование скорой беды. Любимым присловьем Хобарта было: «В волчьи времена живем».

Меня задевали угрозы Хобарта, сулившего Роз несчастье, но он-то считал, будто оказывает мне личную услугу: обычно он не снисходил до отдельного человека, уделяя внимание лишь проблемам мирового масштаба. Однажды он застиг меня врасплох таким рассуждением:

— Повсюду в Тихом океане ведут хищническую рыбалку. Запасы рыбы неуклонно снижаются. Люди не понимают, что таким образом они лишают пищи акул. Совершенно очевидно, что акулы начнут питаться людьми. — Если бы, произнося это, он хоть краешком губ улыбнулся, мы бы приняли его слова за черный юмор. Но Хобарт говорил всерьез. — Происходит утечка сточных вод, — продолжал он. — Пестициды проникают с полей в водоносный слой. Почти никто не знает, что недостаточное количество осадков уже вызвало засуху и становится угрозой для всей экосистемы. Плохая вода. Ограниченное потребление воды. Токсичные выбросы губят коралловые рифы. Стоит оцарапать лодыжку о риф — и ты обречен.

Озоновая дыра, токсины в сасими, лептоспироз, источником которого стала проникшая в канал Ала-Уай крысиная моча, множество утопленников (статистика и прогноз), воздействие алкоголя на эмбрион, симптомы волчанки и остеопороза, а также лимфомы, насколько часто круизные пароходы сливают в открытом море отходы, не подвергая их санитарной обработке, — Хобарт знал об этом все. Он прекрасно владел медицинской терминологией. У стойки бара в «Потерянном раю» кто-то поделился своей тревогой: моча у него оказалась красного цвета. Этот человек ел на обед свеклу, но Хобарт, ни на миг не усомнившись, порадовал его: «Рак почек».

Мужчина из Сент-Луиса, приехавший к нам понырять и поплавать с аквалангом (мы прозвали его «Скуби-Ду»), порезался о коралл.

— Можете мазать рану зеленкой, все равно она уже инфицирована. Ногу вы потеряете.

Скуби воззрился на прорицателя, чертыхнулся и захромал к себе в комнату, оберегая раненую ногу.

— Цветение водорослей, — к чему-то примолвил Хобарт Флейл. Это была еще одна замечательная черта его пророчеств: чем мрачнее были «новости о будущем», тем поэтичнее лексику подбирал он для них. Мы были уже знакомы с «коктейлем из ядов», «гниющим салатом» и «плюмажем сточных вод», хотя порой он довольствовался карканьем: «Странная, странная штука».

И вечный припев: «В волчьи времена живем».

Мне не нравилось, когда Хобарт заговаривал с Роз, и я спешил отвлечь его. Пусть пытается запугать меня, но что-то поистине дьявольское вспыхивало в его глазах, когда он смотрел на мою дочь. Девочка тоже это чувствовала: муть, накопившаяся в Хобарте, смердела.

— Зачем этот человек?! — яростно завопила она и сама же закрыла себе рот рукой.

Хобарт невольно вздрогнул, услышав этот крик. Он не привык, чтобы ему подобным образом бросали вызов. Маленький рост Роз и ее хрупкость провоцировали Хобарта. Среди простаков и беззащитных он преисполнялся яростного вдохновения, ибо по природе своей был садистом, и любой слабак тут же наживал в нем злобного врага. Включив телевизор и увидев, как отчаянно сражается за мяч провинциальная футбольная команда, он тут же говорил: «Проиграют». Новости он любил, ибо в них всегда хватает катастроф и стихийных бедствий: землетрясения, циклоны, пожары, резня, эпидемии. Хобарт во всех подробностях знал о бедствиях в Руанде, Эфиопии и Чернобыле, он вел учет несчастий и смертей.

— Все это я предсказывал.

Еще много лет назад он бил тревогу по поводу того, что в результате лесосплава забиваются русла рек и возникает угроза чудовищных наводнений. Люди сами навлекают на себя болезни и войны. Он все предвидел, но его мало кто слушал.

По его словам, все мировые религии давно выродились. «В Ватикане хранится крупнейшая в мире коллекция порнографии».

Мужские монастыри соединены подземными ходами с женскими, в подвалах аббатств устраивают оргии. Однажды, говорил Хобарт, возле какого-нибудь монастыря откопают целое кладбище, тысячи и тысячи удавленных младенцев. Политики мошенничают, полицейские вымогают взятки, кассиры обсчитывают, официанты плюют в суп, прежде чем подать его на стол, официантки в свободное время подрабатывают проституцией, профсоюзами руководит неграмотная толпа, толпой управляют из Ватикана, Ватикан захвачен масонами — гангстеры все до одного, живущие на деньги наркобаронов. В скором будущем истина выйдет на свет божий.

— В волчьи времена живем.

Стоило по неосторожности заметить: «Неплохой денек», как Хобарт ловил вас на слове: «Вы так думаете?»

— Бывали когда-нибудь в Мичигане? — заводил он разговор. — Странные там запахи, в Мичигане. Они признали, что на «Шевроне» произошла утечка, но там есть и другие запахи. Что это такое, никому не известно, одно скажу: ничего хорошего, это уж точно.

Даже здесь, на Гавайях, он талдычил насчет пылевых частиц в воздухе, испорченной воды, искусственной пищи, канцерогенов в арахисовом масле[17], о мышином дерьме, которое то и дело находят в «хэппи-милз» (видел, как я нес дочери «волшебный сундучок» из «Макдоналдса»).

После первого крупного разговора с Хобартом я спросил Бадди, что это за человек.

— Винтиков не хватает, — рассмеялся Бадди. — Нечего его слушать.

Хобарт был безвреден. Приезжал в отель «Гонолулу» на две недели каждую зиму. Родился где-то на Среднем Западе, единственный ребенок немолодых родителей, и в детстве перенес полиомиелит. Боялись, что он не выживет. Выздоровление было медленным и мучительным, мальчик много лет пролежал в постели, и воспитывали, учили его дома старые и насмерть перепуганные родители. Первые семнадцать лет жизни он практически не выходил из дома. Когда родители умерли, Хобарт продолжал вести тот же затворнический образ жизни. Ему поставили диагноз: депрессия. От любых лекарств он отказывался — побочные эффекты. Он и без лекарств катастрофически терял вес, печень была расстроена, замучили мигрени.

И тем не менее Хобарт с аппетитом предсказывал всяческие ужасы каждому, кто соглашался его выслушать: пожары, увечья, катастрофы. «В волчьи времена живем». Само собой, никто его не слушал. Я сперва окрестил его «Доктор Волчья Яма», а потом переименовал в Хобарта Флейла.

Лекарства он не принимал ни в какую. Роз его боялась, Милочка, едва завидев, смущенно хихикала и сворачивала в сторону. Но мы, служащие гостиницы, вынуждены терпеть гостя, если его причуды не перерастают в хулиганство. Я не мог лишить Хобарта номера ни за нелепые пророчества, ни за столь же нелепую манеру одеваться — он носил темные рубашки с длинными рукавами, плотные шерстяные брюки и сандалии не на босу ногу, а с махровыми носками. Он пыхтел и потел. Зачем он вообще приезжает на Гавайи?

— Надо пользоваться, пока Гавайи существуют, — пояснял Хобарт Флейл. — Глобальное потепление, один хороший шторм — и с островами покончено.

Он зловеще посмеивался, а потом его две недели завершились, и он уехал. Но знаете что? Тот ныряльщик, Скуби-Ду, который оцарапался о коралловый риф, — он лишился ноги в самом деле.