Вечером третьего дня Ржевский вновь послал к Басе Арцимовича – с очередной байкой. Будто бы они были сегодня в Варшаве (они и правда были, но в карауле возле Королевского дворца, запертого и опломбированного во избежанье сами знаете чего) и Ржевский сумел по-знакомиться с элегантной аристократкой, которая оказалась вдовой. Их беседа длилась около часа и закончилась приглашением посетить дом этой дамы – в любое удобное для пана Ржевского время. Теперь поручик ходит в задумчивости, теребит усы и сосет пустую трубку, что у него означает крайнюю степень растерянности.
– Как звать эту аристократку? – нервно спросила Бася.
– Эвелина Чаплинская, – сказал Сашка согласованное имя, вызнанное у того же конюха.
– Известная стерва, – зло скривила рот Бася. – Ей все равно, что француз, что русский… А что же господин Ржевский так растерялся? В самый раз поделиться с дамой чувствами…
– У него, кажется, есть уже зазноба…
– Кто же это?
– Он нам не говорит.
После чего Сашка стал изливаться в своих чувствах к Басе, упирая на то, что его и три по-сторонние Эвелины не смогли бы отвратить от нее.
– Глупости это, корнет, – прервала его Собеская и провела нежно ладошкой по щеке. – Ваша дама ждет вас на жизненном пути впереди. Нужно только остаться в живых на этой войне, которая кажется бесконечной.
Спустя час к Ржевскому подбежал гайдучонок (бывший у Собеских в холопах) и передал записку, в которой были слова:
– Je vous attends pour une cоnversation (Жду вас на беседу).
– Вот то-то, – удовлетворенно хмыкнул поручик и стал готовить себя к свиданию.
Когда он подошел коридором к входу в аппартаменты Собеских, Бася мерила его шагами.
– Да вы копуша, Ржевский! – воскликнула она приглушенно. – Я уже пять минут здесь хожу!
– Меа кульпа! – ударил поручик себя в грудь кулаком. – Мне нет прощения!
– Не паясничайте, вам не идет, – поморщилась панна. – Следуйте за мной.
И пошла: сначала по коридору, затем в малоприметную боковую дверцу, выведшую на лестницу, ведущую в темный подвальный этаж. На стене она нащупала фонарь, зажгла свечу и стала смело спускаться. "Эге, Митя, – встрепенулся Ржевский, – держи уши топориком!". В подземелье тоже оказался коридор, из которого влево и вправо вели какие-то ходы и двери. Одну из дверей Бася открыла ключом, они вошли и оказались в комнате с камином (от которого шло приятное тепло), столом и двумя креслами, а также альковом, завешенным тюлевой занавеской, за которой смутно виднелась обширная кровать с постелью. Бася повесила фонарь у входа и зажгла канделябр, стоявший возле стола. Потом достала из-под стола корзину и стала выгружать из нее содержимое: полголовки сыра, кольцо колбасы, хлеб, яблоки и бутылку вина, а также нож, вилки и два бокала.
– Ваша подготовка к беседе мне нравится, – хохотнул поручик.
– Не стойте столбом, откройте бутылку. Это бургундское, которое привезли с собой французы.
– Они вас часто, видимо, навещали?
– Толкались вокруг, – ответила Бася, глядя прямо в глаза Ржевскому. – Точь-в-точь как вы. Но в этой комнате ни один не был.
– Похоже на комнату для тайных свиданий, – сказал так же прямо поручик.
– И это так. Здесь я встречалась со своим любовником, от которого родила Збышека.
– Это вроде бы тайна, которую вы до сих пор скрывали?
– Секрет Пульчинеллы, – усмехнулась Бася. – Только от посторонних. Но даже вы смогли его узнать. Кстати, от кого?
– Спросите у Саши. Он дока по части распознавания секретов.
– Он сказал мне, что вы увлеклись Эвелиной Чаплинской. Это так?
– Я с ней познакомился всего лишь.
– Но она пригласила вас в гости?
– Да. В итоге я впервые обнаружил, что одержим бесом…
– Матка бозка! В чем это проявилось?
– В раздвоении чувств: сердце призывало меня сюда, к вашим ногам, а бес стал манить к этой даме. Но слава богу, это в прошлом. Войдя сюда, я придушил этого беса!
– Жаль. Мне нравится наблюдать бесенят в глазах мужчин. Они так вас подстегивают…
– Ну, может не придушил, а приручил. Да, точно: этот бес смотрит сейчас на вас и подзуживает меня на рискованные выходки…
– Например? Впрочем, я совсем вас заболтала, а вина так и не предложила. Налейте бокалы, поручик!
И первой отпила из своего, глядя с легкой издевкой на замешкавшегося Митю.
Вино пробудило у молодых людей аппетит, и они споро умяли полкольца колбасы и несколько ломтей сыра и хлеба – под пару новых бокалов бургундского. Впрочем, Ржевский в ходе трапезы принялся окидывать взглядами стены и потолок бывшего узилища (ничем другим эта комната не могла быть в его представлении) и действительно, обнаружил плохо замазанные следы от колец, некогда вмурованных в стену у алькова, а вход в альков почему-то представился ему перегороженным решеткой. Однако много рассмотреть со своего места он не мог, было необходимо детальное обследование. И он решился на очередное представление: вдруг закашлял, захрипел, схватился за глотку и просипел "Воды!".
