Похождения поручика Ржевского

Глава сорок третья. Обольщение поповны

Дом служителя культа сразу выделялся на фоне серых крестьянских изб: новый, высокий и осанистый. Стоял он на краю деревни и был полуокружен яблоневым садом, в котором пре-обладала антоновка. Ржевский энергично поднялся на крыльцо, вошел в сени и наткнулся на солдата.

– Майор Голутвин здесь? – спросил он.

– Да, ваше благородие, – изобразил полуфрунт денщик.

– Хорошо, – кивнул поручик и вошел в избу. В ней только-только сели вечерять. На столе стояло изобильное угощение и пара бутылок вина, а за столом сидели поп (определил по окладистой бороде), попадья (румяная и дородная тетка), поповна (ох, глазаста, свежа и ти-тяста!) и приснопамятный майор (здоровенный артиллерист, судя по кантам).

– Майор Голутвин? – спросил Ржевский строго.

– Ну, я.

– Вам надлежит срочно прибыть к генералу Милорадовичу, – козырнул поручик и протянул майору бумажный треугольничек.

Тот взял его с недоуменным выражением лица, развернул, прочел галиматью, сочиненную поручиком, вздохнул, развел руками перед поповым семейством и стал собираться в дорогу. Поручик же сел в сторонке на табурет и сказал:

– Посижу немного в тепле. Путь был неблизким.

Через пять минут майор вышел наружу, а поп поглядел на гусара и сказал:

– Не откажи, воин, моему гостеприимству. Садись к столу: чай, ужинать тебе не пришлось?

– И обедать тоже, – признался поручик, причем ни грамма не соврал.

За ужином естественно завязалась беседа, градус оживления которой был поднят гра-дусами вина из одной бутылки, выставленной майором. Вторую оставили на его возвращение (после кружочка в 20 верст). Беседу вел, естественно, батюшка, попадья вставляла вопросы типа "сколько же лет вам, Дмитрий?" и "давно ли служите при генерале?". Поручик же изла-гал гостеприимным хозяевам свою байку: служит адъютантом у генерала Милорадовича, ча-сто разъезжает с поручениями вроде этого, поместье у него небольшое, жениться ему до 30 лет не полагается, с девушками целоваться можно, но не всерьез…

– А я видела вас вчера в окошко! – вдруг сказала поповна. – Вы скакали впереди всех с саб-лей в руке и на какой-то странной лошади, увитой ветками. А потом проскакали обратно за околицу, к лесу. После этого пушки перестали стрелять, а вскоре в деревню вбежала толпа наших пехотинцев и выгнала всех поляков. Вы этих артиллеристов поубивали?

– Просто разогнали, барышня. Вот пушки им заклепали гвоздями, чтобы их грохот перестал беспокоить деревенских девушек.

– Но почему во главе гусар оказался адъютант Милорадовича? – спросил поп.

– Я был здесь его наблюдателем и мне стало досадно, что эта батарея не дает нашим войскам высунуться из леса. Вот и придумал эту маскировку, посредством которой эскадрону гусар удалось незаметно подобраться к околице. А потом был лихой наскок на батарею и бегство к лесу. Милорадовичу моя затея понравилась, и он пообещал повесить мне на шею крестик.

Наконец беседа подошла к концу и встал вопрос, куда уложить спать неожиданного гостя.

– Только на сеновал, – со смехом сказал поручик. – Люблю запах сена. Я не курю, так что по-жара вам не устрою. А утром встану спозаранку, оседлаю свою Машку и назад в Вороново.

– Тогда вот вам одеяло и подушка, – раздобрилась попадья. – Иначе весь исколетесь.

– Спасибо хозяюшка, дай бог вам здоровья. А вам, барышня, приятных сновидений.

С этими словами Ржевский повернулся к поповне спиной, протянул назад безошибочно руку и сунул в ее пальцы заранее приготовленную записку с двумя словами "Буду ждать". После чего пошел на сеновал.

Устроивши себе и возможной гостье уютное гнездышко, Дмитрий оставил свечу в подве-шенном к крыше фонаре гореть и стал ждать, перебирая впечатления подмосковного от-ступления и поглядывая на карманные часы. Спустя час голова девушки появилась над ла-зом, глаза встретились с глазами, а губы ее выговорили ненужные слова:

– Вы не спите?

