Газета называлась "Московские ведомости" и была издана 12 мая 1835 г. Спотыкаясь на ятях и ерах Городецкий (пора называть попаданца так) пробежал глазами первую страницу (одни официальные сообщения), вторую (пустоватые городские новости пополам с рекламой), третью (новости европейские и мировые и тоже что попало – например, что в Германии возле Нюрнберга строится первая железная дорога длиной в милю, а на Луне астрономами обнаружена растительность!), а на четвертой подзадержался: здесь традиционно для российских газет печатали самое интересное. В частности, он прочел толковую статью "Памяти Вильгельма Гумбольда", написанную И.И. Давыдовым, профессором МГУ, в которой он кратко разбирал его теорию "духовного индивидуализма" и проводил параллель с Кантом. Начал было еще читать басню Крылова "Волки и Овцы", но тут прозвучал гонг, призывавший, видимо, к обеду и Городецкий отложил газету.
Столовая была уже почти заполнена. Максим хотел было сесть за стол к Хохрякову, но тот уже вел оживленный разговор с соседом, одетым ему под стать, да и места за их столом свободного не было. К тому же попаданец заметил, что публика в столовой фактически разделена: в ближней и большей части разместились, вероятно, мещане, а дальняя отведена дворянам, одетым подобно ему. Он двинулся туда и половой с поклоном указал ему место напротив женской пары, только что севшей за стол. Максим посмотрел на них пристальней и решил, что это мать (лет 35-ти) и дочь (в дивной поре цветения, то есть 16–18 лет).
– Добрый день, мадам и мадмуазель! – сказал учтиво Городецкий. – Позвольте мне разделить с вами трапезу?
В ответ дама заулыбалась и разразилась потоком французских слов, из которых невежда уловил только "сильвупле", то есть пожалуйста. С невозмутимым видом он сел напротив дамы и сказал:
– К сожалению, я не говорю по-французски и вряд ли смогу поддерживать с вами беседу.
– Как это может быть? – поразилась дама на чистом русском языке. – Вы не закончили гимназии? И не получили домашнего образования?
– Закончил и с хорошими отметками, – чуть улыбнулся Максим, – но по французскому мне поставили "удовлетворительно". Вот такой у меня лингвистический кретинизм.
Дама что-то еще хотела сказать, но тут у стола возник половой и объявил:
– Сегодня у нас на первое стерляжья уха, но есть также консоме.
– Куриное или говяжье? – спросила девушка.
– Куриное, барышня.
– Не дури, Лиза, – ровным голосом сказала дама. – Чем тебе не угодна уха?
Лиза начала отвечать по-французски и по тому, как она кинула косой взгляд на соседа и сдвинула бровки, Максим решил, что малокалорийному консоме в ее тарелке быть. Так оно и вышло: дама бросила несколько французских слов в ответ, но настаивать на своем не стала. Сам он, конечно же, заказал уху и стал ожидать ее и очередную атаку дамы. Которая не преминула:
– Могу я поинтересоваться вашим именем, сударь?
Городецкий тотчас представился, добавив, что только что вступил в права наследства по смерти отца и что имение у него небольшое.
– Но душ сто есть? – продолжила зондаж неназвавшаяся дама.
– Около того. Только большинство этих душ еще голышом по улицам бегает. Лет через 10 они подрастут и тогда я, вероятно, начну богатеть.
– Как образно вы выражаетесь, – удивилась дама. – Случайно, романы не пишете?
– Подумываю, – открыто улыбнулся Максим. – В качестве одного из дополнительных источников дохода.
– Так как свою семью кормить надо?
– В лице маменьки и сестры, – информировал Макс.
Но тут появились половые с тем самым фаянсовым горшком и налили даме и Максу уху в тарелки. Лизанька уже пила свой консоме.
Поглощая вкуснющую уху, Городецкий продолжил приглядываться к присланным случаем женщинам. Одеты они были с отменным чувством меры: в свежие платья светлых тонов (бледно-голубое у дочери и лиловое у матери), но без лишних рюшек, лент и фестонов. Шляпки они сложили на пустующий стул, демонстрируя длинные шеи с высоко заколотыми на затылке темными волосами: нежную, изящную у Лизы и восхитительно полную у дамы. Писатель вспомнил метания Хлестакова от дочери к ее маменьке и ухмыльнулся: точно Гоголь сие явление подметил. Вдруг его мысли были перебиты той самой дамой:
– Вы надолго приехали в Москву, Максим Федорович?
– Как получится, сударыня. Если удастся найти место среди чиновников или журналистов, то да, а нет – вернусь в свою провинцию.
– И где это?
– В Городецкий уезд, на Волге.
– Городецкий из Городецкого уезда! Звучит по-княжески. А мы рязанские жительницы.
– В Рязани грибы с глазами, – не удержался от плагиата попаданец. – Их едят, они глядят.
– Как? Ха-ха-ха! Ты слышала, Лиза?
– Да. Смешно. – сказала совершенно без улыбки дева.
– "Решено, – возмутился Максим. – Буду ее игнорировать и превозносить мать".
Тем временем на столе появились вторые блюда: гуляш по-венгерски у мужчины и жюльены из курицы у женщин.
– Позвольте еще вопрос, – прозвучал неугомонный голос. – Чем вы будете заняты после обеда?
– Пока ничем. Пойду прогуляюсь по Москве: я не был в ней очень давно.
– А что, если вы составите нам компанию? Мы возьмем извозчика и поедем на Пречистенку, к одному из моих родственников. Вы по дороге будете осматривать окрестности, а мы вам их пояснять. Заодно мы соблюдем приличия, передвигаясь в обществе мужчины.
– С которым вы практически незнакомы?
– Я привыкла доверять своему первому впечатлению о людях, и оно меня еще не подводило.
– Что ж, мне будет приятно кататься по столице в обществе прелестных женщин, – склонил голову Городецкий. – Но все же я должен знать, кому обязан такому счастью…
– Я – Елена Ивановна Иноземцева, урожденная княжна Мещерская, – с ноткой гордости сказала дама.