Бася стремительно вскочила, подбежала к нему, стала стучать по спине, но Ржевский мотал головой из стороны в сторону и упорно просил воды. Панночка взглянула на него с ненавистью и выбежала из комнаты. Он тотчас бросил кривляться и подбежал первым делом ко входу – но осмотр оклада показал, что здесь сюрпризов нет. Тогда поручик ринулся к алькову, осмотрел его проем и обрадовался: была здесь решетка, была! Вот в лежне выемка, куда она падала, а в верхняке – другая выемка, закрытая сейчас дощечкой. И дощечка эта чуть оттопыривается. Митя поддел ее столовым ножом, и она упала к его ногам, обнажив в выемке металлические зубы. "Так эта западня готова захлопнуться! – чуть не взвыл поручик. – Как же ее обезопасить? А если забить в лежень эту самую дощечку? Решетка в пазы не войдет и ее можно будет поднять!".
Митя быстро осуществил свою идею, колотя рукояткой прихваченного пистолета, кинулся было к стене алькова (поискать механизм опускания решетки), но ничего сразу не нашел и занял, подчиняясь инстинкту, свой стул. В этот же момент дверь открылась и в комнату вбежала Бася с ковшом воды. Ржевский страдальчески на нее посмотрел, схватил поданный ковш, сделал один глоток, другой, все тотчас выхлестнул наружу, задышал свободнее и наконец заговорил:
– Ты спасла меня от нелепой смерти, Басенька! Век буду за тебя богу молиться! Надо же: много раз мог погибнуть от сабли, штыка, пули или ядра, а тут чуть не поперхнулся куском хлеба!
– Я жутко испугалась, – кривя губы, сказала Бася. – Думала, прибегу, а ты уже задохнулся! Но Бог опять был на твоей стороне, поручик Ржевский. Видно, тебе уготована совсем другая смерть…
– Согласен даже на удушье, но в твоих объятьях, бесподобная панна! Еще могу утонуть на дне твоих очей, ослепнуть при виде твоих сокровенных прелестей, испить яду из алых губ и даже раствориться внутри твоей благословенной утробы…
– Слава богу, ожил! – засмеялась Бася. – Затоковал, захлопал крылышками. Я очень рада этой перемене. Тогда выпьем еще по бокалу вина и будем думать, что делать дальше…
Думать поручику не пришлось. После бокала вина Бася потянулась в кресле и сказала: – Я совсем опьянела и захотела спать. Вы отнесете меня в кровать, Дмитрий?
Ржевский сгреб добычу в охапку, пронес в альков, но укладывать в платье не стал, а поставил на ноги и страстно впился в подставленные губы. После чего сноровисто расшнуровал красотку, лишил ее одежд, сунул под одеяло и еще быстрее разоблачился сам. А потом началось то, ради чего они здесь и собрались: обоюдное эротическое удовольствие. Ласкались в постели они так долго, что свечи в канделябрах (рассчитанные на 5 часов) потухли.
– Надо зажечь хотя бы одну свечу, – сказала Бася.
– Для чего? – шепнул Ржевский. – Я уже прекрасно ориентируюсь, где у тебя шейка, где губки, нежные титечки, трепетные подмышечки эт сетера, эт сетера…
– Я хочу видеть твое лицо. Иначе мерещится, что я отдаюсь совсем другому мужчине. А ты заслуживаешь, чтобы я нежничала именно с тобой – ибо сумел одарить меня блаженством…
– Давай я сам ее зажгу.
– Нет. Мне надо сделать еще одно дело, которое ты без меня никак не сделаешь.
– Мне тотчас захотелось сделать такое же, – хохотнул поручик.
– Тогда иди вперед, за дверью найдешь ведро.
Митя так и поступил (запалив по дороге свечу), потом подумал, не стоит ли убежать голышом от плена, но приструнил себя и вернулся. Бася была уже на ногах и в платье, пошла его путем, вернулась и нажала секретный рычаг, бывший где-то у камина. Решетка лязгнула и отрезала Ржевского от комнаты.
– Что это значит? – спросил он.
– Это значит, – звенящим голосом произнесла Собеская, – что я обрекаю тебя, враг Польши, на смерть от голода. Больше ты не убьешь ни одного поляка, Ржевский!
После чего повернулась и выбежала из комнаты, не забыв запереть дверь.
После ее ретирады Дмитрий подошел к решетке и попробовал ее приподнять. Решетка пошевелилась и медленно, на большом усилии поползла вверх. "Ладно, – сказал сам себе Митя. – Задача решаема". Он не спеша оделся и оборотился к деревянной кровати с целью ее разборки на элементы конструкции… Вскоре у него в руках оказалось несколько досок, брусков и чурбачков – то, что ему и требовалось. Он сложил их рядом с решеткой и стал вновь ее поднимать – одновременно подсовывая ногой доску. Затея удалась, отпущенная решетка стала опираться на нее. Поручик повторил усилие и подсунул на первую доску вторую. В третий раз был задействован толстый брусок. Наконец удалось подсунуть чурбак – и выползти под решеткой наружу!
В основной комнате поручик посмотрел на часы и осознал, что через полчаса горнисты сыграют "подъем". А ему еще с дверным замком потребуется бороться… Он подошел к двери, осмотрел замок и улыбнулся: был он новомодной английской системы и вставлялся в по-лотно двери. Достаточно было разрушить чем-то место крепления и замок можно было выбить тем же бруском. "Ну, а разрушитель у нас, слава богу, под рукой и пуль с порохом в пороховнице достаточно" – мысленно порадовался Дмитрий. После чего вынул из-под ментика пистолет и выстрелил сбоку от замка.
– Сейчас! – послышался женский вскрик. – Я уже иду!
Почти сразу раздался характерный звук вставления в замок ключа, дверь открылась и в комнату влетела Бася.
– Я шла тебя освободить! – воскликнула она, кинулась на грудь Ржевского и заплакала.