– Как могу я спать, позвав вас сюда, милая Наташа? Перед взором моим плавал ваш восхити-тельный образ, и я рассматривал каждую его деталь: самые голубые на свете глаза, трога-тельные бровки над ними, белейший лоб, водопады золотистых локонов по обе его стороны, румяные щечки, задорный носик, жемчужные зубки, сияющие перламутром… А вот губы мне уже воссоздать не удалось, и я над ними мучился, когда вы появились передо мной во-очию и засияли в свете свечи во всей красоте!

– И что вы скажете сейчас про мои губы? – заулыбалась девушка.

– О, это самая притягательная часть вашего лица! Теперь я отчетливо вижу, что они ярко ало-го цвета, восхитительно очерчены и очень выразительны. Нижняя губка полнее верхней и к ней хочется прильнуть. А верхняя капризна, своенравна и ее хочется отодвинуть от нижней, сказав: погоди, милая, не препятствуй нежностям. Твое время придет, и ты наговоришь много дерзостей этому поручику, но потом, потом. А пока уступи, смирись, побудь паинькой…

– Чем же вы собрались раздвигать мои губы?

– Губами своими. Вы ведь помните, что нам позволяется пускать их в ход против девушек, но не переходить рамок благопристойности.

– Каковы же эти рамки?

– Я, честно сказать, не знаю. Видимо, их надо определять путем эксперимента. Ведь каждая девушка имеет свой характер и темперамент: одной достаточно поцелуев в щечку, другой – в губки, но без их раздвигания, а третьей мало поцелуев, и она позволяет себя потискивать в интимных местах…

– Вы много девушек целовали и тискали, Дмитрий?

– Я боюсь отвечать на такой вопрос, Наташенька: вы ведь можете разочароваться во мне, и я даже не узнаю, от чего. Скажу, что немного и вы подумаете: какой рохля-гусар мне достался! При большом числе можете решить, что я бегаю за каждой юбкой, но это не так: меня вос-хищают только подлинные красавицы. И вы, Натали, красавица редкая! Лицо ваше я уже изу-чил и описал, но какова ваша стать! Высокая полная шея достойна изваяния в мраморе, глад-кие плечи и руки явились будто с картин Рубенса, а груди? Венеру Милосскую при виде од-ной вашей груди перекосило бы от зависти, а завидев обе, ей захотелось бы вцепиться в них от злости руками – вот только рук у нее, как известно, нет.

– Как можете вы говорить о том, чего не видели? – возразила Наташа, алея до той самой шеи.

– Я воссоздал ваши стати воображением по тем признакам, что спрятать у вас никак не полу-чилось. И потом я льщу себя надеждой, что сегодня вы мне их покажете…

– Ни за что! – воскликнула поповна.

– Тогда пойдем по цепи благопристойности с начала, – сказал Ржевский. – Прилягте рядом и я стану вас целовать, но щечку все же пропущу…

Вернувшись под утро в расположение эскадрона, он увидел сидящих возле костерка с чашками кофе в руках (разжились зернами у плененных поляков) Арцимовича и Бекетова.

– Сегодня вы от нас не отвертитесь, командир, – угрюмо сказал Бекетов – У поповны отца в князьях нет.

– Мог бы отвертеться и с легкостью, – хохотнул Ржевский, – но очень уж кофе захотелось вы-пить. Вы мне его заварите?

– Заварим в обмен на рассказ, – живо подхватился Арцимович и начал манипуляции с зерна-ми.

– Вам приходилось когда-нибудь спать на перине? – спросил Дмитрий.

– Нет, – мотнули головами корнеты.

– А мне приходилось, в доме у Каролины. Так вот удовольствие от той перины – бледная тень по сравнению с "периной" во плоти. Ах, как она подо мной колыхалась, пружинила, хо-дила ходуном, трепетала, елозила и под конец сотрясалась! У меня, признаться, раньше не было любови с полной женщиной. А это же сплошной восторг, улет, предел желаний!

– Да-а… – мечтательно провыли корнеты, а въедливый Бекетов спросил:

– Но как вы к ней подобрались? Там же отец с матерью рядом…

– Ну, слушайте. Как вы знаете, туда уже ввинтился на постой здоровенный артиллерист, ко-торый явно зарился на поповну…"