Николай Васильев Похождения поручика Ржевского и кой-кого еще

Глава первая. Бойся своих желаний, иногда они сбываются

Литератор-графоман, избравший себе "нэйм" Максим Городецкий, горестно застыл над клавиатурой ноутбука. Напряженное перебирание сюжетов в течение двух часов привело его к осознанию, что он "исписался". Все, буквально все, что приходило ему в голову, он уже использовал в своих предыдущих романах. Ему и так было тяжело выдумывать что-то новое в условиях тотального сочинительства в России 21 века (что творится в этом плане в мире, его не заботило), но он все же застолбил свою нишу: приключения современного российского полуинтеллектуала в Европе 17–19 веков. Но вот 10 романов позади, а сюжет одиннадцатого не вытанцовывается! Да что там: даже эпоху он выбрать в этот раз не может! Окунаться в грязное (по единодушному заверенью всех авторов) и чересчур сословное Средневековье ему претило, а век двадцатый просто отталкивал: чего он не видел в этом веке? Сам в нем пожил – увольте!

Уняв раздражение, он снова поник головой. Так что, завязывать со своим сочинительством что ли? И чем ему тогда занять себя: пенсионера, лишенного работы? Чужие книжки читать? Большая их часть ему категорически не нравилась, а те, что увлекали, требовали обычно денежек для продолжения чтения. Смотреть российские сериалы тоже не "айс" (хоть и бывают единичные попадания в "десятку" или "девятку"), а от европейских и американских он просто шарахался, удивляясь: как они смогли так изгадить свое замечательное кинопроизводство?

Вдруг его мысли вильнули в 19 век, и он слегка умилился: побыть бы сочинителем в том времени! Сюжетов неразработанных полно, авторы подлинные наперечет, а приключенческой литературы вообще почти нет! Один Загоскин с "Юрием Милославским" и непопулярным "Рославлевым" да Алексей Толстой с "Князем Серебряным". Впрочем, был еще наш брат-графоман Фаддей Булгарин, который под 20 романов написал на все случаи жизни… Чуть хохотнув, "Максим" встал с кресла и прошел на кухню, где наскоро сварил себе пельмени, запил их чаем и прилег послеобеденным обыкновеньем на диван – соснуть полчасика.

Проснувшись, он оторопел: вместо пластиковых штор-жалюзи на просторных окнах его глаза наткнулись на совсем иные шторы: глухие, из зеленого плюша. И все вокруг него было иное: крашеный деревянный пол вместо линолеумного, фанерный высокий шкаф грубой работы, круглый стол, застеленный скатертью, два "венских" стула… И никакого ноутбука поблизости, никаких розеток в стенах. Зато с потолка свисает абажур, а под ним – масляная (?) лампа!

– Б…ь! – вырвалось у подскочившего сочинителя. – С…й потрох! Верни все обратно, гад!

Но тут он увидел свои руки и замер: то были руки молодого человека!

– Погоди! – закричал он. После чего кинулся к шкафу, открыл его и уставился в ожидаемое зеркало, все более и более млея: из зеркала на него изумленно смотрел мужчина лет двадцати пяти!

– Да это же я, – заулыбался попаданец. – Собственной персоной! Вот только в похожей обстановке я жил в начале 60-х годов, но никак не в конце 70-х. И было мне тогда меньше 10 лет…

Неожиданно в дверь комнаты постучали.

– Айн момент! – звучно сказал "Максим" и стремглав надел свой халат, оказавшийся в том же шкафу.

– Войдите, – позвал он. И в комнату заглянула круглолицая, средних лет женщина, одетая в глухое и длинное платье с белым фартуком поверху и таким же чепчиком на длинных волосах.

– Я шла по колидору мимо, – простовато заговорила она, – да услышала ваш крик и испугалась. Может вам что-то надо, сударь?

– Так-то ничего, – сказал попаданец. – Но у меня нет часов. Подскажите, сколько сейчас времени?

– Уж обед скоро. Вы со всеми пообедаете или вам в номер поднос принести?

"Да я уже поел", – хотел сказать "Максим", но почувствовал изрядный аппетит.

– Можно и со всеми, – молвил он, тут же об этом пожалел, но переменить желание не решился.

– Тогда лучше пойти сей час. Пока обед подадут, вы успеете газету почитать.

– "Вот умница! – обрадовался попаданец. – Из газеты и узнаю: где я, когда я… Но в чем я пойду в столовую?"

Оказалось, что неведомый благодетель и об этом позаботился: в шкафу вместо его повседневного костюма висел длинный приталенный сюртук темно-синего цвета в комплекте с серыми брюками, а также голубоватый жилет и белая сорочка с голубым же шейным платком из атласа. Дополнялся комплект черными туфлями на низком каблуке (без всякой пряжки). Надев все это великолепие, попаданец ощутил, что во внутреннем кармане сюртука что-то лежит. Он сунул в карман пальцы и вытащил кипу ассигнаций, а также какие-то документы. Раскрыв их, он обнаружил:

1) Жалованную грамоту Екатерины 2-й на возведение в потомственное дворянство коллежского асессора Ивана Городецкого, жителя Городецкого уезда Нижегородской губернии (копию, видимо)

2) Копию метрики о рождении Максима Городецкого от родителей Федора Ивановича Городецкого, потомственного дворянина Городецкого уезда Нижегородской губернии и Ольги Николаевны Милютиной, мещанки Городецкого уезда

3) Проезжую грамоту от Нижнего Новгорода до Москвы и Санкт-Петербурга на имя Максима Городецкого, потомственного дворянина Городецкого уезда.

4) Свидетельство, выданное Максиму Городецкому об окончании Нижегородской гимназии в 1828 г. (с перечнем оценок).

Скользнув взглядом по оценкам, попаданец приметил "удовлетворительно" в графе "французский язык" и подивился предусмотрительности своего благодетеля. "Надо будет срочно им заняться, а то погорю, – решил он. – Тем более что без знания французского в России сейчас дворянином быть не можно".

Выйдя за дверь, он обнаружил, что она действительно ведет теперь в типичный гостиничный коридор. Хмыкнув, он пошел на просвет и вскоре вышел к лестничному пролету, с которого осмотрел открывшуюся внизу большую комнату. На переднем плане была дверь, к которой спускалась лестница, несколько кресел и, разумеется, фикус – с вешалкой возле него. А в глубине комнаты стояли столы, обставленные стульями – по четыре возле каждого. Дверь в дальнем торце комнаты была открыта и через нее два половых (пареньки с фартуками) только что внесли большой фаянсовый горшок с едва заметным парком из-под крышки. "Суп или щи" – решил попаданец и начал спускаться к креслам, на одном из которых он приметил газету. В этот же момент входная дверь открылась и в нее вошел пестро одетый толстячок-бодрячок, который ловко взял газету и плюхнулся в кресло.

– Э… – только и успел сказать наш герой и отдернул протянутую было руку.

– Вы что, сударь, тоже хотели почитать перед обедом? – живо спросил абориген.

– Типа того, – брякнул попаданец.

– Ловко сказано! – заулыбался толстячок. – Типа того! Коротко и ясно. Если хотите, возьмите, я после обеда почитаю.

– В принципе и я после обеда могу, – промямлил "герой".

– Нет, нет, – запротестовал бодрячок. – По вам сразу видно, что вы не москвич, а просто проживаете в этой гостинице. Так что я обязан вам уступить по законам гостеприимства. Также я обязан представиться: Хохряков Илья Ефимович, замоскворецкий мещанин.

– Максим Городецкий, потомственный дворянин, – вяловато ответил попаданец.

– О-о! – воскликнул Хохряков. – Потомственный – это здорово! Это вам не личное дворянство! А в какой губернии сложилось ваше потомство?

– В Нижегородской.

– Знатная губерния! Это не Тамбовская или Саратовская, а огого! Можно сказать, сердцевина Отчизны нашей!

– Сердцевина здесь, в Москве, – возразил сочинитель.

– Это само собой. Но на слиянии Волги и Оки тоже! Питер же явная окраина! Чухония!

Тут попаданец притормозил знакомство и посмотрел на бодрячка с некоторой задумчивостью. Тот моментально сориентировался и вскричал:

– Но так было надо! Петр Великий знал, что делал! И вот теперь мы говорим с Европой на равных! Но я мешаю вам читать. Удаляюсь, удаляюсь!

И бодро засеменил к одному из столов.

Загрузка...